“Природа и Охота” 1894.12
Под общим названием русских легавых известны у нас различные вымески французских, частию немецких легавых с прежними „маркловками“’, обыкновенно с более или менее значительною примесью крови пойнтеров. Собственно говоря, русских легавых, как породы, не существует, хотя она давно должна была и могла быть. В конце 70-х годов уже вырабатывался тип русской легавой серо-крапчатой в подпалинах, со сложением грубого пойнтера, но увлечение передовых охотников английскими собаками, смерть некоторых старинных любителей легавых и пренебрежение, оказываемое всему этому отделу на выставках — сбили с толку охотников, остававшихся верными своим легашам. Лишенные руководящей нити, не зная к чему им стремиться и чего держаться, они продолжают и поныне скрещивать зря самых разнородных гладкошерстных собак, не имеющих между собою ничего общего, кроме масти, на которую обращалось наибольшее внимание.
Тем не менее материал для образования породы русской легавой имеется — и притом очень хороший. Нужен только авторитетный и знающий охотник, обладающий настойчивостью, который бы выяснил себе во всех подробностях идеал туземной легавой, со всеми требующимися наружными и внутренними качествами, затем, выбрав подходящих к этому идеалу производителей, строго выбраковывал всех их потомков, не подходящих к желаемому типу. Далее мы рассмотрим какие требования должны быть предъявлены к этой будущей русской легавой и имеется ли действительно потребность в такой, местной, породе, а теперь обратимся к истории гладкошерстных легавых в России.
По-видимому, гладкошёрстные легавая проникли к нам не более 150 лет назад, так как несомненно до них употреблялись для охоты длинношерстные шпанки, польки, а также пуделя, наконец ищейки — помесь гончих с длинношерстными и лайками; при этом с пуделями, отчасти шпанками и польками, охотились на водяную дичь, а ищейки употреблялись для соколиной и в особенности ястребиной охоты.
Название „легавая“ впервые упоминается в самой старинной русской охотничьей книге «Разговор пустынника и лесолюба о предметах касающихся охоты», —сочинении Логина Краузольда (1766): „Сей род собак от части содержит белую шерсть, с черными, кофейными или ж багряными пятнами“… Затем идёт наставление „о тресовке или обучении легавых собак“.
В «Совершенном Егере» (1779) перечисляются девять родов легавых, в том числе, из короткошерстных: большие легавая собаки (немецкия?), «которые бывают станом длинны, толстоноги, головасты, чутьё или нос у них толстое и уши длинные: шерстью обыкновенно белые, багряно и черно-пегие или в крапинах»; испанские большие собаки, «оныя во всем к первому роду сходны, только их гораздо (?) больше и имеют раздвоенное чутье, по чему и двуносыми называются». Кроме того, здесь говорится о каких то англинских собаках, — «кои ростом бывают невелики, станом продолговаты (!) и тонки, головы имеют не мясистыя и чутье тонкое, шерсть на них самая малая, ноги несколько тонки и низки, а уши у них столь долгия, что у породной собаки пальцами двумя и тремя длиннее носа. Сей род есть самый лучший из всех легавых, как для великаго понятия в науке, так и для легкости, проворства и остраго чутья, они ж почитаются за самых неистомчивых. Шерстью бывают разныя, а больше багряно-пегия в крапинах“. Что это была за порода—неизвестно, так как коротконогих и длинноухих гладкошерстных легавых собак не бывало ни в Англии, ни во всей Западной Европе, всего более по описанию подходит она к таксам. Судя по тому, что в книге упоминаются только французские длинношерстные собаки, надо полагать, что французские браки были в эти времена еще неизвестны.
В «Книге для охотников» (1814), кроме испанских, немецких легавых и английских «длинных, имеющих гладкую шерсть и длинныя уши», перечисляются также французские „большаго и меньшаго рода, очень красивыя собаки, которыя чаще других выходят в барсовинах (серокрапчатыя?), понятны к учению и имеют хорошее чутьё, но сложения несколько слабаго и не могут выносить больших трудов». Отсюда можно заключить, что французские легавая появились в России не ранее конца прошлого столетия.
