“Природа и Охота” 1893.3
Стреляя других чернышей, не мешает выбирать такие моменты, когда запевала особенно увлечется чем-нибудь и по возможности—дальних от него. Выходить из шалаша, хотя-бы и за убитым тетеревом, не следует раньше того, пока все тетерева не улетят с токовища.. В этом необходимо убедиться, тщательно осмотрев токовище.
Часто случается, что после одного, двух выстрелов, некоторые черныши затаиваются. Для этого они искусно пользуются всяким подходящим прикрытием, —будь то кустик, борозда на пашне, рытвинка. При появлении охотника они обыкновенно разлетаются, но случается и так, что лежат до того плотно, что не взлетают даже тогда, когда проходишь мимо них в каких-нибудь 5 шагах. Спустя же некоторое время, когда все поуспокоится, они снова начинают токовать. Не мешает также, прежде чем вылезать к убитому тетереву, убедиться—действительно ли он убит? Случается, в особенности еще в темноте, что тетерев после выстрела смолкнет и останется на месте. Нетерпеливый охотник вылезает из шалаша и столбенеет от изумления, видя, как улетает убитый, по его мнению, черныш! Да и вообще для успеха на этой охоте—терпением нужно запасаться, да и запасаться! Иной раз засядет охотник в шалаш. Тетерева забормотали, но где-то в стороне. Сидит он пять минут,—нетерпение разгорается; сидит он десять минут,—оно доходит до высших пределов; ему, наконец, положительно не сидится; он заключает, что тетерева должно быть переменили токовище, вскакивает и решает попробовать подойти к ним хоть „на ура“… Но далеко еще не доходя до тетеревов, он слышит, что они вдруг смолкли и не успеет еще объяснить себе причины этого, как азартное чуфшиканье и бормотанье доносятся уже от шалаша… Наичаще же всего охотник не досиживает нужного времени по незнанию. Выстрелит он раз—другой, убьёт одного и, видя, что другие смолкли или отлетели, —принимает это за окончание тока и уходит из шалаша. А если бы он вернулся через некоторое время, то, наверное, подосадовал бы на себя, увидев тетеревов опять на токовище. Если запевала не убит, то отсутствие их в таких случаях не бывает продолжительно.
Многие охотники, не выждав, пока достаточно рассветёт, или не вытерпев, пока тетерева приблизятся на необходимое расстояние, начинают бестолковую стрельбу „на авось“. Этого делать ни в каком случае не следует. Помимо того, что выстрелы сами по себе могут отпугать тетеревов, тут часто бывают подранки. По снегу еще есть возможность отыскать подранка, по капелькам теряемой им крови, но когда снег сойдёт, эта возможность, за исключением редких случаев, сводится к простой случайности. Конечно, собака может пособить горю, но идти с ней опять на токовище, иногда за 3—4 версты, — не у всякого хватит духу, и бедные подранки пропадают обыкновенно зря.
В тех случаях, когда ток по той или другой причине расстроится, или тетерева отдалятся несколько, —шалаш следует перенести. Ставить его при этом нужно или в центре вновь излюбленного им токовища, или на месте, занимаемом каким-нибудь одним чернышом.
Второе основное правило, соблюдение которого является залогом успешной охоты, —это возможно реже охотиться на одном и том-же токовище. Обыкновенно к этому есть полнейшая возможность: стоит только устроить шалаши на нескольких токовищах или употреблять некоторые утра на охоту с подхода.
Выпускать из вида какое-либо из токовищ на продолжительное время, однако, вовсе не следует. Для этого лучше всего, возвращаясь с какого-нибудь токовища, или охотясь с подходу, – попутно осматривать и другие. При этом часто оказывается, что на одном токовище шалаш нужно перенести, на другом — поправить, а на третьем так и вовсе возобновить. Не нужно забывать, что в сухие и тёплые весны еловый лапник высыхает довольно скоро, хвоя с него осыпается и от шалаша остается только прозрачный остов.
Но как бы интересна ни была подготовленная часть шалашной охоты, как-бы ни была благоприятна для наблюдения природы, а самый процесс её, его пассивность и безыскусственность, давно уже перестали удовлетворять меня, и мои симпатии перешли на сторону подходной охоты, как более активной.
III.
Если начало охоты на токах из шалашей теряется в глуби времен крепостного права, то охота с подхода есть несомненно продукт новейшего времени. Появление её нужно отнести к тому недавнему прошлому, когда, вследствие вышеуказанных причин, количество тетеревов настолько уменьшилось, что охота из шалашей потеряла свою прежнюю добычливость. Охота эта, однако, до сих пор не только мало распространена в среде интеллигентных охотников, но даже малоизвестна.
Такая непопулярность её немало зависела и от презрительного к ней отношения, как и ко всякой другой охоте с подхода, целого поколения охотников, которые, с лёгкой руки покойника Вакселя, на высшую степень совершенства возводили лишь преимущественно болотную охоту с легавой собакой, а на все остальные смотрело или свысока, как на охоты «так себе» и «между прочим», или-же считало их ниже своего егерского достоинства.
