МЕНЗБИР, ПТИЦЫ РОССИИ, Т. I
ПТИЦА ДЛЯ ОХОТЫ С ЛЕГАВОЙ.
Токованье тетеревов разных видов, в том числе и нашего косача, представляет наиболее типичную форму этого явления, наблюдаемого также у других полигамических птиц. В сущности ток есть не что иное как состязание самцов из-за обладания самками, для чего самцы, с одной стороны, стараются обратить на себя внимание самок, принимая своеобразные позы и издавая особенные звуки, с другой—просто стремятся приобрести верх над своими соперниками в открытой схватке. Таким образом издаваемые токующей птицей звуки заслуживают особенного внимания, но ошибочно было бы приписывать этим звукам только значение зова и любовной песни: прежде всего в них выражается внешним образом половое возбуждение птицы и то или другое специальное значение этих звуков вырабатывается, так сказать, на указанном общем фоне.
Издаваемые токующим косачом звуки называются у охотников «бормотаньем» и ,,чуфыканьем’ или «чуфысканьем», и разнятся между собою как по характеру, так и по значению. Бормотанье, по-видимому, служит именно общим выражением полового возбуждения, «составляет, – по словам Л. П. Сабанеева, – как бы основной мотив весенней песни», чуфысканье, напротив, является призывным звуком. Как выше упомянуто, подлетающие к токовищу косачи, сидя на деревьях, сначала только бормочут, и передать словами это бормотанье нет никакой возможности. Напоминает оно и очень сильное и резкое голубиное воркованье, и даже, до некоторой степени, отдаленный барабанный бой, но не слыхавши его, о нем нельзя составить понятия, а услыхав хотя раз, можно узнать без всякого труда. Чуфысканье более или менее удачно передается звуками «чуф-фы» и Л. П. Сабанеев сравнивает его с гусиным шипением, что однако, по-моему, не совсем верно. Прилетев на ток, тетерев сначала издает раз или два звуки «чуф-фы», затем тоже раз или два как бы вариацию этих звуков в роде «чу-уу-ууф». Потом опять идет простое чуфысканье, опять чуфысканье в измененном виде и так несколько раз, после чего уже следует бормотанье. «Чуф» тетерев произносить сильно и быстро, «фы» – тихо и отрывисто; подобным же образом в вариации этого звука «чу» произносится сильно и быстро, а «ууууф» тихо и протяжно. Побормотавши, тетерев опять чуфыскает и т. д.
Я уже упоминал, что оба звука, конечно в тихую погоду, слышны за 2-3 версты; но чуфысканье слышно на меньшем расстоянии, нежели бормотанье, конечно преимущественно благодаря тому, что бормочут тетерева целым хором. Тем не менее, не зная места тока, можно сильно ошибиться в определении направления и расстояния, откуда несутся звуки. Тетерев, токуя, не только поворачивается в разные стороны, но еще перебегает по току и потому звук раздается то тише, то сильнее, то с одной стороны, то с другой. Важное значение имеет также и то, что тетерев токует, пригибая шею к земле, так что звук отчасти отражается, отчасти скрадывается растениями, кочками и т. п.
Старый токующий косач с красными напухшими бровями, опущенными крыльями и развернутым веером хвостом очень красив. Точно так же красив он и тогда, когда слетает на токовище, сзывая чуфысканьем своих товарищей и в то же время противников. Но и молодые тетерева присутствуют на токах, возбуждаемые примером старших, только от держатся на самых окраинах токовища и хотя ходят подобно старым тетеревам, но почти совсем не распускают хвоста веером и не скребут по земле крыльями.
