“Природа и охота” 1891.1
Константин Мощнин.
Минувшее лето с своими характерными особенностями является столь выдающимся за целый ряд последних годов, что, при окончании летнего охотничьего сезона, грех не помянуть добрым словом такой, набаловавший нас, северных охотников, год. Особенно испытываешь это чувство довольства и удовлетворенности именно теперь, когда отовсюду, с южной полосы, слышатся жалобы охотников на засухи, плохой пролет и плохую охоту. Отчасти даже немножко злорадствуешь этому последнему обстоятельству: мы, северяне, знаем, что в минувшем году был необыкновенный вывод дичи, и если её мало били в пролет, то следовательно её много и осталось.
Лето нынешнего года началось у нас почти на месяц раньше обыкновенного. Реки прошли, в среднем, на три недели раньше нормы и к 12-му апреля, благодаря теплой, почти даже жаркой погоде, все деревья оделись в зелень и представляли такой вид, какой бывает у нас обыкновенно в начале мая. Такое раннее пробуждение заставляло, правда, пессимистов ждать плохого конца. Вообще, мы очень были напуганы неожиданностями нашей северной природы: жаркий был апрель — ожидали, благодаря этому, снегов в мае, ждали холеры и, вообще, каких-нибудь бедствий. В погоду не верили и с полевыми работами не спешили. С севом овса ждали пресловутого Николы и только 5-6 мая, когда убедились, что лето установилось и рожь пошла в трубку, все бросились сеять. Я уверен, что недостаточно хороший урожай яровых в минувшем году был, именно благодаря слишком позднему севу, земля слишком высохла, и, недостаточно пропитанная снегом от минувшей сиротской зимы, слишком мало давала испарений. Всходы были тощи и силой, за сухое лето, набраться не могли.
В конце апреля был один мороз, хотя не очень сильный, но все-таки побивший только что распустившийся лист на дубах и отчасти повредивший цветущие деревья. Странный был это мороз. Крестьяне говорили, что он шел с юга, и, действительно, действие его только и отразилось что на южных, защищенных с севера, склонах. Особенно заметно это было на цветущих деревьях. В моей усадьбе, расположенной на высокой горе, вся сирень, например, на северном склоне совсем не пострадала, тогда как тут же, кусты, закрытые с севера и расположенные на южном склоне, не цвели. Впрочем, фруктовые деревья пострадали мало, и урожай фруктов и ягод был в общем отличный.
У нас как-то сложилось, что, обыкновенно, губящие нас морозы бывают в начале мая, около Николина дня, и повторяются через две недели после того вторично. Естественно ждали поэтому, что если первый мороз в этом году был в 20-х числах апреля, то следует ждать второго в половине Мая. На сей раз однако ожидания эти не оправдались, и Май прошел теплым, ровным и сухим. Дожди за весь месяц выпадали раза два или три и выпало их недостаточно. Много лет наша северная природа не представляла такого вида в конце мая и начале Июня, как в этом году, все было пышно и сильно, зелень густая и обильная; ели увешаны целыми грядами ярких шишек (их у нас уж три года не было совсем), травы цвели обильно, рожь зацвела таким богатым колосом, что ожидали необыкновенного урожая, что впрочем не оправдалось. В хороших местах рожь была в сажень вышиной. Лесная ягода: земляника, морошка, а впоследствии и поздняя — голубика или пьяника, брусника и клюква родились в обилии. Не было только черники.
Хороший май обусловил и хороший вывод дичи. Утиные выводки были большие и ранние; в начале июня утки были уж очень крупны, а к Петрову дню уже летали. Впрочем, уток нынче было у нас с прилёта сравнительно мало, а некоторых пород я вовсе не видал. Не объяснить ли это тем, что многие утки ушли гнездиться дальше на север, благодаря слишком скоро наступившему лету.