В прежнее время град насмешек и презрительных выражений, вроде —«ползун», «брюхоход» и т. и., неминуемо посыпался бы на голову каждого, кто осмелился бы заговорить об охоте с подхода. Но что могло казаться смешным в те, обильные дичью, времена,—то вполне понятно и уместно теперь, когда прежние подвиги вакселистов так ощутительно отразились на нынешнем оскудении дичью, когда в наследие от большого богатства нам остались лишь жалкие крохи его. Современные же выражения, что охота с подхода —«мужицкая охота», «промышленническая», — представляют собою лишь неудачные варианты старой песенки и происходят, главным образом, от полнейшего невежества в этой охоте. Это можно видеть из таких наивных вопросов и замечаний, какие зачастую приходится слышать из уст даже не новичков-охотников, как например: — «что же, к ним нужно подскакивать тоже под песню»? или: «да ведь это… ползать… по грязи»!!!
В общем охота на тетеревов с подхода не легка и не отличается добычливостью. В противоположность шалашной охоте, она производится в постоянном движении и требует от охотника не только известной выносливости, но и хорошоразвитою слуха, и уже по одному этому многим недоступна. На помощь постороннего лица на этой охоте трудно полагаться, и только самодеятельностью, проявлением личной энергии, в связи с наблюдательностью и уменьем самому справляться с обстоятельствами—и можно достигнуть в ней успеха.
Но не смущайся этим, молодой охотник! Дерзай, —и ты поймешь, что только невежество заставляет называть эту охоту недостойною настоящего охотника; что прелесть её, помимо роскошной обстановки и ничем не стесняемой свободы действия, заключается еще и в искусстве преодолевать такие затруднения, решать такие задачи, которые будут потруднее и посерьезнее пощелкиванья бекасов. Ты испытаешь такие наслаждения, каких доселе не испытывал, и радость твоя, когда, обязанный лишь самому себе, преодолев все затруднения, ты убьешь с подхода, краснобрового черныша, —велика будет!
В своей основе охота с подхода на тетеревов вполне аналогична с глухариной охотой, так высоко ценимой серьёзными охотниками, но в некоторых своих чертах она представляет и существенную разницу. Так, например, никакого «подскока» на этой охоте не требуется, потому что как бы черныш ни увлекался, он хорошо видит и слышит все, что вокруг него делается. Достаточно, даже во время самой горячей песни, хотя на мгновение неосторожно показаться ему, чтобы заставить его улететь или замолчать на более или менее продолжительное время. А в этом и заключается большая трудность подхода к тетереву, чем к глухарю, который в промежутках песни не замечает неподвижной Фигуры охотника, даже на совершенно открытом месте. Конечно, и тут бывают исключения, и мне однажды пришлось подойти к чернышу, бормотавшему на высокой березе, которая стояла среди обширной и совершенно чистой поляны; приходилось несколько раз подходить из-за таких редких кустиков, которые никоим образом не могли прикрыть меня; но все это не более, как редкие случайности. Вообще до полного экстаза, до состояния, исключающего способность обращать внимание на отвлеченные предметы, черныш доходит только во время драки.
Тетерев, как известно, птица общественная и в особенности —во время токов. В разнобой, по одиночке, они токуют только когда общий ток расстроится смертью запевалы, перед вылетом на токовище и по возвращении с него. Такое токование для большинства тетеревов более или менее случайно, временно, и при первом-же удобном случае они стремятся присоединиться к другим тетеревам. Но есть из них такие субъекты, которых чувство общественности совершенно чуждо, и они не только токуют, но и всю жизнь проводят, как аскеты —в совершенном уединении. Поселившись в каком-нибудь участке леса, такой тетерев, в течение круглого года, не покидает его. Облюбовав себе полянку или прогалинку, он токует на ней, вблизи её линяет, и поздней осенью и зимой, во время кормежки, его всегда видишь там же, одиноко торчащим на дереве. Чем объяснить этот сепаратизм — я не знаю, но привязанность таких чернышей к своему месту и в особенности к токовищу—поразительна. Никакой стрельбой, никаким пуганьем не заставишь его покинуть это место и он, хоть на короткое время, упорно появляется на токовище. Со мной был следующий случай, особенно наглядно показывающий насколько велика эта привязанность. Случай этот настолько поучителен в своем роде, что я позволю себе рассказать здесь о нём подробно.
Однажды, в первой половине апреля, отправился я к одному из таких одинцов, избравшему своим токовищем старую угольницу, затерявшуюся в глуби леса. Черныш бормотал горячо и на том-же самом маленьком бугорочке, на котором я его видел и во все предыдущие дни. Было еще темно, на цель почти не видно было, но до меня доносилось жаркое бормотанье другого такого же одинца, и я решил стрелять, чтобы поскорее попасть и к тому. Поторопился я и испортил все дело: черныш завертелся, затрепыхался и улетел по низкам, оставив па месте несколько перебитых перышек. Я слышал, как он, цепляясь крыльями за сучья, опускался в соседней чаще, но поиски мои, однако—и тотчас, и потом, когда рассвело, не привели ни к чему: черныш исчез.
В последовавшие затем утра я не слыхал уже более этого черныша. Я заключил, что он убит и, вероятно, попал в зубы лисе, и ужасно досадовал на себя за невыдержанность. Но то, что случилось потом, поразило меня до такой степени, что я долго не мог равнодушно вспомнить про этого тетерева.
