«ПРИРОДА И ОХОТА» 1881, 3
При обучении молодой лошади, арапник вещь весьма употребительная, и хотя урывками и раздаются заявление, что лучше, если его особенно в ход пускать не будут, но тем не менее пока еще против него поход поднят никем не был. Но кроме арапника, лошади приходится еще знакомиться с мундштуком. Неужели-же по этому поводу надо бить в набат и приходить в ужас. Действительно, если кто-нибудь наденет лошади мундштук единственно с целью разорвать ей рот, чтобы этим дать ей наглядное понятие о своем над нею владычестве, мы первые скажем, что это варварство, тем более свирепое, что оно бесполезно, но кто взмунштучит лошадь для того, чтобы не пускать ее идти более скорым аллюром, чем это нужно ездоку, мы скажем, что здесь жестокости нет ни какой.
Мы позволим себе привести еще один пример. Представим себе, что нам надо удержать лошадь на месте. Положим, что мы стоим в кавалерийском строю. Мы подбираем мундштук и не даем ей сделать ни малейшего движение вперед. Сегодня так и завтра так, пока лошадь мало по малу не привыкнет сама стоять в линии с другими. Или мы прибегаем к другому приему. Мы даем ей волю выскочить из ряду, а затем вооружаемся арапником и лупим, и сегодня и завтра, и до тех пор, пока она не поймет, что выдвигаться из ряду нельзя. Кажется, мы не ошибемся, если скажем, что во первых, быть может наша ученица никогда не догадается, что нужно ей делать, чтобы избавиться от града побоев; а во вторых, если допустить, что она поймет когда-нибудь наставление, то во всяком случае это последнее жестоко до варварства. Тоже самое и с собакою, и понять это очень нетрудно. Мы сказали уже, что требование предъявляемые к ней двух родов. Одни, которыми собака подвигается вперед; другие, которыми она сдерживается. Первые настолько согласны с её природою, что учить им нет труда. Другие идут в разрез с её инстинктами и внушить их собаке очень трудно. Система Беллькруа дает возможность развернуться этим инстинктам и потом выбивает их вон посредством наказание кнутом; мы же парфорсом сдерживаем собаку настолько, чтобы она привыкла быть в строю. Наша система в том, чтобы устранить все то, что может разбудить её ненужные нам инстинкты; не в том, чтобы наказывать собаку за то, что она не в силах была подчиниться им, а в том, чтобы не дать ей попробовать сладость запрещенного плода, потому что ежели она вкусит его хоть раз, ей будет почти невозможно устоять перед его соблазнами.
Это может показаться фразою, по тем не менее, доказать, что положение верно – совсем нетрудно. Обратимся опять к примеру. У вас в руках щенок, только что начинающий свою самостоятельную жизнь. Вы только что взяли его от груди матери. Перед ним стоит чашка с молоком. Щепок суется около неё, но и не думает полакомиться. Затем вы ткнули его мордочку к лакомству и он с уморительною жадностью начинает его пожирать. При повторении кормление, будьте осторожны: щенок бросится на чашку и с таким азартом, что опрокинет ее. В чем же дело? Отчего такая разница? Очень просто: в первый раз он не знал вкуса молока; он не понимал того удовольствие, которое скрыто от него в этой чашке, хотя по своей природе он не против молока, и только по неведению был к нему хладнокровен. Тоже самое и па стойке. Собаку ни разу не допустили схватить и помять дичь. По природе она весьма за это, но она не срывает и не хватает дичь потому, что не понимает как это ей сладко. Этого лакомства не давали ей никогда. Конина, говорят, ничуть не хуже телятины; по мы расположение к ней ни малейшего не имеем, а многие даже не согласятся и попробовать ее. Почему же это? Да очень просто: с детства мы привыкли смотреть на нее не теми глазами, как смотрят па лакомства. Будь мы дикарями, которые всегда рады утолять свой голод всем что удастся поймать, быть может мы любили бы многое такое, что по природе нашей, могло бы быть очень для нас полезно, но чего мы, тем не менее, ни за что в рот не возьмем. Тоже и с собаками. Одни, которые с детства, с первых шагов дрессировки, пускались хватать дичь, видят в этом такое наслаждение, от которого их вряд ли потом отучите арапником. Другие, которых не допускали к дичи, не только делаются к ней равнодушными, но положительно получают к ней отвращение. Что есть собаки которые чувствуют к убитой дичи отвращение – это факт, которого, конечно, отвергать никто не станет. К чему же все это говорится? Очень понятно, к чему. Ученик Беллькруа не бросается после выстрела, несмотря на то, что вся природа его подбивает к этому, потому что боится наказание. Это последнее далось ему знать так, что память о нем решает его борьбу в пользу учителя. Наш ученик тоже не бросается, но по другой причине. Его вовсе и не подмывает к этому. Этого лакомства он и не пробовал.. Парфорс никогда не подпускал его к нему. Он не хватает по той же самой причине, по которой мы не едим конины. Где дело стоит крепче и прочнее -предоставляем судить читателю.