В охотничьих книгах, выходивших после Левшинской «Книги для охотников» до 50-х годов, о легавых встречаются только перепечатки из последнего сочинения и «Совершенного Егеря». Между тем за этот 35-летний промежуток времени у русских охотников перебывало не мало различных пород гладкошерстны х легавых, из которых многие даже успели совершенно исчезнуть. С 1815 года, по окончании наполеоновских войн, начинается преобладание французских браков 2-х или 3-х пород; от них и старинных немецких брылястых и лопоухих собак, были отведены так называемые „пушкинские“ и „офицерские“ легавыя; позднее, от соединения французских и английских, более лёгкие «орловские» и «Дмитровские» легавая, имевшие весьма ограниченное распространение и скоро сменённые собаками с еще более быстрым поиском — маркловскими и курляндскими. К пятидесятым годам, все эти, в сущности зачаточные, породы легавых, так сказать, растворились, растаяли в массе бестолковых помесей; Оставались только нечистокровные французские браки, которые с 60-х годов начинают быстро заменяться пойнтерами. Основский в своей книге (1852) говорит о пушкинских легавых, как о собаках, «некогда столь славных, но давно (?) уже не существующих»; кровные марловки, по его мнению, исчезли с 1843 года.
Единственные, притом довольно обстоятельные сведения о старинных породах русских легавых, мы встречаем у Квасникова, в его большой статье, помещенной в журнале «Природа и Охота» за 1878 год. Кроме немецких, испанских двуносых и трёх пород французских легавых, он описывает ещё следующих гладкошерстных: „Русская легавая. Длинная, среднего роста, широких ладов, ноги толстые; лоб плоский, рыло длинное и тупое, глаз довольно большой и зеленоватый; толстое ухо средней длины и лопухом, хвост длинный и толстый, шерсть гладкая, густая, цветом серая, с буроватыми отметинами… Они любили воду, хорошо плавали и мастерски ловили живьем утят, почему и были названы утятницами, называли их также русскими ищейными и употребляли большею частию при охоте с ястребом за перепелами». Это те самые ищейки, о которых говорит еще Левшин в «Книге, для охотников», как о «неублюдках»1, которые вероятно произошли от скрещивания немецкой легавой или даже ищейки со старинными русскими пешими и короткоухими гончими.
„Пушкинские. Большого роста, широкая и длинная, не очень- мясистая, голова тяжелая, лоб крутой, глаз большой с отвалом (?), рыло недлинное и тупое, губы и подбородок отвислые, уши, поставленные низко, очень длинны и очень мягки, ноги высокие, толстые, хвост тонкий (?) и правильный, шерсть короткая, цветом белая или светло-крапчатая, иногда с кофейными отметинами. Собаки эти назывались Пушкинскими, потому что были отведены г. Пушкиным от соединения, я полагаю, немецких легавых пегими. Искали они довольно проворно, чистым верхом, были послушны и неутомимы, по птице прихватывали очень далеко, авансировали нарядно, стояли крепко и птицу подавали превосходно, но долго не принимались за дело». По Мнению C. ГИ. Панского, пушкинские легавая были немецкие, так как они очень походили на. виденный им рисунок конца прошлого столетия художника Пфафа, но из описания Квасникова видно, что в них была примесь более легкой породы. В 20-х и 30-х годах пушкинская порода была весьма распространена во всей России и пользовалась большою славою. Отродье пушкинских собак, с примесью меделянок, было известно под названием карабановских и держалось в Москве до 70-х годов, хота собаки эти были гораздо тяжелее и не имели чутья.
Офицерская. Произошла вероятно от соединения немецких легавых с французскими (быть может с примесью гончей). «Большого роста, на высоких и толстых ногах, не сухая, но и не мясистая, шерсть короткая, крапчатая в кофейных отметинах, голова большая, рыло средней длины, тупое и толстое, уши короткие тонкие, но не голые, глаза небольшие, отвислых губ и висячего подбородка нет, хвост толстый, обыкновенно до половины отрезывался. Офицерские собаки искали рысью довольно проворно, головы не наклоняли, птицу прихватывали иногда очень далеко, подходили к ней очень осторожно, стояли крепко, подавали недурно, были не очень послушны, но сильны, работали я в жар и в холод одинаково и особенно отличались крепким сложением». Надо полагать, что собаки эти были приведены офицерами из-за границы, по окончании наполеоновских войн.
Орловская. «Большого роста, длинная, высокоперёдая, круторёбрая, подбористая, мускулистая и довольно сухая; голова пропорциональная, лоб неширокий, выпуклый, глаза большие на выкате, рыло не короткое, но тупое, уши тонкие, длинные, вьющиеся в трубку: шея длинная; ноги высокие, толстые и сухие; правило тонкое, упругое и недлинное: шерсть короткая, цветом белая с красными отметинами, иногда вся кофейная. Собаки такие назывались орловскими, потому что отведены были графом (А. Г.) Орловым от смеси пушкинских с французскими и даже английскими. Искали они рысью на кругах, ход их был скорый; вывертывая ногами, как орловские рысаки, они как то приподнимались передом, беспрестанно возвышая при этом и голову; птицу чуяли очень далеко, авансировали картинно, стояли крепко, подавали очень хорошо, но за дело, как и пушкинские, принимались нескоро». Порода эта не имела большого распространения и известности, и скоро исчезла, хотя кровь её ещё долго хранилась в помесях маркловок.