Бродя, спустя несколько дней, по лесу в ожидании тяги, я вышел на туже угольницу. Угольница эта представляла настолько красивую и уютную поляну, что я решил посидеть здесь немного. Закурив папироску, я уселся на кочку и весь отдался созерцанию чудного весеннего вечера. Неподалеку, на высокой осине, выводил свои причудливые рулады певчий дрозд: по сторонам, на всевозможные лады щебетали разные пичужки- над лощиной, высоко в воздухе, реял, быбыкая, бекас; с соседней елочки то подымался, трепеща крыльями, то опять, распусти их, плавно опускался, протяжно посвистывая, лесной жаворонок, издали,— отчетливо и звонко, доносилось бормотанье тетерева… Из маленького кустика, росшего около того бугорочка, на котором бормотал погибший одинец, неожиданно послышался слабый шорох. Я подумал, что это мышь, но все-таки взглянул туда. В кустике, полузакрытое прошлогодней травкой, что-то чернело, но что это было такое, я не мог разобрать. Приняв шорох за обман слуха, а черневшийся предмет за головешку, я отвернулся было, но неясное хрипение и уже явное шуршание, заставили меня снова посмотреть на кустик. Черное пятно вдруг зашевелилось. Я встал и пошел к кустику и, когда был от него не более как в 2—3 шагах,— из него вышел, хромая и опираясь на крылья, старый черныш с опавшими бровями и потускневшими глазами. Пройдя шагов пять по бугорочку, он как-то хрипло закукал и вдруг, словно поперхнувшись, опустился на брюхо. Глаза его закрылись, а голова медленно опустилась на землю. Он судорожно пошевелил плечами, распустил слегка хвост и сбочил его. Надхвостье взъерошилось, одна нога зашевелилась, как бы стараясь что-то отпихнуть и вдруг вытянулась… Он умер… А вокруг все ликовало и по-прежнему радостно пело…
Когда я пришел в себя и осмотрел его труп, то увидел, что он очень исхудал; в правом боку его (в который я и стрелял) гноились две ранки: одна у основании шеи, другая в паху, а перья его были битком набиты паразитами.
Некоторые из таких чернышей вылетают токовать в поле, но и там токуют одиночно, вдали от других, не менее твёрдо придерживаясь одного, раз избранного места.
Однажды я выстрелил в такого тетерева, подобравшись к нему шагов на 70 из-за бугорка. Тетерев полетел, но с повислой, перебитой ногой. Не помню уж хорошенько—видел я его еще на этом месте в ту весну или нет; но только в марте следующего года, осматривая токовища, с этого места я опять согнал одиночно бормотавшего черныша. По следам, оставленным им на снегу, можно было заключить, что одна нога у него была кривая: он ею приволакивал и ставил лапу как-то внутрь следа. Тогда я не обратил на это внимания, но в течение весны постоянно видел его на том же месте и два или три раза неудачно стрелял в него. Год спустя я опять увидел токовавшего на том же месте черныша и, подобравшись к нему из-за знакомого бугорка, убил его. Судя по величине и оперению, тетерев был очень стар; одна нога его была когда-то перебита и срослась неправильно, лапой внутрь. Тут уж я вспомнил и про то, как два года тому назад отшиб здесь чернышу ногу, и про прошлогодние неправильные следы, и для меня стало ясно, что это был один и тот же тетерев.
Спугнутый со своего токовища, одинец иногда начинает токовать на другом месте, но вскоре же, если нет по близости тетерьки, возвращается на старое. Перемещаются они обыкновенно на небольшое расстояние. Во время вечернего тока они также неуклонно держатся своего токовища.
Эти-то вот одинцы, эти сепаратисты тетеревиного рода и являются, главным образом, благороднейшим объектом охоты с подхода. Только их, как и вообще больших чудаков, к сожалению, не бывает очень много.
Охоту с подхода можно начинать, как только забормочут тетерева, т. е. еще по снегу и, разумеется, если есть наст, но удачна она в это время может быть только в хвойных или смешанных зарослях, с повсюду разбросанными можжевеловыми кустами. Подойти же к тетереву, бормочущему в чистом чернолесье, почти нет возможности; тут могут до некоторой степени помочь те приспособления, о которых я скажу ниже, но и то далеко не всегда.
Из всего периода токов самое лучшее время для подходной охоты —в самый развал весны и в первое время, как только сойдёт окончательно снег. В это время черныши обыкновенно еще одни и подход к ним труден. Позднее же, когда к ним начнут подсаживаться тетерьки, подход становится невозможным, за исключением тех немногих случаев, когда тетерька сидит около черныша на земле и случайно (увидеть её нет возможности) зайдешь так, что она окажется по ту сторону его, или—что еще реже в это время,—её или их около него вовсе не будет. Затем, хорошее время для подхода наступает, как только тетерьки начнут садиться на яйца. Время это бывает иногда очень непродолжительно, вскоре обыкновенно начнет распускаться лист на деревьях и подход опять становится затруднительнее: из за загустевшего леса увидеть тетерева издали становится труднее, и его чаще подпугиваешь.