Молодых дупелей к Петрову дню на взлёте нельзя было отличить от старых, и выводных дупелей было очень много. Вообще, последние два года дупель у нас выводился хорошо. В прошлом, 1889 году, количество местного выводного дупеля отчасти заменяло полный недостаток в том году местной лесной дичи. Я не могу не, припомнить при этом свою первую охоту с легавой в 1889 году. Это было в первых числах июля; я поехал за тетеревами с одним своим большим приятелем, местным помещиком, в его места, всегда обильные тетеревами и охота в которых мною охраняется. Охота эта на этот раз не удалась. Тетеревей было вообще мало, а найденные были мелки, кроме одного глухариного выводка в два глухарёнка. За полтора дня я на свою долю нашёл только один приличный выводок; тетеревята были побольше голубя, но их было только четыре. Беру тройку и одного сначала оставляю при матке, но рассчитав, что матку скорее убьют при тетеревенке, возвращаюсь и беру четвёртого. Но вот, на второй день бесплодного хождения по пустошам, собака моя прихватывает, ведёт и, наконец, становится вдали от меня на совершенно голом бугре, покрытом старыми толстыми пнями от срубленного леса. Подхожу в недоумении: место совсем голое и сухое, даже травки нет никакой. Посылаю собаку вперёд и из под неё „букетом“ взрывается сразу семь штук дупелей. Дальше подымаю ещё, и пятнадцать дупелей, взятых с одного этого бугра, немного облегчают неприятное чувство неудачной охоты.
Летние дупеля попадаются у нас часто в пустошах, на тетеревиной охоте. Выводятся они в лесных крепях, часто мало доступных, а затем выбираются в пустоши, где обыкновенно держатся почти весь июль. Есть места, где таких дупелей стреляешь из года в год, и где они попадаются постоянно. Для меня странно то, что все эти места представляют из себя часто совершенно сухие бугры, и иногда по близости вовсе не имеющие постоянной воды, т. е. болотца или речки. В такой сухой год, как минувший, дупеля попадались иногда положительно на безводных местах, что тем более странно, что вся лесная дичь теснилась сильно к воде. Очевидно, что дупель или дольше может обходиться без воды или дальше летает на воду, вероятно, по ночам. Питается же он в этом периоде, очевидно, множеством июльских кузнечиков и личинок, находящихся прямо на поверхности земли, так что в нормальном применении своего длинного носа в это время он не нуждается. Все дупеля в пустошах бывают если не жирны, то всегда очень сыты, что легко объясняется обилием животной пищи в таких местах. По крайней мере, июльский болотный дупель всегда менее сыт, чем убитый в пустоши. Непосредственно вблизи моей усадьбы, имеется, около озера, очень большая площадь совершенно почти недоступного места.
Это высокие кочки, проросшие кустарником и травою и подтопленные водою. Летом туда почти невозможно забраться, а крестьянские лошади и скот гибнут там каждый год. Таким образом, эта площадь представляет естественный питомник дичи, тем более, что большинство этого места принадлежит или мне, или обязанным мне крестьянам. На всем этом пространстве, охота, даже без запрещения, производится только около Петрова дня на уток, на что я даже на своих местах смотрю снисходительно. Зимою мне случалось пускать в это место гон чих и всегда подымать большие стада белых куропаток, и много также тетеревей и глухарей. По прилегающим пустошам близ станции, ежегодно выколачиваются все выводки начисто, но каждый год являются новые. Я уверен, что эти новые являются из помянутого рассадника. Дупелей в этом месте выводится очень много, но достать их летом, положительно, невозможно.
Из всего этого места доступным является только небольшое болотце, в несколько десятин, отстоящее на какую-нибудь сотню сажен от моего балкона. На этом болотце охота мною запрещена, и потому дупелей на нём весь июль бывает пропасть. Сам я охочусь на нём не часто, предпочитая в июле дорогую для меня лесную дичь, и хожу на свое болотце только, когда почему-либо не могу ехать вдаль или когда бывают гости — охотники. Чтобы обойти все это болотце, потребно какой-нибудь час времени с момента выхода из дома, так что охота имеет вид прогулки. Тем не менее за эти редкие охоты я убил на этом болотце, в 1889 году, в Июле, около 80 дупелей, а в этом году больше сотни. Случалось подымать по тридцати дупелей на каких-нибудь двух десятинах, но больше 15 штук не бью обыкновенно: как-то рука не поднимается на такое избиение, да и знаешь, что и завтра и после завтра их будет столько же, а на количество убитой дичи я никогда не был жаден и, обыкновенно, убивши штук 10-12 дупелей около самого дома, чувствую полное удовлетворение и отправляюсь домой. Приезжие гости-охотники зато иногда производили у меня систематичное выбивание болот, даже по два раза в день, но дупеля на следующий же день являлись снова. Впрочем, вылет местного дупеля вещь капризная, и иногда, без всякой по-видимому причины, зависящей от погоды или чего либо ещё, дупелей несколько дней подряд на болоте бывает мало. Неприятно это тем, что их бывает мало обыкновенно тогда, когда именно их присутствие тут особенно желательно.