Но мы как будто бы отдалились от темы. Мы начали говорить о том, что не в орудии сила, а в его употреблении, в том как она пускается в ход. Мы начали говорить о том, что при разумной дрессировке посредством парфорса собака во время учения получает меньшую массу страданий, чем при учении кнутом. Чтобы вполне доказать это, нам кажется довольно к сказанному прибавить несколько слов. Дело в том, что кнут не может никогда употребляться иначе как в виде наказание. Парфорс же употребляется как предупредительное средство, как мундштук, не выпускающий лошадь выйти из строя. Одна система пускает собаку и потом, за то, что та, будучи предоставлена своей природе, подчинилась её внушением, наказывает ее. Другая только удерживает. Этого одного уже довольно, чтобы решить вопрос, так как наказание по своему существу, по самой идее своей, не может не причинить большей суммы страданий, а тем более там, где его не только надобно применить за содеянную вину, по сверх того еще пускать в ход и для того, чтобы вина была сознана. Может быть гоголевский герой и прав, говоря, что ежели бы его отец посек его, то он говорил бы по французски; но во всяком случае, система которая учит: секи до тех пор пока секомый постигнет правила французской грамматики – не наша система.
Итак парфорс сам по себе никак не более страшен, чем кнут. Все дело в его употреблении. Как пользуется Беллькруа кнутом, как принужден он пользоваться им, видно на каждой странице его статьи. Дери, дери по всем правилам искуства, дери больно, дери в волю, дери как дерет Бопен, чем крепче ты будешь драть, тем больше я буду тебе апплодировать!!… вот положение, которые раздаются из каждой его строчки. Посмотрим, что будет делать парфорс при другом приеме учение.
Впрочем, тут маленькая остановка. Прежде, чем показывать употребление парфорса для того, чтобы паши приемы не по казались совершенно отрывочными и по своей непоследователь ности к делу непригожими, приходится остановиться на одной детали учение, хотя детальное изложение его, как мы сказали, и не входит в программу пашей статьи. Дело в том, что для того, чтобы иметь возможность вести свою собаку рядом с собакою, дрессируемою Беллькруа, нам надобно, чтобы она по нимала и исполняла приказание идти сзади.
Что безпрекословное исполнение этого требование чрезвычайно важно в собаке, с этим спорить, вероятно, никто не будет. Как приучает к этому свою собаку Беллькруа, мы не знаем: он коротко говорит, что это пустяки.
Мы думаем, что это не так легко сделать. Мы думаем, что достигнуть этого человеку, который хотя и хорошо знает
охоту, по которому никогда не приходилось дрессировать собаку, пожалуй сразу и не удастся. А так как собака непонимающая такого приказание, не может быть взята на охоту, то мы и считаем нужным сказать объ этом несколько слов. Это бу дет, так сказать, наш второй урок.