Весь процесс этой охоты заключается в том, чтобы подойти на выстрел к токующему тетереву. Для этого охотник, едва только начнет светать, идёт в лес и направляется на голос того тетерева, который кажется ему всех ближе. Но тут то, с первых же шагов, и начинаются досаднейшие ошибки. Проходит охотник сотню сажен — бормотанье слышно отчетливо, проходит другую — бормотанье слышно все также, немного как будто пояснее стало; проходит он третью и начинает удивляться: «да где же это он? ведь вот тут, кажется, бормочет, близко?». И чем дальше идет он, тем чаще и чаще останавливается послушать. — «Нет, недалеко!» — решает он, и снова идёт, и идёт, а тетерев словно убегает. В голову охотника начинает закрадываться, наконец, сомнение; ему досадно, потому что забираться далеко в эту сторону не входило в его планы…. А тетерев меж тем забормотал что-то особенно горячо, и охотнику стало опять казаться, что он недалеко, что он вот тут — за этим перелеском. И он опять зашагал вперед. Но вот и перелеску конец, а тетерева нет, как нет! Тут энергия его покидает, и он останавливается в полнейшей нерешительности…. «Столько прошёл — не оставлять же так! Иди!» —шепчет ему какой-то внутренний голос… И как бы подкрепленный им, охотник зашагал снова с твёрдой решимостью дойти до тетерева во что бы-то ни стало. Впереди видны просветы. —«Поляна», —думает охотник. Но просветы делаются все шире и шире, и он выходит на опушку. А шагах в трёхстах от неё, в чистом поле, важно распустись, расхаживает бормочущий черныш…. Охотник даже плюёт от озлобления! —Шутка-ли: добрых три версты прошагал и для чего-же, для того, чтобы издали посмотреть на него.
Поуспокоившись, охотник отправляется назад, а для того, чтобы не идти одной и той же дорогой, —делает небольшой крюк. Озадаченный первой неудачей, он идет в каком-то апатичном, коматозном состоянии, —идет потому, что ноги как-то сами по себе двигаются.
Но вот он опять слышит бормотанье. Он вслушивается и замечает, что оно как будто глуше, чем то было, но почему-то ему кажется, что на этот раз тетерев действительно недалеко, — и он сворачивает к нему. Проходит он сотню —другую шагов, —бормотаньё стало еще глуше, как будто дальше … «Должно быть тоже далеко», думает охотник. Ему и бросить жалко, да и повторять давешнее пустошаганье не хочется…. «Дойду — решает он — вон до тех ёлок, и если не увижу, то…. ну его! — “Фррр! —залопотало что-то впереди охотника, едва он выступил на небольшую прогалинку, —и перед его изумленным взором предстала Фигура плавно улетающего вдали черныша. —«Вот тебе и раз—шепчет охотник—ведь он тут был!»
Да, он был тут—и вот даже его только что отпечатанная «визитная карточка», которую он оставил на память злополучному охотнику….
Хоть и досадно, но все-ж таки это подаёт надежду, —«надо только вперёд быть осторожнее, смотреть хорошенько».
Снова охотник шагает и вдруг, как вкопанный, останавливается… «Чуфшшш!» —громко и с сапом прошипел где-то сбоку черныш. Через минуту чуфшиканье повторилось, но как-то короче и не столь ясно, а затем тетерев забормотал, но где-то далеко-далеко. «Что ж бы это значило? —думает охотник-ведь чуфшикнул-то он как будто недалеко?». Он делает несколько шагов по тому направлению, но вдруг, как ужаленный, хватается за ружьё и приседает, но поздно: он не рассмотрел во время припавшего к самой земле черныша, и вот тот заметил его, смолк и вытянулся шагах во ста от него. Охотник видит, что и на этот раз его игра проиграна окончательно и поднимается. Тетерев улетает, —«Фу ты гадость какая! —громко говорит охотник, —а ведь как ловко можно бы подойти-то вон из-за той елочки!» Он мысленно воспроизводит сцену подхода из-за той елочки и в его воображении начинает рисоваться Фигура кувыркающегося черныша… «А все это ротозейство поганое!» —заключает он вслух. Он как-то вдруг чувствует, что очень устал, лениво вскидывает ружьё за спину и потихоньку «главу опустивши на грудь» и «тяжко вздыхая», направляется к дому.
И вот этих-то ошибок, ошибок в определении расстояния до тетерева по его бормотанью, наверное не делал только тот, кто ни разу с подхода не охотился. Все же, более или менее искусившиеся в этой охоте, проделывали вышеописанное не один и не два раза.
Дело в том, что звуки тетеревиного бормотанья, как и крик коростеля, перепела, жужжелицы, —весьма обманчивы и по ним тетерев кажется гораздо ближе, чем он есть на самом деле. Это бывает чаще всего, когда тетерев бормочет на. открытом месте или сидя на дереве, и его отделяет более или менее широкая полоса леса. Последний в большой мере способствует конденсации и передаче звуков, а отсюда и происходит иллюзия. И, наоборот, —тетерев кажется дальше, если он бормочет в поле или на открытой поляне, а его слушаешь с опушки. В последнем случае бывает так, что иной раз видишь бормочущего тетерева, но песни его или не слышишь вовсе, или еле-еле ею разбираешь. Наиболее часто это бывает в тех случаях, когда тетерев бормочет, низко прислонившись к земле.