Больше всего дупелей бывает на болотце к вечеру, но иногда они являются очень поздно, когда уже быстро темнеет. Днем оставшиеся дупеля сидят не очень крепко и охотнее подымаются на крыло, редко прибегая к бегству. Несколько раз мне случалось наблюдать, что дупеля среди дня бывают особенно сторожки, взлетая шагов за 40-50 от собаки, когда она только что станет, а иногда и ещё дальше. Впоследствии мне удалось узнать тому причину. Оказывалось, что дупеля, в такое время, против своего обыкновения, не таятся в болоте, а стоят стоя, на вытянутых ногах, на какой-нибудь высокой кочке. Издали такой дупель имеет вид галки. Что они делают в такой позе, я положительно не знаю; но, понятно, что такой вытянувшийся дупель зорко следит за охотником и собакой, и, как только она направляется к нему, немедленно снимается. Зато переместившись, такой дупель затаивается между кочек и выдерживает близкую стойку.
Такое поведение дупелей, совершенно без моего участия, выработало очень быстро весьма полезный приём в моей ирландке. Дело в том, что я несколько близорук и потому не всегда могу точно заметить, куда переместился дупель. Заметив это, умная собака сама стала следить за перемещающимися. Впоследствии, уже осенью, когда случалось, что стреляная или не выдержавшая птица перемещалась, я уже не смотрел за птицей и глядел исключительно на собаку. Сморщив лоб, она зорко следила за снявшейся птицей, иногда быстро обегала мешавшие ей кустики и продолжала следить за ней. Стоило птице сесть, как собака моментально ложилась и оборачивала голову ко мне. Я подходил к ней и посылал ее, после чего она прямо, как по нитке, понятно, на память, почти всегда за несколько сот шагов вела к переместившейся птице и становилась по ней, как только брала её на чутье. Мне, положительно, иногда приходилось удивляться зоркости и памяти этой собаки. На огромных расстояниях она решительно никогда не ошибалась.
Что касается бекасов, то относительно их вышло в этом году какое-то недоразумение. С весны бекаса было достаточно, в мае бекасы токовали, положительно, над каждой лужей в лесу. Я ожидал их к осени очень много, тем более, что выводы их были очень хороши: я нашел несколько бекасиных гнезд и нарочно проверял их: все, мною найденные, вывелись вполне благополучно, да и не было причины им плохо вывестись при такой благоприятной погоде. Только при одном гнезде я нашел трёх бекасят, при всех остальных их было по четыре. Можно только заметить, что бекасиные выводки сравнительно с другой дичью были поздние. Между тем, в конце лета и осенью, на болотах бекасов было необыкновенно мало. Объясняется это недоразумение, по моему, тем, что засухами нынешнего лета болота сильно пересохли и не доставляли достаточного запаса пищи.
Действительно, бекаса можно было встретить, в течение всего лета по невысохшим речкам, как на это указывал г. Норский в фельетонах Охотничьей Газеты, но у нас, по крайней мере, речки не представляли главного притона бекасов. Я даже думаю, что к речкам бекас летал только затем, чтобы пить. Главная масса бекасов держалась этим летом, также, как и дупеля, по кормным лесным пустошам, питаясь, вероятно, также кузнечиками и личинками, которых в августе была такая масса, что не только капуста, огородные овощи, но и много кустарников были дочиста обглоданы ими. Все кустарники Тверской губернии представляли в августе вид гигантских паутин. В местах кормных, особенно по окраинам мхов, бекасов скоплялись такие массы, какие, по словам старых местных охотников, запомнят только в давние старые годы. Благодаря этому, у нас, по крайней мере, бекас в этом году мало пострадал. В поле было не до него, за обилием лесной дичи, а в августе мало кому охоты было лазить за ним по лесным трущобам. Зато на июльских лесных охотах очень приятно было бить бекаса в совершенно, по-видимому, неподходящих для него и вовсе не болотистых местах.
Вывод лесной дичи, как я уже сказал, был очень обильный и ранний. Ещё в мае нашёл я в непосредственном соседстве с моей усадьбой два тетеревиных гнезда, по одиннадцати яиц в каждом, и, как впоследствии убедился, птенцы вылупились все до одного. Выводки были ранние и дружные, выводков было много, и потому любимая моя охота с легавой по лесной дичи была весела и удачна. Для этой охоты я не жалею времени и не считаю расстояний, и экскурсии мои сплошь и рядом бывают за 30-40 вёрст, а иногда доходят и до 80 от усадьбы. Да по правде сказать, что такое за расстояние в 30 вёрст? На хорошей лошади и на беговых дрожках, моём любимом экипаже, каких-нибудь два часа езды — и целый длинный летний день охоты перед вами. На этих охотах чаще, чем на других, приходится делить время с дорогими товарищами, и охоты тем бывают ещё веселее. Знание мест и большая подвижность в них играет разумеется большую роль.