Если собака вполне подчинилась свистку и по звуку его не сется к вам, то тогда приучить ее идти сзади вас, действи тельно, нетрудно. Для этого вам надо постараться воспользо ваться случаем. — Вы отправляетесь в лес для повторение ва шего первого урока, по на этот раз, кроме лакомства, которым балуете вы каждый раз подлетевшаго к вам щенка, вы воору жаетесь еще…. Как бы вы думали чем?! В виду всего, что мы так подробно толковали на предидущей странице—вы ска жете: наверно парфорсом. Совсем нет. Вы вооружаетесь кнутом! Впрочем, чтобы успокоить вас, мы скажем сейчас же, что ежели вы не хотите брать кнута, возьмите осмеянный Беллькруа,—шнурок его товарища. Он вполне заменит кнут, и если мы говорим, что надо взять этот последний, то вовсе не для того, что им можно хватить внушительнее шнурка, а потому что его держать в руке удобнее. Да, вы вооружаетесь кнутом и идете в лес или болото повторять ваш урок. Вы делаете это не потому, что повторение особенно нужно, но по тому что оно не мешает и главным образом потому, что по вторяя его, вы выучите вашего щенка по вашему приказанию идти сзади вас. Но здесь, как сказано выше, надо подождать случая и вот какого:—Юнец, набегавшись и наволновавшись, уста нет и может случиться, что без всякаго вашего приказа пой дет сзади вас. Правда, согласиться па это он может не иначе как с условием, так сказать,—на несколько шагов. Еслп он пройдет без приказу сзади вас, то, конечно, не более каких нибудь трех пли пяти сажен. Но вы сторожите этот случай и должны воспользоваться им. Как только ученик поместился сзади вас, вы начинаете повторять: сзади, сзади…, и в тоже время размахивать кнутом, так, как если бы это был не кнут, а маятник, привешенный у вас на груди. Затем со вершается следующий процесс. Щенок, пе обращая внимание на страшное орудие, и вовсе не понимая, чего от него тре
буют, высовывается вперед и тотчас же конец кнута, или приетельского шнурка, словом, конец маятника, мазнет его по морде. Он очень удивлен этим—это небольно, но как то не удобно. Заметьте небольно—если вы мазнете маятником так,
что будет больно — вы испортите дело в копец. Ученик откинется назад и это пожалуй порвет только что устано вившуюся дружбу. Нет, ни под каким видом больно нельзя, апплодировать вам за это никто пе будет. Повторяем, маят ник должен качаться так-же как на ваших столовых ча сах. Щенок, удивленный шлепком, попятится, и хотя в это время он слышит слово „сзади“, но оно вока еще ему ничего не объясняет. Инстинктивно он передвигается с одной сто роны в другую. Он был у правой вашей ногп, теперь он у левой, но маятник продолжает равномерно качаться вправо и влево и перемещение не помогает. Едва нос выдвинулся впе ред, немедленно в ушах раздается, как будто уже более по нятное, „сзади“ и следует шлепок. Отстать от вас вовсе не охота. А впереди шлепки. По большей части, ученик сразу при мащивается и хотя маятник продолжает свои взмахи, но нос более не подставляется. Может, однако, случиться, что ще нок совсем остановится, особенно если что-нибудь на стороне привлечет его любопытство. Но вы пе даете этому последнему разиграться особенно и зовете его к себе. Слушаясь вашего свистка, он не менее послушается и вашего голоса, и бросится к вам; но вы принимаете такое направление, чтобы ему приш лось быть сзади и снова пускаете в [‘ход маятник, и снова в его ушах раздается мерное и постоянное „сзади“. Попро буйте проделать это с вашим щенком, и вы увидите, что в большей части случаев, вам эта штука удастся с первого раза. Маятник и слово сзади, сейчас сольются в его уме в одно представление и он поймет в чем дело. А раз он по нял — дело пойдет как по маслу. Потому что и после для вас никогда не будет трудно пускать маятник в ход и на поминать постоянно то впечатление, подчинение которому не за
медлит перейти в привычку. Но заставив собаку идти сзади, ее нельзя вечно держать у
ноги. Ее надо отпустить вперед. Но отпустить просто вперед нельзя, надо сделать так, чтобы из позволение вышло положи тельное, активное приказание. И это делается еще проще. За ставив собаку пройти сзади столько, сколько она может пройти не соскучившись, вы вдруг вскрикиваете: „вперед, марш, впе ред“ и сильно взмахивая рукою вверх, бросаетесь бежать. Не успеете вы сделать трех прыжков, как ученик ваш уне сется от вас далеко. Но свисток возвращает его назад. Опять он идет сзади и историе начинается снова. За треть
им, четвертым разом бросаться самому нет нужды,—довольно показать вид, что хотите бежать. Потом небольшое движение, сопряженное со взмахом руки, сделается совершенно достаточ ным. Быстрое, резкое слово „вперед“, или „марш“, отли чается от медлительного „сза…а…ди…“. И дело живо устраи вается. Если же хотите, как говорится, полной чистоты в отделке и вам не лень повозиться с вашим учеником по больше, то урок может быть продолжен. Раз ученик испол няет „сзади и „вперед“, раз он тверд в этом, то вы можете легко приучить к тому, что он по вашему приказанию будет избирать направление своего бега. Делают это так: с криком „марш“ вы бросаетесь не прямо, а в бок и уси ленно машете рукою в ту сторону, куда бежите и сами. Только что ученик разнесся в эту сторону, как с тем же криком: ..марш, сюда“ вы поворачиваетесь и бежите уже назад и тоже
продолжаете махать рукою. Сперва для того, чтобы переменить направление сорванца, вам надо пробежать около десяти шагов в ту или другую сторону, потом меньше и меньше, и кон чится дело тем, что для этого достаточно будет взмаха руки в ту или другую сторону.