С особенной ясностью, отчетливо и рельефно, в той форме, как я передал раньше, песня тетерева слышна издали. По мере же приближения к нему, бормотанье становится глуше, в нём начинает слышаться вибрация и какое-то особое, неуловимое жужжанье. В непосредственной же близости бормотанье слышится, как гулкая сплошная вибрация-, кажется, что эти сильные, колеблющиеся звуки раздаются как-бы вокруг и подымаются вверх.
Но вообще резонанс тетеревиного бормотанья настолько разнообразен, и находится в такой тесной зависимости от характера местности и атмосферических условий, что дать относительно его изменений какие-либо точные, положительные указания, не представляется ни малейшей возможности. Тут много таких неуловимых оттенков, которые совершенно не поддаются описанию и могут быть изучены только одним опытом. Латинская поговорка: опыт есть лучший наставник — как нельзя более подходить к этому случаю.
Можно лишь посоветовать не особенно полагаться на бормотанье, а повнимательнее вслушиваться в чуфшикане. Последнее вообще не так далеко слышно, и по его относительной густоте и сиплости скорее всего можно определить расстояние до тетерева. В затруднительных случаях для того, чтобы определить — как далеко находится тетерев, можно прибегать к боковым движениям, т. е. идя к тетереву и, тщательно запомнив направление, откуда доносится его бормотанье, отходить на 150–200 шагов в сторону, и по величине образовавшегося угла соображать уже расстояние. Не мешает также обращать внимание и на вспархиванье тетерева, которое он часто проделывает во время тока. Издали оно вовсе неслышно. А так как хлопанье крыльями—звук не обманчивый, то по нём тоже довольно верно можно определить расстояние.
Точное же знание — далеко или близко находится тетерев в данную минуту, в подходной охоте имеет громадное значение. Оно придает охотнику большую уверенность в действиях и тем дает возможность сделать в утро большее число подходов: оно в значительной мере облегчает охоту тем, что избавляет охотника от необходимости красться в то время, когда в этом нет еще ни малейшей надобности и, наоборот, дает возможность усилить осторожность, когда тетерев близко, —а это одно уже много значит.
Самое же важное, от чего, главным образом, зависит успех этой охоты, заключается в том, чтобы увидеть тетерева раньше того, чем он заметит охотника. Это дает возможность осмотреть хорошенько и действовать уже наверняка. В слишком густом лесу увидеть тетерева издали очень трудно, а идя к нему на голос, не видя его, поминутно рискуешь показаться ему, и тем заставить его замолчать или улететь. Последнее случается чаще. Поэтому самой лучшей для подхода местностью нужно считать такую, в которой возможность быть постоянно скрытым от глаз тетерева не исключала бы возможности рассмотреть его издали. Сочетание этих условий чаще всего встречается в не слишком густом, смешанном лесу, изрезанном полянками и прогалинами и с большой примесью можжевельника.
Хорошее знание местности не только облегчает охоту, но и в значительной степени способствует успеху её. Определив по слуху, где находится тетерев, имеешь возможность сразу зайти с той стороны, с которой подход к нему менее всего затруднителен.
Идти (подходить) к тетереву нужно осторожно, соблюдая наивозможную тишину и самым старательным образом всматриваясь в то место, где, по соображению, он находится. Для этого можно пользоваться услугами бинокля. В случае, если тетерев сам по себе, или заметив опасность, замолчит, лучше всего подождать, пока он снова забормочет. Можно его и подбодрить, чуфшикнуть раз — другой, или поквохтать, подражая тетерьке. Умелое выполнение чуфшиканья, а в особенности квохтанья — сразу заставляет его забормотать.
Но вот, наконец, тетерев рассмотрен — и если не все, то половина дела сделана. Теперь остается только внимательно осмотреть его положение и сообразить — откуда всего удобнее приблизиться, к нему на верный выстрел. Тут иной раз приходится отступить назад и сделать, иногда довольно значительный, обход. Если прикрытие надежно, а тетерев бормочет горячо, —подходить к нему теперь можно быстрее, но во всяком случае бесшумно, и ни на секунду не упуская его из виду. В случае, если он замолчит, можно и не приостанавливаться, а лишь удвоить осторожность и идти тише.
Случается, конечно, что по условиям местности приходится подползать к тетереву на четвереньках или даже совсем распластавшись. Необходимость в этом, однако, встречается не особенно часто, и это далеко не так страшно, как обыкновенно об этом думают, не мешает только, чтобы не знобить руки, запасаться тёплыми кожаными перчатками.
Если тетеревов несколько, — подход затрудняется в значительной степени. Тут нужно выбирать такого черныша, подход к которому не был-бы заметен остальным. Впрочем, это редко удается. Когда запевала гоняется за чернышами, иногда бывает полезно посидеть около такого точка: часто бывает, что побитые черныши набегают на охотника. Если же время не рано, т. е. токование уже близится к концу, а сторона, с которой тетерева прилетают на токовище, известна охотнику, то лучше всего дождаться окончания тока именно с этой стороны. За редкими исключениями, тут приходится стрелять по возвращающимся чернышам.