Во время таких засух, какие были минувшим летом, вся лесная дичь сдвигается, как известно, к воде, и потому около таких непересыхающих водоёмов иногда бывают поистине царские охоты. Мне два раза в этом году пришлось попасть на такую сгрудившуюся дичь, довольно, правда, далеко от себя. Один приятель, оба раза бывший тогда со мною, положительно пришел в восторг и растерялся до того с азарта, что спохватился, когда половина зарядов была расстреляна. Что особенно горячит, так это неожиданность и разнообразие дичи. Вы только что сложили дуплетом пару белых куропаток из поднятого выводка и направились к переместившимся, как собака ваша уже ведёт. Неужели так близко пересели, думаете вы, да притом, отчего бы им бежать так? Но вот собака замерла окончательно. Подходите, и вместо ожидаемой куропатки, десяток крупных тетеревей, в чёрном уже пере, заставляет вас невольно отступить на шаг назад и чуть не опоздать вашим выстрелом. Идёте за этими и бьете длинноногого, совсем уже взматеревшего и только с серой гусиной шеей глухаря из подымающегося, точно ураган, из-под самого носа собаки выводка. А тут, точно невзначай, собака упёрлась над густым проросшим длинной травой кустом, и из него неуклюже, часто махая крыльями и теряя за собой слабые перья, спешит удирать линяющий черныш. Как тут не растеряться засидевшемуся в городе стрелочку, когда и сам под конец спутаешься совсем и не знаешь, какие патроны заложить в ружьё, и стреляешь то старого дедушку глухаря чуть не бекасинником, то валяешь ноликом дублеты по белым куропаткам?
Но на такие сборища приходится нападать не особенно часто и недолго они задерживаются. Стоит пройти хорошему дождичку и смочить пересохшую землю, как вся эта компания разбредается но своим местам. Да оно и лучше, когда приходится походить прежде, чем найдешь выводку. Тут, но крайней мере, не торопишься и лучше занимаешься собакой; охота идёт правильнее и, по-моему, наслаждение полнее.
Как это и всегда бывает, не обошёлся и минувший год без запоздалых выводков. Мне в конце июля приходилось подымать тетеревят, а в августе и белых куропаток, с перепела ростом. Но объяснить это влиянием погоды, разумеется, нельзя. Скорее всего это нужно признать за второй вывод, причем первый погиб от какой-нибудь случайности. Меня всегда заставляют удивляться эти поздние выводки, когда при этом оплодотворяются матки? Предположить надо, что эти оплодотворения совершаются уже окончившими ток самцами. Так, однажды я, помню, нашёл в Серпуховском уезде, 25-го Августа, трёх вальдшнепят в пуху. Я пустил двух из них в обширный грунтовой сарай с искусственным болотцем, но они были ещё так малы, что не умели сами доставать себе пищу и погибли с голоду, несмотря на все мои старания.
Я, с своей стороны, вообще стреляю с разбором и никогда не бью неокрепшую лесную дичь. В нынешнее лето, лето ранних выводков, в этом отношении я был ещё разборчивее и бил почти исключительно взматеревших тетеревей уже в чёрном пере. Тем не менее, за июль месяц и по 8 августа, когда я уехал на некоторое время из имения, я взял около двухсот штук лесной дичи, т. е. тетеревей, глухарей и белых куропаток.