Дмитровская. «Среднего роста, широких ладов, мускулистая, сухая и подбористая, голова правильная, лоб крутой, глаза, большие, открытые, рыло недлинное и тупое, уши тонкие, короткие, в трубку, шея короткая, ноги высокие, толстые и сухие, правило (хвост) короткое, тонкое, правильное и упругое, шерсть короткая, но довольно густая, цветом крапчатая с кофейными отметинами… Искали они чистым верхом, проворно, то рысью, то вскачь, были в высшей степени послушны и неутомимы, чутьё имели далёкое, к птице подходили картинно, стояли крепко, подавали превосходно, но за дело, как и орловские, принимались нескоро». Порода эта называлась Дмитровскою, потому что велась в г. Дмитрове Московской губернии. Она была еще менее распространена, чем Орловская и исчезла бесследно в сороковых родах. Как видно из описания, она происходила от Французских браков, вероятно с примесью старинных пойнтеров.
Таким образом, в 20-х, годах, одновременно с заменою кремневых ружей пистонными и распространением охоты на красную (болотную) дичь, французские, немецкие и испанские легаши с их медленным поиском и «истомчивостью» уже не удовлетворяли русских охотников и все эти бесследно исчезнувшие пушкинские, орловские, Дмитровские и Офицерские легавая2 представляли слабые попытки заменить тихоходов, мало пригодных для тяжёлой охоты в обширных русских лесах и необозримых, топких болотах, более лёгкими и выносливыми собаками. Неудача этих и последующих попыток легко объясняется теми же причинами: небольшим количеством чистокровных собак, которые были притом в крепких руках, т. е. держались немногими охотниками, ревниво заботившимися о том, чтобы ни у кого не было таких хороших собак. Случайно попадавшие к посторонним легавая, по необходимости, смешивались с другими, совершенно неподходящими чистокровные же экземпляры, от вынужденного кровосмешения родственных собак с одинаковыми порочными статями и полевыми качествами, быстро вырождались и бесследно пропадали в массе разнородных вымесков. Никто из ружейных охотников, по-видимому, не имел даже и тех элементарных сведений о ведении породы, которыми обладали псовые охотники, владевшие обширными псарнями и имевшие полную возможность не стесняться выбором производителей.
Гораздо более обширное распространение и большее значение для русских охотников и наиболее шансов для того, чтобы сделаться чисто-русской породой с определенными признаками имела так называемая маркловская легавая. кровь которой сохраняется до настоящего времени во многих серо-крапчатых собаках с подпалинами. По описанию Квасникова, это была собака „большого роста, широкая, очень сухая, круторёбрая и мускулистая, голова треугольником, лоб плоский, глаза на выкате, рыло длинное и острое, ухо короткое, очень тонкое и почти голое, ноги высокие, толстые и сухие, спина с наклоном, прут тонкий и правильный, шерсть короткая, темно-крапчатая, крапины сливные, на щеках, груди и ногах яркие оранжевые подпалины»…
Описание это совершенно верно, но к нему следует добавить, что, по причинам, о которых будет сказано ниже, в одном помёте маркловок рождались щенки с короткими и довольно длинными ушами, иногда без подпалин и белыми с кофейными отметинами. Шерсть была чрезвычайно коротка, так что голова и уши под старость казались совершенно голыми.
Откуда же взялись эти маркловки, почему они так называются и что это была за порода?
О происхождении маркловок писалось очень много в журнале И. О. Охоты за 1876 г. и, на основании этих, хотя довольно противоречивых, данных, можно все-таки составить довольно верное представление о том, когда появилась эта порода, кому обязана она своим распространением в Средней России, какие породы были её вероятными родичами, каким образом она велась московскими охотниками и почему ее постигла почти та же участь, как и предшествовавшие ей породы русских легавых.