Вот второй урок. Мы считаем возможным утверждать, что первая часть его дается легко. Приучить собаку идти сзади нетрудно, а бросаться по команде—тем более. Приучать изби рать направление хотя и труднее, но только потому, что для этого нужно большее число повторений урока. Впрочем проде лывать эти повторение немедленно — нет нужды. Они могут, без неудобства, повторяться при случае, во время дальнейшей дрессировки и даже во время охоты.
Но ежели ваш ученик до того нестомчив, до того резв, что являясь на ваши свистки, тотчас же будет вновь от вас откидываться прочь, не успокоиваясь ни на одну минуту, так что вы не добьетесь от него, чтобы он пошел за вами, тогда ничего не остается больше, как у себя дома пройти с пим первый урок по Освальду. То есть надеть на него парфорс и заставить его, с помопц>ю этого последняго, сделать несколько прогулок у вашей ноги. Это будет самый неприетный урок для него, но если делать его осторожно, не дергая парфорса, а только слегка и постепенно натягивая его, то, право, страдать баловню не придется. При этом уроке собака сейчас пони мает,, что ей надо делать. Самое, так сказать, направление боли, указывает ему это. Упирается он идти — ему больно.
Чуть подвинулся вперед, боль прекращается. При таком поло жении нетрудно понять — за что больно, и что надо сделать, чтобы боли пе было. Разнится этот прием от Освальдовского только тем, что у этого последняго он производится молча, вы же,заставляя щенка идти подле вас, будете повторять ему при этом слово „сзади“. Как только этот урок хотя не много будет понят учеником, то больше продолжать его не надо. Тогда опять в поле или в лес, для того, чтобы про делать штуку с маятником. Но повторяем, в большинстве случаев, прибегать к Освальду вам пе придется; махинацие описанная нами выше, большею частью, удается без этого.
Итак наш ученик летит на свисток и по команде „сзади“, „к ноге“ или другому, выбранному вами для этого слову, помещается у вашей ноги. Он знает тоже слово „тубо“. Правда, он пе имеет ни малейшаго понятие о полоске, но тем не менее мы считаем возможным повести его вместе с уче ником Беллькруа к дичи. Настало время им познакомиться.
Но, тут „мы ставим плуг перед волами.“Беллькруа начинает с того, что показывает своему учени ку: как искать дичь. Заставляет его найти ее и потом ста вит его па стойку. Мы поступаем наоборот. Мы сперва ставим ученика па стойку и потом, и даже пе очень скоро, пускаем его искать. Делаем мы это по двум причинам. Во первых, мы считаем необходимым присутствовать при том как наш молодец увидит дичь в первый раз. Мы счита ем, что это такой серьезный момент в его жизни, что оста вить его при этом одного невозможно. Пустив же его искать прежде, чем познакомим его с дичью, или лучше сказать, пустив его бегать, так как он искать не станет, пока нечаянно не наткнется на нее и не вспугнет ее, мы рискуем устроить дело так, что это совершится не настолько близко от нас, чтобы мы могли своевременно поспеть к месту встречи. Во вторых, мы хотим, чтобы он не сам нашел дичь. Мы хотим показать ее ему. Пожалуй, если он отищет ее без нашей помощи, он зазнается. Он много возмечтает о себе и мы не попадем к нему в такие авторитеты, какими мы хоте ли быть. Мы хотим, чтобы первые его впечатление были таковы—что дичь находим мы, а пе он. Мы хотим, чтобы всю свою жизнь, он был в таком убеждении, что вся суть в на ших, а не в его руках. Чтобы он веровал, без малейшаго сомнение, что ежели мы ему скажем „туда“, то значит, что
там есть дичь; что, ежели он хочет ее найти, то должен идти именно туда, куда мы его посылаем, а не в другую сто рону. А заботясь поставить вопрос подобным образом, мы не можем не позаботиться о нервом впечатлении нашего юнца, так как значение этого впечатление громадно.
Итак, „мы ставим плуг перед волами“ и ведем учени ка сперва па стойку к дичи; знакомим его с нею и потом, если он не только не выкажет ни малейшаго побуждение спевежпичать (до преступление мы его ни в каком случае не допустим, в случае надобности даже силою), но ежели он вам, кроме того, докажет несомненно, что он вовсе сне- вежничать и не желает, мы отпустим его от себя и позво лим ему самому попробовать отыскать ее.
Но, прежде чем мы начнем говорить,—как именно мы это сделаем, мы находим уместным сделать выписку объ этом ate из Беллькруа. При сопоставлении приемов, достоан- ства их выеснятся с наибольшею рельефностью.