Насколько выводки в этом году рано развились, можно судить по тому, что к Ильину дню (20-го июля) много выводков полевых тетеревей было не только совсем в чёрном пере, но уже с совершенно образовавшимися косицами, чем заканчивается летнее развитие молодого тетерева, и тетеревята уже не свистали, а кокали. Охота за ними в это время достигла высшей степени своей прелести. В половине августа я уже видал тетеревей, вылетавших по зарям на поля. Впрочем, я продолжал охоту за лесной дичью в августе и даже отчасти в сентябре (последнего тетерева убил из-под собаки 17-го сентября), тем более, что засуха в августе достигла высшего возможного предела: пересохли окончательно не только все болота, но и большинство небольших речек. Болотной дичи не было вовсе, дупеля окончательно исчезли, а редко и не по местам попадавшиеся бекасы не стоили ходьбы. Впрочем, этот пробел охоты в нынешнем году совершенно неожиданно заполнен охотой по серым куропаткам, дичи, которая в былые времена водилась в большом количестве в Тверской губернии, но постепенно исчезла почти окончательно. За последние года, гоняясь по снегу за волками, только редко, редко приходилось встречать кружевные узоры куропаточьих следов. Для меня даже является загадкой, откуда нынче взялось так много у нас серой куропатки, а было её местами положительно много. Удивительная натура человека! Мне даже смешно становится, когда вспоминаю, с каким наслаждением я в этом году разыскивал и стрелял в конце августа и в сентябре эту, в общем, очень миловидную и веселую птицу, когда-то так опротивевшую мне своим однообразием в Волховском уезде. Куропатка и куропатка, куропатка вчера, куропатка нынче, ничего кроме куропатки и завтра. Помню, бывало, дорого готов бы тогда дать за какого-либо самого плохенького бекаса. А тут совсем наоборот, крестишь голый жнивняк и чахлые мелоча, самые скучные места, старательнейшим образом отыскивая выводку этих самих куропаток, когда имеется в наличности бекас и вся лесная дичь!
С 29-го Августа начались затяжные дожди, которые продолжались дней пять. Болота намокли снова, по крайней мере сверху, воды набралось много, но пересохшая земля плохо питала её и долго стояли и сохли верховые лужи. 1-го и 2-го сентября я вышел с собакой поискать пролётной дичи. Бекасов и дупелей было эти дни довольно много, может быть, даже и очень много, но искать их было скучно, т. к. держались они по совсем необыкновенным местам. Животная и растительная пища в болотах была, вероятно, слишком скудна, и птицы в болотах почти не было; но, обойдя два раза соседний жнивняк, вытравленный скотом, я убил 32 штуки дупелей и бекасов, преимущественно дупелей. Думаю, что пролет их был именно в это время, но прошёл он незаметно. Тут же поднял первую пару гаршнепов, из которых одного убил. Очевидно, пролёт. Впрочем, дупель держался после этого довольно долго, но не помногу, хотя пару, другую, можно было найти постоянно. Последнего убил 16-го сентября, тоже в жнивняке, охотясь за куропатками; всего же, впрочем, убил 87 штук дупелей и бекасов. Гаршнеп не прибывал и было его весь сентябрь, в общем, довольно много; чем дальше к концу, тем разумеется больше.
В последних числах сентября (29-го) был первый сильный мороз, заковавший всю землю, и снег в 1/2 вершка. Через день снег, начавший было сходить, закрутил снова и покрыл опять всю землю. Мороз не отпускал несколько дней. Тем не менее гаршнепов в болоте 1-го октября, в Покров, было много, а бекасов достаточно. Охота в мороз, в полушубке, по снегу и замерзшему болоту была своеобразна; об ней, впрочем, скажу несколько слов дальше. В этот день я в последний раз был в этом году на болоте с собакой.
О вальдшнепе ничего не говорю, ибо осеннего пролёта его в Тверской губернии не бывает вовсе, а местного выводится много только редкими местами. Что пролет не бывает в Новоторжском уезде, утверждаю это по личным наблюдениям, ибо нельзя несколько поднятых из-под гончих за осень вальдшнепов считать за пролёт; об отсутствии, же пролёта его в других уездах говорю со слов местного старожила-охотника, г. Блохина.
Что касается зверя, то зайца в этом году у нас очень и очень мало. Причина тому лежит, разумеется, не в неблагоприятном выводе его и даже не в усиленном истреблении, а прежде всего в той повальной болезни, которая уже второй год свирепствует у нас на зайцах. Из десяти убитых зайцев разве одного найдешь без признаков этой болезни. Можно наверное сказать, что за три года количество зайцев уменьшилось у нас не меньше, как в 10 раз, что легко проверить но числу зайцев, убиваемых из-под гончих и нетрудно предсказать, что заяц у нас, вероятно, почти совсем исчезнет, как его почти вовсе не было 12—15 лет тому назад.