Иногда случается, что в то время, когда подходишь к тетереву, —к нему подлетает или подбегает другой, и они начинают ожесточенно драться. Это самый удобный момент. Тут медлить нечего и нужно скорее бежать к дерущимся чернышам. В это время они до того забываются, что совершенно не обращают внимания па. охотника и почти всегда подпускают на выстрел. Зло не родит добра, и в таких случаях мне приходилось делать блистательные дублеты. Случалось и так, что когда драчуны вдруг разлетались, который-нибудь из них подсаживался ко мне на 10—15 шагов и, от злобы ли или от острого чувства обиды, —не замечал меня! Но это бывает не часто.
Если токовище какого-нибудь одинца — черныша известно, то, чтобы не терять драгоценного для подхода времени, всего лучше приходить на него пораньше и, расправившись здесь, — идти уже к другим чернышам. Для этой цели на токовище можно на скорую руку соорудить шалашик или просто огородить подходящий куст. Не мешает помнить, что и одиночный тетерев не всегда сразу является на токовище, а иногда начинает бормотать еще на месте ночевки.
В течение утра легче всего подойти к тетереву — это как только он забормочет, т. е. еще в совершенной темноте, или когда не совсем еще рассвело-, но это время имеет, однако, и свои неудобства. Рассмотреть тетерева в темноте очень трудно и подходить к ним будешь хоть и близко, но без навыка определяя расстояние по голосу, поминутно будешь спугивать их. Когда подходишь к тетереву затемно, поневоле приходится ждать, пока посветлеет настолько, что явится возможность стрелять. Но тут может случиться и так, что тетерев окажется настолько закрытым незамеченными в темноте кустиками, что и стрелять нельзя,—и передвинуться незаметно в тоже время невозможно.
Поэтому самый удобный момент подхода наступает, когда посветлеет настолько, что явится возможность различать предметы. Подходить в это время, конечно, лучше от зари, т. к. под неё тетереву не так видно; по, пока еще не очень рассвело, его виднее под зарю.
По мере же того, как светлеет и кусты начинают просвечивать, —подход делается затруднительнее.
Второй хороший момент для подхода наступает на восходе солнца. Им нужно пользоваться, пока солнце еще невысоко и подходить к тетереву, имея солнце за спиною. Ослепленный его лучами, тетерев, даже сидящий на невысоком дереве, плохо различает приближение охотника. По как только солнце поднимется настолько, что кусты начнут просвечивать, — подход опять затрудняется.
Удобство для подхода ясной или пасмурной погоды зависит исключительно от местности: при одном положении тетерева, — к нему удобнее подойти в пасмурную погоду, при другом— в ясную1.
Самое же обидное время для этой охоты наступает, как я выше заметил, когда к чернышам начнут подсаживаться тетерьки. Это такие бдительные и чаще всего невидимые сторожа, что охоту с подхода хоть брось. Иной раз остается сделать каких-нибудь 5—6 шагов — и стрелять можно будет, а тут, откуда ни взявшись, взрывается тетерька, —и тетерев за ней! Такую парочку я могу посоветовать оставить в покое, потому что дальнейшие подходы будут той же Сизифовой работой.
На открытых местах подходить к токующим тетеревам можно при помощи т. н. «подходных будок» и разного рода щитков.
Подходная будка строится так. К четырем тонким, но крепким палкам, длиною несколько больше роста охотника, прикрепляются (бичёвкой) три лёгких обруча — верхний в 1/2 аршина, средний около 1 и нижний около 11/2 аршина в диаметре — так, чтобы остов имел вид усечённого конуса. Стенки остова задрапировываются самым легким еловым лапником. С одной стороны, конечно, оставляется отверстие для влезанья, которое после задвигается более длинными лапками. На верхушку ставится небольшая елочка. Словом, будке стараются придать вид густой елки. Носится будка при помощи двух ремней, которые, накрест, надеваются на плечи, а нижними своими концами прицепляются к среднему обручу. Ружье кладется с правой стороны на тот же обруч, а будка, — чтобы не качалась, — придерживается руками.
Идти в такой будке надо тихо, направляясь прямо на тетерева. Подход в ней очень нелёгок, т. к. будка тяжела, а тетерев, заметив её приближение, зачастую начинает уходить от неё.
Щитки делаются на подобие тех, которые употребляются сурковыми промышленниками, и в тех случаях, когда тетерев токует не очень далеко от опушки, приносят несомненную пользу. Подпалзывание из-за щитка еще более утомительно, чем подход с будкой.
Само собою разумеется, что эти приспособления употребляются в самых ограниченных размерах, т. к. таскать их с собою невозможно, а заготовление их во многих местах было бы, по меньшей мере, смешно.
Когда я начинал охотиться и был, следовательно, пожаднее, и я их употреблял иногда, но давно уже бросил все эти кунстштюки.