Он говорит: „поведите ее к тому месту, откуда снялась птица; дайте ей вволю насладиться запахом оставляемым дичью, погладьте ее, приободрите, если она сразу нейдет, и я уверен, что она долго раздумывать не станет. Смотрите, как жадно впивает она воздух, пропитанный, страсть возбуждающим, аро матом. Смотрите, уж она оживилась; опа летит, сломя голо ву, забегая всюду, где только прошла куропатка,—справа нале во и слева направо. Опа поняла. Ее посвятили’.“
„И вот она бежит и ищет“.
„Показывайте ей—куда идти; от времени до времени гово рите с нею; с первого же дня требуйте, чтобы она немедлен но шла на зов, или еще лучше на свисток; ласкайте и гладь те ее каждый раз, когда она имела случай высказать свое по слушание. Если, вследствие повой, всецело поглощающей ее стра сти, собака отказывается повиноваться, возвращайтесь назад, снова подзывая ее, и она придет. Если она медлит, побрани те ее, или даже ударьте несколько раз арапником…. Замети- ли-ли вы выводок куропаток, только что поднятых вами? Пой демте к нему. Нам нужно непременно зайти против ветра, и так как скоро должна наступить самая великая минута, то
нам нельзя отпускать нашего ученика далеко. Он может по жалуй и напроказить и придется налагать на него наказание, а это не будет так полезно, как хороший правильный урок… Ну вот приближается наш ученик к выводку. Удвойте вни
мание. Тут у него может быть два выхода: или он станет как вкопанный, лишь только запах дичи коснется его обоня ние, и в таком случае все кончено—он готов; или же пос ле минутной стойки, он оживится, кинется по следу и под нимет дичъ, не взирая на все ваши тубо. В таком случае надо расправиться с ним, как следует…. Повторяю однако, что высокородовитые собаки всего чаще делают мертвую стой ку .сразу. Итак допустим, что ваша собака самого благород ного древняго рода. Нам придется только любоваться ею. Вон она стоит неподвижно, переживая ощущение, наследственные в её благородном роду. Подойдем к ней тихонько, повторяя: тубо, тубо!… Хорошо мой друг, хорошо! тубо! Если она де лает движение, намереваясь броситься к дичи, удержите ее, повторите: тубо! и продолжайте свои ухаживание за нею. Не надо допускать, чтобъ дебютант сайт, поднимал дичь, над которой стоит. Это уж дело наше—охотников. Соблюдать это нужно строго, потому что это пункт самый существенный. Так как мы провожаем нашего дебютанта вдвоем, то ничего не может быть легче: пока вы стоите возле своего маленького со кровища, я подойду к дичи. Само собою разумеется, что если наше чудо пожелает последовать за мною, то вы его удержи те. Когда поднятая мною птица взлетит, и когда собака сде лает хоть малейшее движение вперед, остановите ее сильною рукою и громко крикнете: тубо! Если же вы одни, то продень те сворку в ошейник, и идите рядом с собакой, позволяя ей двигаться вперед не иначе, как только шагом, чтобъ она вела вас, а не вы ее; пройдя несколько шагов остановите со баку и сами тоже станьте; собака опять сделает стойку; по гладьте ее, не переставая повторять: тубо!“
Все это у Беллькруа говорится о том, когда ученик не сорвал сразу; обращаясь же к этому последнему случаю, он продолжает:
„Но мне кажется, что мы должны еще учинить суд и рас праву над маленьким проказником, погнавшимся за выводком куропаток. Пойдемте же к нему; давайте его звать; не надо торопиться: ведь не уйдет же он на край света, чорт возь ми!—Вот увидите сами, что он сейчас вернется, довольный и сиеющий, с полнейшею готовностью, при первой же оказии, снова проделать ту же штуку.—Сюда разбойник! Сюда, ко мне! Тубо! тубо!.. Ну, теперь он у нас в руках. Нечего делать! При таком важном случае надо ему дать настоящую встрёп