Маркловские собаки, по свидетельству Осиновского, современника знаменитого московского охотника и стрелка Владимира Николаевича Вакселя (которого не следует смешивать с братом его, петербургским охотником Львом Вакселем, автором известной Карманной охотничьей книги, выдержавшей 4 издания), появилась в Москве вначале 20-х годов. А именно, некто барон Маркловский, из отставных военных, замечательный стрелок, обладавший по преданию, необычайно острым зрением, привез из Курляндии пару легавых собак—кобеля Анонса и суку Армиду3. Но одним сведениям, сука в скором времени околела, так что от неё не успели взять помёта, и Анонс был повязан с сукою орловской породы — Армидою московского ружейника И. Т. Аристова; по другим — от неё был один помёт, из которого два щенка достались В. Н. Вакселю; из них Анонс II молодой был повязан с упомянутой Армидой Аристова. Последняя была кофейная или кофейно-пегая легавая орловской породы. Во всяком случае, если не первое, то второе поколение маркловских собак было уже нечистокровным и в следующих помётах часто выкидывались длинноухие щенки кофейно-пегой масти.
От Вакселя маркловки перешли к другим московским охотникам — И. И. Усачеву, графу Зубову, доктору Васенко, Ланскому. Надо полагать однако, что маркловки велись одновременно и у самого барона, который около 1826 года поселился4в Выксунском заводе знаменитого Шепелева, так что в Нижегородской и Владимирской губерниях эта порода была довольно распространена почти до 60-х годов. Кроме того достоверно известно, что маркловки были известны и очень ценились в других внутренних губерниях, например Орловской (у Мор довина в 1859 г., по словам Вилинскаго) и даже таких отда ленных, как Уфимская и Самарская (по Куроедову); в Петер бурге же и в северозападных губерниях она была известна под названием курляндских легавых, а позднее—курляндских пойнтеров. Эти курляндские пойнтера делились там на две разновидности: крупную, к которой принадлежали так называемые маркловки, и мелкую — желто-пегую, называвшуюся и московскими охотниками, в отличие от последних, курляндскими легавыми или просто курляндками.
Если мы хорошенько вникнем в описание статей маркловки и будем рассматривать портрет известного Оскара И. И. Усачева, то убедимся в том, что старинная маркловка наших дедов на самом деле было ни что иное как нечистокровный пойнтер, первоначального, ещё не вполне установившегося типа, лишь недавно выведенного скрещиванием двух-трёх различных пород. В маркловке, очевидно, соединены признаки борзоватого и остромордого брака Дюпюи или пуатевенского, и фоксгоунда. Известно достоверно, что в 1814 году, на севере Франции уже появились чёрные и чёрно-пегие в подпалинах пойнтера, которые, конечно, не могли не оказать влияния на туземную породу. Нам известно также, что в самой Англии до 70-х годов нередки были настоящие пойнтера современного типа —серо-крапчатой масти в подпалинах. Таков был известный, почти идеально сложенный „Special“ Торп-Бартрама, взявший 16 призов5. Прежде, по весьма понятным причинам, эта серо-крапчатая масть и подпалины могли встречаться гораздо чаще, так как первая вообще характеристична для легавой, вторая для гончей, т.е. для обеих пород послуживших основанием для новой расы.
Во всяком случае трудно предположить, чтобы курляндские бароны, по известной поговорке, возымели фантазию, додумались до самостоятельного скрещивания легавых с гончими, даже чтоб они имели достаточный и надлежащий материал для вывода новой породы. Гораздо естественнее и проще объяснить появление курляндских пойнтеров тем, что бароны вывезли в начале этого столетия из Англии серо-крапчатых пойнтеров с подпалинами или после 1815 года добыли во Франции французских пойнтеров — помесь браков Дюпюи с черными пойнтерами; наконец, что в Курляндию были доставлены только чёрные и чёрно-пегие с подпалинами пойнтера, от которых с французскими легавыми лёгкого типа и была выведена новая порода, получившая название курляндских пойнтеров.
Всего проще первое объяснение, но за второе говорит тот факт, что в Нормандии еще недавно существовала порода или разновидность серо-крапчатых собак с подпалинами, лёгкого склада, будто бы замечательно похожая на наших Маркловок. Третье предположение основано на том, что до 60-х родов в северо-западных губерниях — Ковенской и др., под названием курляндских пойнтеров были известны кофейно-пегие, чёрно-пегие (и чёрные) легавая в подпалинах. Г. Вилинский упоминает о Белозоровских пойнтерах, родом из Курляндии, этих мастей и описание их признаков не оставляет сомнения, что это были те же маркловки: «Рослые, сухие собаки с прекрасно развитой головой, умными тёмными глазами, уши тонкие, в трубку, лады корпуса пропорциональны; ноги прямые, жилистые; прут длинный, тонкий, высокопоставленный, когда собака на свободном ходу; на поиске собака несёт прут параллельно земле, а на стойке конец его загибает немного вниз, лапы же не поднимает».