В противовес отсутствию зайцев, нынче много лисиц. Но крайней мере, несмотря на то, что охота с гончими только начиналась, я уже напал на четыре выводка, охота на них ещё не наступила и, хотя я и убил в половине сентября из под гончих двух лисиц, но, благодаря теплой погоде, выкунели лисы ещё плохо. Впрочем, об осенней охоте по зверю и о зимних окладах, вероятно, сообщу своевременно, теперь же замечу только, что охотничья примета, что в год водный для серой куропатки много бывает и лисиц, очевидно нынче сбылась. Думаю скорее только, что тут не столько куропатки причиной, сколько необыкновенное количество полевых мышей. Мышей такое количество, что при пашне плугом мыши местами так и пересыпаются в борозду, и мыши какие-то особенные. Я, по крайней мере, таких никогда не видал. Сама мышь очень маленькая, почти голая и шоколадного цвета. Нужно думать, что мыши эти очень вкусны, ибо их очень охотно едят все собаки, гончие и сеттера, а живущая на полной воле борзая чуть не исключительно ими питается, несмотря на обильный мясной корм у меня собакам в течение круглого года.
Насколько обилие корма обусловливает обилие соответствующих потребителей можно судить по громаднейшим стаям дроздов в этом году, благодаря роду рябины и прочей ягоды. Ещё с июля месяца улицы некоторых наших деревень, обсаженных рябинами, представляли необыкновенно красивый вид этих с полупрозрачной зеленью деревьев, сплошь убранных точно гроздями кораллов. Замечу здесь, что урожай ягоды, а никак не мягкая погода есть причина зимовки у нас дроздов. Так, в очень суровую зиму 1888-89 года, когда ягоды было много, всю зиму на волчьих окладах, в чащах, приходилось видеть там зимовавших дроздов, в теплую же и бесснежную зиму, несмотря на то, что морозов больше 5-6 градусов почти не было да и сменялись дождем, но не было ягоды — дрозды не зимовали. Нынче обилие еловой шишки, будет, вероятно, и белка, составляющая здесь, местами, предмет промысла, а её уже три года не было вовсе.
Говоря о нынешнем охотничьем годе, считаю нелишним сказать вообще несколько слов о современном охотничьем состоянии, в котором находится в настоящее время Новоторжский уезд. Тверская губерния всегда славилась, из центральных губерний, как губерния охотничья, как по обилию охотничьих угодий, так и по числу бывших псовых охот и всех возможных категорий охотников. В настоящее время общее оскудение дичи не миновало, разумеется, и её, а общее против прежнего уменьшение дичи нигде, я думаю, так разительно не сказалось, как именно тут. Расположенная почти на половинном расстоянии между двумя столицами и перерезанная тремя линиями железных дорог, Тверская губерния, очевидно, явилась обширным полем хищений во всех отношениях. Леса истреблялись и дичь уничтожалась самым варварским способом. Большинство местностей вдоль железных дорог превращено почти что в пустыни: нет леса, нет и дичи и только отдаленные уезды, доступные только по отвратительнейшим дорогам, представляют в настоящее время ещё не опустошенные места.
Обыкновенно принято как-то считать, что чуть-ли не единственными виновниками дичеистребления является низшее сословие, крестьяне, но, на мой взгляд, такое мнение далеко несправедливо. Я, разумеется, далёк от того, чтобы отстаивать образ действий нашего мужика, вовсе нет. Весенняя охота, стрельба зайцев весной на манку, перебивание весенних или летних маток, ловля петлями, обирание яиц, производимое иногда целыми деревнями, служат слишком вопиющими данными; я хочу только сказать, что образ действий нашей интеллигенции недалеко ушёл от этих мужичьих прелестей. Вся разница со стоит в том, что с мужиком всегда легко в сущности справиться и искоренить незаконную охоту в среде крестьянского населения было бы вовсе не так трудно, если бы первый пример и поощрение не исходил бы из среды интеллигентного сословия.
Ещё уцелевшие местные старые помещики, живущие своим хозяйством, в силу известной бережливости и вообще привычки к некоторому порядку в жизни, хоть сколько-нибудь заботятся об уменьшении истребления дичи в своих окрестностях, или, по крайней мере, несочувственно относятся к несвоевременной охоте и не подают в ней примера; мне случалось видеть таких, например, которые запирали на май и июнь месяц своих собак, чтобы удержать их от ловли маток и молодняка. Впрочем, у многих и таких пустяшных забот незаметно, в особенности, в среде бывших владельцев псовых охот, всегда относившихся с пренебрежением к охоте ружейной и ни во что не ставящих мелкую дичь.