ку. Нежности и чувствительность в сторону: нужно драть раз бойника больно и долго и все время кричать очень громко: ту- бо!— Продолжительность и чувствительность подобных наказаний должны соразмеряться с важностью проступков; если же этих наказаний недостаточно будет для того, чтобъ умерить горячку через-чур пылкого юноши, тогда нужно ужь применить к не му другие меры.—По мнению некоторых охотников, тут ждать больше нечего, и надо пустить в дело парфорс. Но мы с вами посмотрим, нельзя-ли сделать еще что набудь, прежде чем взяться за парфорс. — Если… собака не может подавить в себе страстные порывы гоняться за дичью, тогда надо попробо вать не давать ей свободы: пусть ищет на своре. Свору доста точно делать аршин в шестьдесят длиною; она должна быть крепко привязана к обыкновенному ошейнику, который всегда носит собака. Не отпуская далеко своего ученика, вы всегда успеете поставить ногу на конец своры, прежде чем он со рвет со стойки. Удержав его таким образом, вы должны ти хонько повторять — тубо! и понемногу подвигаться к собаке, перехватывая свору, конец которой должен волочиться сзади вас. При малейшем поползновении сорвать, дерните за свору, продолжая подвигаться вперед, пока не поровпяетесь с своею ученицею. Тут вы ее погладьте, приласкайте и продержите на стойке, как можно долее. Если стойка над перепелкой, то вам можно будет настояться вдоволь.“
„Очень горячей собаке необходимо давать постоянно чувство вать, что опа на привязи, поэтому вы должны слегка тянуть за веревку, а не оставлять ее волочиться по земле, так чтобъ со бака шага не могла сделать без вашего позволение. Некоторые собаки тянут свору так сильно, что если-бы вы вздумали вдруг ее ослабить, то собака перекувыркнулась бы через голову. Та ких приходится очень часто дергать, для напоминание им их обязанности. Если же и после этого собака не подчиняется дис циплине, тогда, чего доброго, не пришлось бы ужь показать ей настоящий парфорсный ошейник, украшенный внутри крепкими и колючими гвоздями…. В случае, если опа положительно на мерена отбиться от рук, возьмите парфорсный ошейник с веревкой и поступайте так-же как сейчас описано мною с простым ошейником. Боль, сопряженная с каждым подерги ванием веревки, наверное образумит вольнодумца.“
У нас, как это уже сказано выше, дело идет несколько шиворот на выворот. Мы со своим учеником сперва делаем
стоику по дичи и потом уже ищем ее. Устраиваем ми это дело так: — До сих пор мм ходили с нашим учеником там, где убеждены были, что с дичью не встретимся. Теперь мы отправляемся в самые заветные наши места и отправляемся не одни, а в большой компании. Мы приглашаем с собою по мощника и не одного, а с собакою, на вежливость и опытность которой мы более или менее можем положиться. Кроме того мы отправляемся не в прежнем костюме. У нашего ученика на шее настоящий парфорс с веревкою. У старухи, как бы она вежлива ни была, тоже, па всякий случай, от ошейника во лочится веревка довольно порядочной величины (конечно только не в 60-ти аршин, как это случается у Беллькруа). Мы отпра вляемся по возможности в открытое место. Мало-поросшее ку стами моховое болото для этого нам кажется местом самым пригодным, а встреча па нем с выводком белых куропа ток, самою счастливою встречею, для того, чтобы первое зна комство с дичью было совершено при самых благоприетных для нас условиех. — Мы идем все вместе, старуха посылается искать дичь; но молодого мы положительно не отпускаем от себя ни на один шаг. Если он еще не тверд в исполне нии приказание идти сзади, мы безцеремонно беремся за веревку парфорса и удерживаем его силою.
Наконец, старуха сделала свое дело. Дичь найдена. Вы за мечаете место стойки, а товарищъ ваш, как можно поспеш нее, убирает старуху прочь и уводит ее с глаз. Вы отправ ляетесь к дичи и уж непременно веревка от парфорса у вас в руках. Как бы ни было хорошо чутье у вашего ученика, но вероятнее всего, он дичи не зачует. Он объ ней еще не думает и не гадает. Вероятнее всего, что вам прийдется вы топтать ее для него неожиданно. Момент критический и, как бы вы хладнокровны ни были, будьте уверены, ваши нервы бу дут в эту минуту ходить ходуном. Наконец выводок с треском и шумом поднимается. Поднимается как фейервероч ные бураки, оглушая и ослепляя в одно и тоже время. Что же делается в эту минуту с глупым юнцом? -Он перестает быть им, и это не дается ему даром. Он потрясен безко
нечно—он подавлен. В большей части случаев, он как бы не в силах выдержать налегший на пего гнет придавившей его тягости и медленно опускается па землю. Садится и впе ряет свой взор, в котором уже горит страсть, вслед за улетающим выводком. Этот последний уже далеко. Он давно
уже унесся и скрылся с глаз; по новичек все еще продол жает сидеть и глядеть вслед. И долго просидит он так…. пока вы не вмешаетесь в дело и ласками своими пе разбудите его от оцепенение. Ласкать прийдется много и долго; он прий- дет в себя не скоро.