Точно также нет ничего невозможного в том, что курляндские пойнтера, родичи наших маркловок, были известны и в Финляндии, где назывались, в свою очередь, финляндскими. Отчего не допустить, что пойнтера попали одновременно в Остзейский край и в Финляндию, отделенную только заливом, особенно если принять в соображение легенду о маркловках, говорящую, что они были украдены в Курляндии, у графа Левенвольда, несомненно шведа по происхождению. Но покойный И. И. Сарачев, видевший родоначальников маркловок в финляндских пойнтерах, на основании виденных им собак финляндского происхождения, грубо ошибается: финляндские пойнтера подполковника Грена, виденные им в 1864 г., с настоящею маркловкою, кроме масти, имели очень мало общего; это указывает их прилобистость, щипец с горбинкою и широкое ухо. Два последние признака характеризуют немецких легавых.
Если мы обратимся к внутренним и полевым качествам маркловок, то увидим, что они имели достоинства и недостатки общие всем пойнтерам, только недостатки эти, по молодости расы, были ещё резче выражены. «Маркловские собаки — говорит Квасников—искали проворно, чистым верхом, были очень чутьисты и неутомимы, стояли очень крепко, поиск их был очарователен, все движения их были до того энергичны, и грациозны, что приводили всех в восторг»
Основский тоже упоминает об их быстром, раскидистом (т.-е. широком) иске (поиске), необыкновенной силе (т.-е. выносливости), так что можно было ходить с собакой каждый день в течение месяца, и верном верхнем, и длинном (т.е. дальнем) чутье; затем он прибавляет, что «по большей части собаки были послушливы» (послушны, вежливы).
Недостатки маркловок были весьма существенны. «Оне — продолжает Квасников — долго не принимались за дело, иногда ходили сзади года по два, не обращая никакого внимания на дичь; принявшись за иск, долго и сильно гоняли, зайца провожали с лаем, боялись росы и дождя, после которого отказывались искать даже в самый жаркий июльский день, боялись слепней и комаров, от нападения которых нередко ложились под куст; были злобны и страшно мяли дичь; впоследствии, как происходившие от соединения брата с сестрою и отца с дочерью, сделались болезненными, так что мокрецы, оспа и парши считались необходимою принадлежностью чистокровных маркловских собак!…“
Очевидно, маркловки оказались слишком нежными для нашего сурового климата и имели еще чересчур много гончей крови. По вырождение и исчезновение их главным образом следует приписать наследственным паршам и другим болезням. В 1831 году из чистых маркловских собак оставался только один «Оскар» доктора Н. А. Васенки, так что всех сук вязали с этим кобелем, а он был в паршах. Последнею знаменитою маркловкою был «Баярд», сын этого Оскара, купленный у Л. Н. Вакселя графом II. II. Зубовым за 1500 руб. (ассигнаций); почти все щенки, взятые от Баярда, гибли от паршей, не достигнув годового возраста6.
Таким образом, уже в 40-х годах, в Москве не было вполне чистокровных маркловок, порода видимо вырождалась, а оставшиеся редкие представители её не представляли ничего заманчивого. Поэтому самые передовые и богатые охотники, как Ваксель и граф Зубов, первые бросили их и перешли сначала к близко сродным им курляндским легавым, а затем к настоящим пойнтерам и сеттерам. Курляндские пойнтера, в общем, походили на маркловок, но были меньше ростом и крутолобы, так что вероятно произошли от позднейших скрещиваний настоящих пойнтеров с крутолобыми старинными французскими.
«Ксеркс» и «Фанни», выписанные Владимиром Н. Вакселем из Петербурга в 1840 году, были, по описанию Квасникова, собаки «очень небольшого роста, сухие, высокопередые, на высоких, толстых и сухих ногах, круторёбрые с подобранным животом, и вполне развитым задом, с тонким правильным и упругим хвостом, с крутолобою и тупорылою сухою головой, с очень большими глазами и с короткими, очень тонкими ушами, шерсть короткая, белая с редкими кофейными или желтыми отметинами. Ксеркс и Фанни искали верхом и чрезвычайно быстро, были послушны и неутомимы, по птице стояли крепко, птицу подавали хорошо, но очень дальнего чутья не имели; разведённые от них собаки принимались за дело почти с первого выхода, ни одной из них не выходило плохой, но дальнего чутья ни в одной не замечалось. Лев И. Ваксель (младший) добавляет к этому в своем Руководстве (4-е издание Карманной Книжки), что курляндские легавая «среднего роста, поджары, прекрасной короткошерстной рубашки, несколько головасты, с длинным рылом; чутьё (нос) у них светло-желтое, небольшие светлого цвета глаза, уши в трубку, прямые ноги и хвост «серпом», не очень тонкий. Курляндския собаки добронравны, неутомимы, с хорошим чутьём и с мёртвою стойкой; но у всех «потяжка» (подход к птице) утомительная; они едва подвигаются и беспрестанно замирают». С. П. Пенский говорит, что курляндские легавые немного напоминали Сен-жерменских браков, но имели более сильное телосложение и очень толстый хвост7.