В некоторых местностях нашего обширного отечества, где полая вода подымается настолько высоко, что заливает сплошь большие пространства, тетерева вынуждены бывают токовать до спада воды на деревьях. Лет 12—13 тому назад, такое явление я наблюдал в Чембарском уезде, Пензенской губ. Поохотиться, однако, на виденном мною подземном токовище, мне не пришлось, т. к. оно находилось за рекой, а переезжать в темноте бурливую Ворону, в имевшемся у меня тогда плохеньком челночке, я не решался. К набормотавшим же тетеревам, садившимся на деревья с моей стороны, я подъезжал.
Не видавши, трудно представить себе картину более восхитительную и величественную по своей необыкновенности, чем раннее утро в затопленном лесу. Тетерева, по-видимому, тоже не оставались равнодушными зрителями этого дивного зрелища и подпускали меня близко.
Но вид вынутого из воды, мокрого черныша до того жалок и непрезентабелен, что уже этим одним все удовольствие охоты отравляется.
Есть и еще один, так сказать, средний способ охоты на току, основанный на общительности тетерева. Способ этот может быть применён всюду и даже кое-где практикуется, но известен он далеко не многим охотникам. Он настолько верен, что применение его в широких размерах и в особенности в тех местностях, где тетеревов и без того немного — не совсем желательно. Поэтому говорить о нем печати о я не считаю удобным, тем более что «Природу и Охоту», как мне это доподлинно известно, почитывают и промышленники.
За исключением тех случаев, когда предполагается дожидаться начала тока на каком-нибудь токовище, одеваться для подходной охоты следует по возможности легче. Цвет платья в этой охоте играет очень важную роль и его следует выбирать, сообразуясь с местностью, в которой предполагается охота. Для хвойного леса, а так-же и смешанного с большой примесью можжевельника, хороши не очень тёмные коричневые сукна2. Серое сукно подходит к большинству местностей, оно, так сказать, универсальное, но, в местах травнистых и лесах редких, ему следует предпочесть натуральное (некрашеное) верблюжье сукно, цвета осеннего листа дуба. Оно настолько сливается с цветом прошлогодней листвы и высохшей на корню травы, что иногда только благодаря этому и является возможность подойти к чернышу.
Обувь предпочтительнее, конечно, легкая и свободно сидящая на ноге, но по этой части нашего туалета мы находимся в полнейшей зависимости от сапожников… Для ходьбы по насту лучше всего надевать обыкновенные валенки. В морозные утра ходьба в валенках возможна и когда запестрееть, т. е. снег не совсем еще сойдет. В места сырые сапоги нужно надевать с длинными голенищами, так как зачастую приходится опускаться на дно по колено.
В тех местностях, где тетеревов не особенно много и переходы от одного к другому отнимают много времени, можно охотиться верхом. Лошадь для этого нужно выбирать по возможности легкую, не пугливую, смирную, не боящуюся воды, со спорой ходой и отнюдь не спотыкливую3.
Уменье определять по слуху расстояние до тетерева при верховой езде приобретает еще большее значение, чем при ходьбе. Без него постоянно будешь впадать в такие крайности, что— или подъедешь к тетереву слишком близко и спугнешь его, или же, наоборот, —оставишь лошадь слишком далеко. Первое — досадно, а возвращение на большое расстояние за лошадью — ещё досаднее. Если же, не возвращаясь за лошадью, начать новый подход —рискуешь спутаться и потеряешь направление к тому месту, где привязана лошадь. Найти-же её в темноте, а тем более в незнакомом месте,—дело очень не легкое, и на поиски её в таком случае времени может уйти не мало; про досаду же нечего уж и говорить: ей не будет границ… Понятно, все эти неудобства совершенно устранятся, если брать с собой, предварительно хорошо выспавшегося конюха, который по данному сигналу, подавал-бы лошадь.
Но повторяю, что верховая лошадь на этой охоте может быть полезна лишь там, где тетеревов не особенно много. В местах же обильных ими, верховая езда сбережет лишь несколько силы охотника, но не увеличит ни добычливости охоты, ни удовольствия её, так как лошадь будет поминутно стеснять охотника. Гораздо удобнее, если к назначенному времени, в известное место, за охотником будет выслана лошадь. Впрочем, это оказывается иногда и напрасным, так как охотнику зачастую приходится изменять первоначальный маршрут и кончать охоту в совершенно противоположной стороне.
Путешествуя по лесу ночью, очень легко заблудиться и, даже в знакомом месте, попасть вовсе не туда, куда нужно. Во избежание подобных неприятностей нужно отмечать направление по компасу, пользуясь для этого заметными пунктами, и строго придерживаться его показаний.
Скажу теперь несколько слов о ружьях и стрельбе на токах. Разбирать достоинства или недостатки ружей разных систем —я не буду и скажу лишь одно, что чем дальше, кучнее и резче бьёт ружьё, тем оно пригоднее для серьёзной стрельбы вообще и не летних тетеревов в частности. Идеальным ружьём для охоты на току я признаю такое, которое на 70 шагов, обязательно каждый раз, приносит в центр хотя-бы одну дробину № 2, т. е. бой которого имеет тот центральный вершок. которого от ружья требует Д. А. Вилинский, и который так не понравился некоторым якобы охотникам, обладающим особым уменьем бить дичь, целясь мимо неё.