Но много ли вообще осталось у нас прежних помещиков? Громадное большинство их неведомо куда исчезло и на смену им вся губерния наводнилась пришлым людом. Между этим пришлым людом большинство не имеет вовсе никакой связи с местными интересами и, если они охотники, то это первые дичеистребители. Среди этого люда целая масса недоброкачественнейшего элемента, жизнь которым в столице почему либо неудобна, а пребывание невдали от неё необходимо ради обделывания своих делишек:—шулеры, ростовщики, злостные банкроты и всех категорий варяги, счастливым случаем или плутовством увернувшиеся от рук правосудия пли явившиеся „по отбытии“ на новые подвиги.
Принято думать, что новый ожидаемый у нас охотничий закон и пропагандируемое „охотничье хозяйство“ положат предел беспутному дичеистреблению. Не думаю этого. Все зависит от нравственного развития интеллигентного сословия нашей провинции, а каково нравственное развитие в большинстве таких бойких местностей, как чуть не половина Тверской губернии, — ни для кого не тайна. В одном из фельетонов Охотничьей газеты приведён с моих слов пример из нашего уезда, насколько легко, и при настоящем законе, управиться с беззаконной охотой мужиков. Бывший наш деятель, удалившийся от интрижной борьбы нашего земства, г. П., уважаемый всеми местный помещик, очень просто разрешил это: он собрал данные против известных промышленников-истребителей (кто-же их не знает в своем околодке), избивавших, например, поголовно всех маток в районе своей деятельности, а вместе с этими данными и нужные свидетельства представил в руки правосудия. Дела эти разбирались местным же судьей-помещиком и в то же время охотником, и потому, может быть, на этот раз не окончились одной процедурой разбирательства, а всех „закатали“ довольно строго. Случилось это в прошлом и запрошлом году и результат был магический. В нынешнем году положительно не слышно было о подобных проделках, а один из этих артистов, отсидевший, кажется, 2 месяца, продал собаку и бросил охоту. Но в дополнение этого прибавлю, что в то же время г. П. были собраны данные и о деятельности одного местного землевладельца, который вместе с своимприятелем, охотясь в половине июня около собственной своей усадьбы, убил пять маток1. Из одного этого примера можно заключить, насколько мы доросли до „охотничьего хозяйства“. К сожалению, „по некоторым обстоятельствам“ дело против господ не было возбуждено и деятельность этого „приятеля“ в охотничьем отношении, в роде выпарыванья живых зайчат из утробы июльских зайчих, убитых из под мальчишек, избивания бекасов облавой на собственном своем болоте и тому подобное, продолжается беспрепятственно. Не лишен назидания тот факт, что подобные господа очень горячо рассуждают на тему о дичеохране, введении правильной охоты и проч.
Вследствие, быть может, описанного мною преследования, не оставшегося без известного впечатления и на неуличенную публику, а быть может, благодаря довольно бдительному надзору в этом году уездной полиции, получившей напоминание о неустанном надзоре и преследовании нарушений охотничьего закона и действительно исполнившей в этом отношении свой долг, но положительно могу удостоверить, что до Петрова дня об охотах и истреблениях не было слышно. Если что и было, то очень мало и очень осторожно. Говорят, что будто бы уездная полиция не может углядеть за исполнением охотничьих законов; положительно это неверно. При требовании от неё этого надзора и при высоком состоянии нашей уездной полиции (говорю это не для фразы, а потому, что близко с нею знаком: у нас, по крайней мере, это так) надзор этот будет, и недозволенной охоты допущено не будет.
Желательно было бы ещё, чтобы обращено было усиленное внимание на скупщиков дичи, торговцев, гостиницы, станционные буфеты и прочие, и чтобы осмотры их производились почаще и построже. Впрочем ведь и в Москве, и в мае и в июне, торгуют в ресторанах свежей дичью, хотя в Москве несколько охотничьих обществ.
Говоря о том, что в местности, где я живу, в этом году охотничий закон исполнялся, как бы это давно было желательно, я не хочу сказать, что так было повсеместно. Напротив, ожидаемый строгий охотничий закон, о котором слишком давно и слишком много говорят, сделал то же зло, как и за кон о лесоохранении, т. е. принял характер запугиванья. Как в тот год, когда так много говорили о лесоохранении, в одну зиму сведены были такие площади лесов, которые хватили бы в обыкновенное время на пять лет, так и нынче, в некоторых местностях, как это мне положительно известно, «охота приняла характер поголовного опустошения, какого в обыкновенное время не бывало. Нет, стало быть, худа без добра, или скорее наоборот.