Несмотря на свои достоинства, курляндския легавые очень скоро перевелись, как в Москве, так и в Петербурге, отчасти в следствие скрещиваний с французскими легавыми, отчасти потому, что в 50-х годах появились в России настоящие, выписные из Англии, пойнтера.
В то время как передовые охотники заводили себе пойнтеров и сеттеров, другие, более консервативные, продолжали держаться «маркловок», но уже с более или менее значительною примесью французских, изредка немецких легавых. Эти скрещивания давали менее нежных и болезненных собак, но с сравнительно заурядными полевыми качествами — чутьем и поиском. К таким нечистокровным — французским маркловкам принадлежат так называемые ростокинские, камаринские и наконец сарачевские маркловки, наиболее известные. Позднее, в начале 70 годов, стали прибавлять к этим полумаркловкам кровь пойнтера, преимущественно кофейно-пегаго, который, как и следовало ожидать, значительно улучшил лады, чутье и поиск. Из этих последних, так называемых пойнтеро-маркловок особеннаго внимания заслуживают куцые легавые доктора А. Ф. Ефимова, происшедшие от смешения браков Бурбоне с маркловками и затем с пойнтерами. Эти Сарачевские и Ефимовские маркловки существуют до сих пор, хотя уже ведутся без всякаго знания дела и не только не улучшаются и не упрочивают своих отличительных признаков, но все более и более обезличиваются в массе помесей. Между тем эти две разновидности, особенно последняя, могли бы послужить к образованию отдельной породы русской гладкошерстной легавой, которая в большинстве случаев могла бы заменить пойнтера.
Сарачевския маркловки, с точки зрения собаковода, имели полное право называться породою, так как они велись владельцем в течение 25 лет в чистоте, именно с 1856 года. Собаки Сарачева происходят от чистокровного кобеля Тюльпана и дочери его, уже полукровной, — Астры, принадлежавших Ланскому-отцу, сестры Тюльпана — Весты и кобеля ростокинской породы, т.-е. тоже нечистокровной маркловки — Медора. Потомки Зорки и Трезора имеют между собою много общего, но гораздо более похожи на. прежних ростокинских, чем на настоящих маркловок.
Сарачевскиё легавые жидкого и слабого сложения, с растянутой колодкой, вздернуты на ногах, голова у них относительно мала, чутьё и поиск их, сколько известно, были весьма посредственны и в этом отношении они уступали многим Французским. Не имея ни красоты, ни полевых достоинств, сарачевские маркловки никогда не были в славе и после смерти владельца (в 1884 году?) окончательно перестали обращать на себя внимание и в настоящее время почти исчезли в массе безалаберных вымесков всех пород легавых и пойнтеров, которые показываются на выставках под неопределенным назваванием легавых.
Гораздо большого внимания заслуживали Ефимовские куцые маркловки, которые происходят от смеси Французских маркловок с куцыми браками Бурбоне и пойнтерами. Сами по себе браки Бурбоне, по крайней мере собаки породы Н. В. Киреевскаго вследствие того, что успели акклиматизироваться, или потому что были улучшены не одним подбором, представляли собак с очень хорошим чутьём, сильным сложением, достаточно выносливых и очень красивых, кофѳйно-пегой масти. От маркловок, хотя нечистокровных, Ефимовские собаки получили рубашку — серо-крапчатую в подпалинах, Бурбоне (кобель Б.П. Де-Лоне) передал свой короткий хвост, а примесь пойнтера улучшила лады, особенно ноги, и укоротила колодку. Ефимовские легавые имели все данные, чтобы сделаться в недалеком будущем самостоятельною, очень типичною породою русских легавых, грубого сложения, выносливых, с быстрым поиском и хорошим чутьем,—но, к сожалению, сам владелец, лет 6—7 назад, перешел к пойнтерам и теперь куцые маркловки начинают переводиться и встречаются уже очень редко.