Но, урок еще только в начале; сделано далеко еще не все. Выводок надо найти снова и лучше если свежий, чтобы дело иметь опять с выводком, а не с одиночкой. Старуха опять пускается в ход; но при этом обстановка делается уже не сколько иная. Ваш помощник со старухою отдаляется от вас и вы с учеником остаетесь одни, причем стараетесь, чтобы он старуху на поиске не видал. Прежде эта предосторож ность была излишней и ученику ничего не стоило оставаться при вас, несмотря па то, что старуха искала. Теперь же он до гадается в чем дело и его будет тянуть к пей. Наконец дичь найдена снова. По зову товарища вы снова подходите к ней; по не прежде как он опять уберет старуху прочь. Уви дать эту последнюю на стойке ученик не должен. Надобно, чтобы бичь была найдена им по вашему указанию, иначе авто ритет другой собаки будет больше вашего, а другая собака вовсе никакого авторитета иметь не должна. Снова вы подво дите его к дичи и снова веревка от парфорса в ваших ру ках. На этот раз, если ученик ваш не недостойный ублю док, он, будучи подведен вами к дичи, прежде чем вы приблизитесь к ней настолько, чтобы она взлетела, зачует ее и сделает прелестную стойку. От недавняго неуклюжаго ду рака у него не останется ничего. Вы в первый раз увидите его красоту во всем её блеске и сиении. Но, как бы вы ни залюбовались им, вы должны держать ухо востро. Веревка от парфорса, на всякий случай, должна быть натянута так, чтобы красавцу сунуться вперед было невозможно. Не надо, чтобъ он, пока стоит, чувствовал её действие; но вперед нельзя пустить его ни на пол-дюйма и надо быть готовым на всякий случай. Вероятнее всего, что побуждение броситься вперед и не будет. Оно является только тогда, когда собака с детства приучена к поноске. Когда она привыкла бросаться за платком, перчаткой или чем нибудь другим, _тогда и на стойке идея броситься может прийдти ей в голову и притом путем весьма логическим. Но наш молодец подобными делами не занимался, а потому можно быть уверенным, что из ста случаев в девяносто девяти этого не случится, конечно если ученик хорошей крови. Остаетесь вы на стойке до тех пор, пока выдержит дичь. По взлете её ваш ученик, вероятнее всего, сядет как и в первый раз, или даже ляжет, и вам снова придется ласками приводить его в себя.
Но, допустим, что наша лотерея была неудачна и мы вы нули несчастный сотый билет. Положим, что почему-то, путем совсем нелогичным, наперекор прежним привычкам, ученику нашему пришла блажь завладеть дичью. Что же из этого выйдет? Заметьте, что он стоит на стойке в первый раз. Кровь страсти прилила к его голове и он не только чувствует, переданную ему предками, потребность держать стойку – он, кроме того, подавлен новизной чувства, не менее того, как это было и при первой, недавней встрече его с дичью. Да, он подавлен и он – робеет. Он робеет настолько, что сразу прыжка к дичи он не сделает. Если он и решится на это, то не иначе как после некоторого колебание и потому, прежде прыжка, он сперва слегка подвинется к дичи… Но, чуть он на чал подаваться вперед – гвозди парфорса начинают свое дело. Он чувствует их и, мало того, они тянут его назад. И вот колебание, вызвавшее это легкое движение, колебание: броситься ли или нет?., разрешается категорически. Двинуться вперед нельзя. Во первых – на это не хватает сил; во вторых, это даже больно!
Но, положим, что дело было хуже. Положим, что колебаний не было; что мысль— броситься так живо и так сильно завладела мозгами, что без всякого промежутка перешла в действие. Что же тогда? – Тогда будет не более как попытка броситься, потому что, па всякий случай, вы обязаны были ждать всего худшего и быть наготове, а следовательно веревку от парфорса вы держали твердою рукою. Результат получился тот же, как и в первом случае, с тою лишь разницею, что боль будет несколько сильнее, хотя и не особенно. Мы говорим не особенно потому, что прыжок был задержан в самом на чале. Правда, если-бы вы отпустили веревку и дали ученику настолько свободы, что он мог бы отскочить от вас – тогда, в момент когда веревка натянется, ему досталось бы очень больно; правда – если бы вы при этом еще дернули бы пар форс, то может быть дело дошло бы до искалечение, но вы ничего подобного не сделаете и все окончится несколькими легкими уколами.