До рассвета на току бывают только косачи и те токуют слабо, с остановками; но как только рассветет, на ток начинают прилетать тетерьки, и их присутствие быстро изменяет характер токованья; косачи начинают токовать с большим азартом и вступают в ожесточенные драки друг с другом. Дерутся косачи клювом, ногами и ударами крыльев, иногда схватываются по нескольку вместе, и случается, что в общей свалке какому-нибудь из бойцов особенно не повезет и он, сильно истрепанный, едва уплетется с места побоища. Однако рассказы, что такие побоища оканчиваются даже смертью одного из бойцов, относятся к области преувеличений. Поводом к драке служит не одно желанье одолеть противника, чтобы овладеть самкой: по-видимому, драки часто возникают из-за желания владеть известным местом, которое ревниво охраняется от притязаний других токовиков. Опытные охотники утверждают, что каждый тетерев имеет свое любимое место как на дереве, так и на земле, но право сильного часто ведет к потере такового, вследствие столкновения с более сильным противником. С этой стороны в исключительном положении находится только токовик, который, как самый сильный и смелый, можно сказать, владеет всем током и токует там, где ему это нравится в данную минуту.
Пожалуй, все сказанное о тетеревином токе породит мнение, что токующие тетерева ничего не видят и не слышать вокруг себя; но это было бы совершенно неосновательно. Напротив, токующие тетерева очень осторожны и, по словам г. Ушакова, «подойти к ним близко – невозможно, так как у них всегда есть сторож; в общей массе его заметить трудно, но если наблюдать внимательнее, то можно видеть, что он всегда находится на своем посту и чутко сторожит своих товарищей. Весной и873 года, – продолжает г. Ушков, – я наблюдать за токованьем тетеревей из шалаша, устроенного вблизи токовища, и тут я заметил, что во все время токованья, один, а иногда и два косача сидели на дереве и зорко осматривали окрестность. Когда сторожевой косач оставлял свою обсерваторию – на его место вскоре являлся другой, а может быть и тот же самый, чего я, к сожалению, проследить не мог. В одно утро заметил я медленно приближавшегося к токовищу ястреба-тетеревятника, заметил его также с своего дерева и сторож-косач и, резко чуфыкнув, слетел на токовище, где моментально водворилась мертвая тишина. Когда с удалением ястреба миновала опасность, тетерева затоковали снова». Однако, известно несколько случаев, когда во время драки косачи не только подпускали к себе охотника на близкое расстояние, но даже позволяли схватить себя руками; все дело в том, что у этих косачей, за их малочисленностью, не было сторожа, сами же они чересчур увлекались ссорой друг с другом. Один из самых интересных случаев подобного рода рассказан Е. Прокудиным-Горским, в следующих словах: «и8 апреля и862 г., утром, часа в четыре, шел из деревни Коленовой к моей деревне молодой крестьянин. На пути, проходя через перелесок, он услышал вблизи дороги чуфысканье двух чернышей, что и побудило его остановиться. Притаясь за куст и всмотревшись, он увидел на небольшой поляне, между кустов, двух тетеревов, сидевших в оборонительном друг против друга положении с вытянутыми раздутыми шеями и широко распущенными косицами. Один из них, по-видимому, быль старый токовик, а другой прошлогодний. Они готовились на единоборство. Старик не трогался с места и только шипел, выжидая нападения молодого соперника; а этот задорился, подпрыгивая, и порывался сцепиться в драку. Турнир, как кажется, был любовный из-за красавицы тетерьки, сидевшей на ближней березе. По прошествии нескольких минут, проведенных в приготовлениях, бойцы распустили крылья и с яростью кинулись один на другого, и перья полетели. Старик скоро очутился на молодом, вцепился ему в шею и стал бить мощными крыльями. Крестьянин дал время птицам распалиться как можно более и, изловчившись, бросился из-за куста на место побоища, проворно схватил их обеих за шеи, и растащил. Соперники не испугались внезапного стороннего нападения и не обращая внимания на то, что оба попали в полон, все еще усиливались даже в руках крестьянина снова сцепиться; старик однако же скоро спохватился – он рванулся, вырвался и быстро исчез из виду. Молодой же остался в руках и как ни барахтался, но освободиться не мог. Крестьянин в то же утро принес его ко мне в совершенной целости. Я пустил его в комнату, и он не оказывал ни малейшего намерения улетать, нисколько не бился и сидел в углу, как бы сконфуженный. Если подходила к нему моя лягавая собака и делала стойку, то он распускал веером хвост и, вытянув шею, шипел как гусак».