Такой бой встречался у некоторых, иногда даже простых, шомпольных ружей; но с ними я давно уже не охочусь. Обыкновенные же современные централки приспособляются главным образом для стрельбы мелкой дробью, и потому бой их отвечает лишь требованиям летней охоты, а для серьезной стрельбы крупными №№ дроби, без особых приспособлений, он не совсем надёжен. Поэтому, при охоте на токах, я употребляю ружье садочного типа с полными чоками в обоих стволах. Каких-нибудь особых, выдающихся чудес от садочного ружья я не видел, но все же нахожу, что при охоте на току, в особенности из шалаша, такое ружье заменить пока нечем. Для походной же охоты оно представляет некоторое неудобство лишь сравнительной своей тяжестью.
О достоинствах того или другого пороха, тех пли других сортов дроби, пыжей, гильз и способов их снаряжения, после того, что об этом было сказано в нашей охотничьей литературе А. П. Ивашенцовым, покойными Л. М. Ушковым и В. И. Санарским и некоторыми другими охотниками практиками, я считаю лишним говорить. Все эти вопросы настолько полно, всесторонне и добросовестно исследованы на практике вышеупомянутыми лицами, что по их опытам каждый легко может довести свое ружье до возможного от него боя.
Большинство наших охотников ограничивается, однако, лишь приисканием лучшего заряда, а тщательности в снаряжении патронов не придает особого значения. Но если педантичная аккуратность в снаряжении патронов, при разнообразных и изменчивых условиях стрельбы, и не особенно влияет на процент попадания, то про стрельбу на токах этого сказать никак нельзя. Здесь условия стрельбы более или менее постоянны и весьма близко подходят к условиям целевой стрельбы, а потому и снаряжение патронов должно быть самое тщательное. Темнота, а в подходной охоте, кроме того, преграды в виде кустов и сучьев, конечно, умаляют значение аккуратного снаряжения, но ведь при тех же условиях и дурно снаряженном патроне—результат выстрела будет еще хуже.
Мне так памятен умерший на моих глазах подранок, что, во избежание таких прискорбных случаев, я не могу не посоветовать охотникам употреблять при стрельбе на току дробь не ниже 3 № и, по возможности, воздерживаться от стрельбы в сомнительных случаях. Употребление на первый выстрел бездымного пороха также избавит не одного черныша от грустной участи подранка.
Причину уменьшения тетеревов, летние охотники исключительно и всецело приписывают охоте на токах. Очень часто приходится читать и слышать такие, например, выражения:—«тетерева поголовно были выбиты весною на токах», «где тут быть тетеревам, когда их выколачивают на токах», «оставшиеся прошлым летом тетерьки выбиты были весною на токах», «стрельба на токах распугивает тетеревов и мешает оплодотворению самок».
Всего-бы лучше я мог посоветовать этим господам, вместо ни на чем не основанных предположений, хорошенько поохотиться на тетеревиных токах, да не раз и не два, а изо-дня в день целую весну, —и я ручаюсь, что они пришли-бы к совершенно противоположным выводам. Они-бы увидели, насколько не легко даются токующие тетерева, что выбить, выколотить их на току поголовно — невозможно ибо тетерев во время увлечения не настолько глупо-доверчив, как, например, дупель, они-бы увидели, что убить весною тетерьку труднее, чем черныша, потому что не легко её рассмотреть, и она строже его; что количество тетерек, убиваемых умышленно весной, —несравненно менее количества убиваемых «нечаянно» летом; они бы увидели, что частая стрельба на одном и том же токовище может только отпугать тетеревов с него, но отнюдь не заставит их прекратить токованье, и что помешать оплодотворению самок она не может уже потому, что последнее происходит везде, где в данную минуту токует тетерев.
Увидев все это, они уразумели бы, что говорили вздор и, вникнув в дело поглубже, поняли бы, наконец, что своим постепенным исчезновением тетерева были обязаны не столько стрельбе их на токах, сколько летней охоте на них с легавою собакою, где их убивается в 6 раз более и притом без различия пола.
Закончив этим описание весенней охоты на тетеревиных токах (про охоту на тетеревов, бормочущих осенью, я поговорю в своё время), я не могу не сказать, что грустное чувство охватывает меня всякий раз, когда шумная пора весны минет, как сладкий сон, и все начнет входить в свою колею,—тронется в рост травка, зазеленеет, постепенно густея, лес, а покинувшие брачный пир самки посядут на гнезда. Черныши по зорькам бормочут еще рьяно, вальдшнепы местами начинают тянуть лучше, чем в разгар весны, но ни то, ни другое не прельщает уже меня; страсть моя утихает и мне становится как-то совестно нарушить выстрелом наступившее затишье…
Яков Байков.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”
- В тихий дождь подход бывает очень хорош. ↩︎
- Еще лучше для таких мест сукна, цвета еловой хвои. Такого цвета урс я покупал в Москве у Ренева (в рядах) и платье это было незаменимо при охотах в хвойном лесу. Теперь его, кажется, уже нет в продаже. ↩︎
- Привязывать лошадь в случае надобности нужно не за чумбур, а за ошейник и притом цепью. Это и скорее, —и чумбур лошадь не изжует. ↩︎