Но кроме остатков, названных двух разновидностей, в Москве сохранилось ещё довольно много легавых, вовсе не бывавших на выставках, с весьма недурною внешностью и удовлетворительными полевыми качествами. Из этого материала, при желании, настойчивости и достаточных средствах, вовсе было бы нетрудно создать особую породу русских легавых, которая бы удовлетворяла вкусам тех охотников, которые считают пойнтеров малопригодными для русской охоты и предъявляют к своим собакам более сложные требования,—менее быстрый поиск, меньшую зябкость и нечувствительность к холоду и сырости на осенних охотах и одинаковую пригодность для лесной охоты.
Вопрос о том — нужна ли русским охотникам ещё особая порода гладкошерстных легавых, при наличности имеющихся чистокровных пород — английских, французских, немецких, — гладкошерстных, длинношерстных и брудастых, многим может показаться совершенно праздным. Нельзя, однако, отрицать того факта, что современные пойнтера не удовлетворяют многих избытком энергии, который очень часто совмещается с недостатком чутья или маскирует этот очень важный недостаток. Ещё менее пригодны для русских охотников старофранцузские браки и немецкие легавые, даже усовершенствованные. Эти собаки слишком вялы, медлительны и не в силах вынести трудной работы в наших обширных лесных, болотных и полевых угодьях. Теоретически всего более подошли бы таким старозаветным охотникам легкие французские браки, улучшенные примесью пойнтера — так называемые браки Дюпюи. Но, во-первых, их надо ещё выписывать, во-вторых, качества их сомнительны, и представители этой породы не отличаются однотипностью; в-третьих, эти легавые во всяком случае не подходят к нашему климату и ещё нежнее пойнтеров. Что касается Сен-Жерменов, то у нас найдётся немало и доморощенных нечистокровных пойнтеров.
Вообще материал для русской легавой у нас найдется под руками, надо только сговориться относительно того — какие лады и какие качества должна иметь будущая порода, выработать, так сказать, идеал такой собаки и общими усилиями стремиться к этому идеалу. Мы убеждены в том, что со временем такая порода будет создана и что она займет у нас такое же место в ряду других подружейных птичьих собак, какое занимает современная немецкая гладкошерстная в Германии.
По нашему разумению, эта будущая русская легавая должна иметь следующую внешность и следующие внутренние достоинства:
Голова. Череп выпуклый с большим лбом и достаточным помещением для мозга, что ручается за умственные способности собаки; затылочный гребень не выдающийся и малоразвитый; перелом не резкий; морда у глаз сверху сужена, к концу расширена и тупо закруглена, довольно короткая; линия носа в профиль прямая или слегка вздернутая (как у английских собак), что обусловливает более раскрытые ноздри; брыли малоразвитые; губы и небо не чёрные.
Нос с большими и подвижными ноздрями, чёрного или темно-бурого цвета.
Глаза большие, почти круглой формы, довольно выпуклые, но не близорукие, тёмно-карие, без малейшей красноты в углах век, которые должны иметь ровные, не отвисшие, края. Собака должна иметь хорошее зрение. Ничего не может быть досаднее, когда собака лает на домашних, как на посторонних, пока они не подойдут очень близко или она их не почует.
Уши высоко поставленные, короткие, тонкие, на хряще, слегка отвёрнутые назад, так чтобы ушное отверстие не было совсем закрыто. Длинные или толстые уши одинаково непригодны для русской легавой: первые в чаще подвергаются царапинам и ранам, вторые подвержены ушным болезням. Слух должен быть хорошо развит, так как плохо слышащая собака всегда тупоумна.
Шея средней длины, толстая, мускулистая, с лёгким выгибом позади затылка, без складок кожи или подгрудка. Кожа должна быть толстая.
Плечи довольно косые и достаточно выпуклые. Косой постанов плечей облегчает свободу движений, но, разумеется, они не должны быть так безобразно покаты, как у лавераков.
Груд глубокая и довольно широкая; ребра выпуклые, должны спускаться ниже локотков, слегка вывороченных наружу.
Колодка короткая с небольшим подрывом.
Спина очень крепкая и прямая, без малейшего следа провислости; крестец очень широкий, лишь немного выше переда (без верха).
Передние ноги толстые, костистые, сухие, совершенно прямые, по возможности «в струне».
Задние ноги с сильно развитыми бедрами и ляжками, но не так длинны, как у пойнтеров; пазанки короткие и сильные, без шпор, т.-е. пятых пальцев.
Лапы очень большие, круглые, с очень жесткими подошвами. Большие круглые лапы значительно облегчают собаке поиск в топком болоте и на мягкой лесной почве. Поэтому некоторая распущенность пальцев ни только не вредна, но даже полезна.