На этом можно закончить описание повадок косачей в их брачный период, но так как подробное описание отдельных явлений в жизни птицы не дает общей картины этих явлений, то я считаю необходимым дать именно такое картинное описание тока, тем более, что оно с истинно-охотничьей страстью составлено покойным Л. П. Сабанеевым.
«Прежде всех, едва только на востоке забрезжится белая полоса утренней зари, – пишет г. Сабанеев, – прилетает токовик. При первом чуфырканье его – десятки косачей, ночевавших в ближних кустах, откликаются на призыв своего старейшины и вожака, и вскоре с шумом, один за другим, слетаются на ток, – сначала на деревья, если они есть здесь, а затем, в средине весны, уже прямо на землю. Распустив хвост, раздув шею, беспрестанно наклоняясь к земле, токовик начинает бормотать – сначала тихо, глухо и с более или менее значительными перерывами; но чаще и чаще, громче и громче, все свободнее льются весенние звуки – это уже какое-то яростное клокотание, прерываемое диким шипением. Токовик растоковался: один за другим слетаются на призывное бормотание его младшие товарищи. Со всех сторон во мраке темной весенней ночи слышен шум от слетающихся косачей. Свистя крыльями, низко над землей летят они; сделав круг, садятся на ток и, в свою очередь распустив крылья и надувшись, принимаются бормотать. Еще несколько минут, и всюду забегали темные тени, мелькая своими белыми подхвостьями. Все громче и громче бормочет, все чаще и чаще припархивает токовик, как бы приветствуя каждого нового члена сборища; со всех сторон неистово вторят ему соперники, стараясь затмить своего опасного противника. Это уже целое море звуков, смутно напоминающих то отдаленный рокот водопада, то гул многочисленных барабанов, Далеко, далеко несутся эти дикие, но очаровательные звуки – и какой охотник, даже не охотник равнодушно слышит эту первую песню любви оживающей природы!..»
«Светает. Давно померкла утренняя звезда и заалел восток, отбрасывая лиловые холодные тени на причудливые выступы облаков горизонта. 3асинели темные силуэты ближних елей и сосен, забели сероватые призраки еще едва распускающихся берез, резче выделяются их очертания. Лес пробуждается и вторит своим запевалам: защелкал в кустах недавно прилетевший и нераспевшийся соловей, но все могучее и свободнее слышится песнь царя певцов; на вершине ели засвистал черный дрозд, запинькали зяблики – целый хор пернатых радостно приветствует просыпающееся утро. Громче и задорнее, как бы подстрекаемые соревнованием, шипят и бормочут косачи; их черные, как крыло ворона, перья резко выделяются на желтоватом фоне прошлогодней, но уже вытертой и вытоптанной ветоши, сквозь которую пробивается ярко-зеленая молодая травка. Полные злобы, разъяренные птицы с разинутым клювом, как угорелые мечутся во все стороны, сталкиваются, сцепляются: всюду слышится треск крыльев, летят перья. Всего же более стараются самые старые, самые яркобровые косачи – токовики, считающие себя полными хозяевами тока; всюду шмыгают они, сшибаясь с первым встретившимся противником, отгоняя слабых и юных, только недавно прилетевших самцов на окраины токовища. А в центре происходит настоящая свалка: по три – четыре и более задорных самца щиплют, наскакивают один на другого, уже не разбирая своего настоящего антагониста. Это какой-то движущийся бесформенный черный клубок, из которого отделяется то один, то другой побежденный. Опустив голову к земле, шатаясь, нередко оставляя кровавый след, отбывает он в окрестные кусты, или вовсе улетает с арены; но место его вскоре занимается другим бойцом. Ток в самом разгаре… еще несколько минут – и он начинает видимо редеть: поле битвы остается за токовиками и взрослыми косачами, еще не нашедшими себе равносильных соперников. Но вместе с тем оно расширяется: юные косачи, наученные опытом, стараются держаться в стороне от сильных и дерутся поодаль, улетая иногда за несколько сот шагов на побочные тока.
Последующая часть. Предыдущая запись.