Да, несколькими не особенно болезненными уколами. Но тем не менее эти уколы сделают великое дело. Во первых, они не допустят попробовать запрещенного плода и познать его сладость. Они не позволят щенку обмакнуть свою мордочку в молоко и узнать, как оно вкусно. Во вторых, они породят в вашем ученике ложное, но очень полезное убеждение, что на стойке нельзя стоять как-нибудь, а надо быть осторожным и не дергаться вперед, иначе будет больно. Если бы огонь не жег в момент прикосновение к нему, то наказание не удержало бы собак и они, при случае, лезли бы в него; но пи одна из них на это не согласится, не потому что для них страшна перспектива будущих страданий (будущего кнута), а потому, что они по опыту узнали, что коснуться огня больно. Молодой щенок не знает края; но шлепнется раз или два и познает его. Дальше лезть нельзя, формулируется у него в голове раз на всю жизнь; дальше будет больно. Парфорс с его легкими уколами делает тоже самое. Он сразу показывает край стойки: дальше не суйся – обожжешься.Впрочем, все это так ясно, что кажется мы останавливаемся на этом более, чем надобно.Пойдем дальше. После одной или двух подобных стоек, смотря насколько они покажутся вам обстоятельными, вы отказываетесь от дальнейших услуг старухи и пускаете ученика искать одного. Вы отпускаете его недалеко, поминутно подзывая его к себе. Парфорс остается на нем и бегает он волоча за собою легкую веревку, длину которой нет нужды увеличивать более, примерно, пятнадцати аршин. При этом вы всячески стараетесь – помочь ученику отыскать дичь, показать место, где она сидит. Если вы заметите переместившуюся дичь, вы заставляете его идти сзади и подводите к ней настолько близко, насколько это можно, чтобы только не спугнуть ее, и затем снова указываете ему где искать ее. Подобный образ действий мы считаем необходимым для того, что бы ваш авторитет рос в глазах ученика и запечатлевался в его уме все более и более. – Что подобное обращение с собакой убьет её самостоятельность и обратит его в жалкого раба—это фраза и больше ничего. Собака наш друг и товарищ, но на охоте она должна исполнять наши приказание беспрекословно. Если угодно назвать такое подчинение рабством, называйте: это дела ничуть не испортит. Между рабом, добровольно исполняющим ваши приказание, из убеждение, быть может ложного, в том, что они хороши—и другом, который исполняет их потому, что иначе ему влепят полсотни плетей, во всяком случае разница небольшая. Самостоятельность последнего вряд ли больше чем у первого.
Итак мы пускаем ученика искать, но под нашим строгим надзором и не иначе, как по близости от нас. -Искать безуспешно он будет немало, но добьется своего. Все время мы не спускаем его с глаз и едва заметим, что он потянул, мы уже подле него и веревка от парфорса у нас в руках. Дальше – прежняя история. Была стойка крепкая, кроме ласки ученик не получил ничего; сунулся же вперед – укололся. И при этом ни одного грозного, громкого крика, как будто это и не мы. Больно было единственно потому, что это – край, и его надо помнить так-же твердо, как и то, что в огонь лезть нельзя, что огонь жжется. Да, стоишь на стойке и стой до конца. Птица взлетела и пусть ее летит. Сунуться за нею все равно нельзя, также будет больно. Отыскать дичь приятно; но тронуть ее нельзя, она жжется. Да и нет нужды – сладости в этом нет никакой! Разве вкусна конина?! Может быть, но мы к ней влечение не имеем ни малейшего. Наши предки передали нам в своей крови две необходимости: первая – замереть, притаиться перед найденною дичью; вторая— броситься, схватить ее. Но, наше воспитание развило первую и заглушило вторую. Воспитание учеников Беллькруа было иное и они очень любят конину; так что ежели они не всегда лакомятся ею, то это потому, что их часто сильно бьют, мы же к ней совершенно равнодушны.
Много ли раз надо проделать этот урок? Мы думаем, что раз или два, для того, чтобы ученик выучил его вполне. Но, тем не менее, как бы мы ни были уверены в ученике, как бы мы ни полагались на его благоразумие, но первое поле, т. е. первый сезон, нам ничто не мешает охотиться с ним не иначе, как с парфорсом. Курс ученика пройден; ему даже можно дать аттестат зрелости, по тем не менее будет лучше если он подольше останется в парфорсе. Веревка этого последнего его ничуть не утомляет и не мешает вашей охоте, а береженого, как говорится – Бог бережет.
Картина В.Е. Маковского
Последующая часть. Предыдущая часть