Собаки с сухими русачьими лапами также непригодны для мягкой почвы, как лошади с узкими копытами.
Хвост толстый, высоко посаженный, по возможности короткий (как у Бурбоне) или укороченный. Тонкий прут при пойнтериных ладах придавал бы собаке слишком пойнтериный вид, не вполне гармонируя с тяжелою головою и короткою мордою.
Окрас серо-крапчатый или светло-мраморный, лишь с небольшими кофейными отметинами, с яркими оранжевыми подпалинами на морде, над глазами (брови), на ногах и даже на груди (как у гордонов); голова (череп) и уши должны быть сплошь кофейного цвета.
Волос густой, грубый, жёсткий и довольно длинный, несколько похожий на волос короткошерстных лаек и дворняжек; на голове и у глаз шерсть короче и глаже. Желателен подшерсток, но вряд ли он достижим без скрещивания с щетинистыми легавыми.
Рост от 60 до 65 и более сантиметров.
В кратких словах, эта проектируемая русская легавая должна иметь голову старофранцузского брака, колодку и ноги тяжёлого пойнтера, хвост Бурбоне и масть маркловки.
Что касается внутренних качеств и полевых достоинств, то от собаки этой требуется: чтобы она была умна, понятлива и послушна, имела хороший характер, удовлетворительные слух и зрение, и отличное, преимущественно верхнее, чутьё; не боялась бы сырости и холода и могла бы зимовать на дворе или в неотапливаемом помещении; имела бы достаточно широкий и правильный поиск на рысях или лёгким галопом; подавала бы убитую птицу даже из холодной воды и легко выносила бы подряд несколько дней охоты. Такая порода действительно нужна русским охотникам и будет иметь полное право на самостоятельное существование.
Л. П. Сабанеев.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”
- В том смысле, что они не были ублюдены, что их не могли ублюстя от смешения. Теперь обыкновенно ублюдками называют наоборот — вымесков. На эту неправильность терминологии указывал также покойный Мачеварианов. ↩︎
- В печати до сих пор не помещались портреты собак этих исчезнувших пород. Между тем несомненно, что такие портреты — карандашем, акварелью, даже масляными красками, сохранились в таких родовитых семьях, как графы Орловы, Зубовы, Пушкины, Шепелевы, Киреевские и др. Будем надеяться, что их потомки разыщут изображения любимцев своих предков и сделают эти портреты общим достоянием. ↩︎
- Неизвестный автор „Справочной Егерской книги (М. 1856) рассказывает следующую легенду о происхождении этих собак: „Когда барон Маркловский был в Курляндии, то там славился в то время своими собаками граф Левенволд; но как у него нельзя было ни купить, ни выпросить собак этой породы, то Маркловский, посредством золотого тельца, соблазнил графского егеря и достал кобеля и сучку (щенков) этой знаменитой породы и отправил их в Россию, но, на беду, обоз, в котором находились щенки, был застигнут на дороге снеговым ураганом и люди, и лошади все погибло, только уцелел каким-то чудом один кобель Анонс, которого барон Маркловский отыскал близ того места, где погиб обоз в деревне у мужика: в последствие времени барон Маркловский повязал этого Анонса с французской сукой Армидой И. Т. Ари…она и от сих то собак и произошла сия знаменитая порода».. ↩︎
- Поэтому мнение г. Саламыкова о том, что Выксунские заводы должны считаться родиною Маркловок и что они появились здесь ранее, чем в Москве, лишены основания. Точно также неверны предположения Саламыкова, Квасникова и др., что барон сам вывел породу от соединения французских легавых с английскими гончими, причём Саламыков считает это тем более вероятным, что на огромной псарне Шепелева могли находиться та и другая породы. По преданию, барон вывел породу через 6-ть поколений. Вряд ли возможно в такой короткий срок достичь от таких разнородных рас такой крепкой стойки и широкого поиска. ↩︎
- Портрет „Special“ помещен в обоих изданиях книги Гюг-Дадьзиеля.. ↩︎
- По свидетельству доктора Никитина («Журнал Императорского общества Охоты» 1876. Ноябрь. Статья «Воспоминания стараго охотника»), маркловки были в тридцатых годах, у Орловского охотника Н. В. Киреевскаго. ↩︎
- Венцеславский, в своей «Птичьей или Егерьской охоте», не отличает курляндских от маркловских легавых и говорит, что «они бывают, с подпалинами в крапчатой рубашке и другой; если же белая, то по большей части с желтыми пятнами на спине или на боках». ↩︎