Говоря о настоящем положении охотничьего дела, невольно всегда договариваешься до ожидаемого закона. Каков он будет, хорош или плох, и чего достигнем, никому неизвестно, и естественно, что всякий из нас желает лучшего, чем существующее положение охотничьего дела, и опасается худшего. Опасений этих, впрочем, никто гласно не высказывает. Лично я не возлагаю надежд на существенное улучшение нашего охотничьего положения от пропагандируемого в печати насильственного введения „охотничьего хозяйства“. Мне кажется, что мы для него слишком неподготовлены, а предполагаемым разрешением охоты исключительно на своей или арендованной земле, лишая возможности охотиться громадное большинство безземельных и небогатых охотников, заставим их не бросить охоту, как это предполагается, а заняться браконьерством. При этом, испытывая чувство незаслуженной обиды, эти безземельные охотники не будут стесняться никакими условиями правильной охоты2. Может быть, ещё подобная мера возможна в непосредственном соседстве столицы, где охотится масса лиц от нечего делать. Но общее охотничье положение не сводится к одним столичным местностям. Впрочем, большинство деревенских людей нисколько не сомневается, что помимо того, что „охотничье хозяйство“ останется в большинстве местностей мертвой буквой на бумаге, ничего не обозначающей на практике, оно, при первых попытках его насильственного введения, возстановит против нас, охотников-помещиков, целую коалицию охотничьего пролетариата, борьба с которой вряд-ли окажется нам под силу3. За капканами и петлями не усмотришь, а все это вместе поведет только к ещё большему дичеистреблению.
Ведь и существующим законом никому не возбраняется вводить у себя какое угодно хозяйство в охоте, без тяжелых условий соперничанья всего обездоленного по части охоты безземельного сословия. А много ли таких хозяйств у нас на Руси? До английских же дичерассадников и искусственного дичеразведения мы ещё очень долго не доживем. Да, впрочем, и не дай Бог дожить!
У нас поневоле приходится считаться со всеобщим убеждением о „вольности птицы“ и о том, что она Божий дар для всех. Насколько такое убеждение повсеместно, я думаю, распространяться не нужно, а в подтверждение того, какое оно имеет значение, могу привести следующую небольшую характерную быль. Кому в настоящее время неизвестно, что рубить чужой лес для собственной потребности есть воровство, строго преследуемое за коном. Я не юрист, и не знаю, когда введен такой закон, но не сомневаюсь, что его пережило уже очень много поколений. Тем не менее мне пришлось несколько лет прожить в одной лесной местности, где у крестьян соблюдается ещё и по сие время такой, стариною освященный, обычай, что всякий, кому только нужно дерево для своей хозяйственной потребности, и он такового не имеет, может отправиться в чужой лес, срубить но вое дерево, и в знак того, что оно «не украдено», т. е. не пойдет на продажу, положить на пень срубленного дерева какую-нибудь износившуюся часть крестьянского хозяйства: сломанную оглоблю, рассыпавшееся колесо, или что – либо подобное.
Местные помещики и лесовладельцы, в большинстве, с этим сжились, и если у срубленного дерева лежит оглобля, то вполне успокаиваются. Разумеется, не обходилось и не обходится у некоторых, обыкновенно у новичков, без преследования, которое ровно ни к чему не ведет. Мужик, если в этих случаях и уличается, то на суде обыкновенно нисколько не отпирается, а налегает на положенную оглоблю, наказывается, разумеется, и страдает, глубоко убежденный, что страдает невинный; преследующий же помещик ничего, разумеется, не выигрывает, а становится в околодке известным, как сутяга, и ему делаются разные гадости; рубят же у него всегда больше, чем у его соседей, успокаивающихся при виде сломанной оглобли.
Распространенное повсеместно воззрение на птицу, как на Божий дар, заставляет у нас поголовно всех восставать против вас, если вы этого признать не хотите. На всех вольных местах, которых у нас всегда будет в десять раз больше, чем запрещённых, дичи никак не меньше, чем на заказных. Несколько лет тому назад я заказал охоту на одной моей пустоши, где всегда было довольно тетеревей, и поставил сторожа. Теперь редкий не заходит мимоходом на эту пустошь, и тетеревей на ней мне стрелять не приходится. Тех, которых я сберегаю сам, перебивают другие, или на самой пустоши, или перегнав предварительно выводку через границу, или перебивают весною на току, на соседнем поле. Совершенно то же делается и на других заказных местах.
В виду всего этого, все, к чему должны сводиться, по моему мнению, желания всех, кто действительно стремится к увеличению нашего охотничьего богатства, а не к возможности лучше охотиться и больше бить дичи тем, у кого больше денег — есть правильная постановка охотничьего дела, регулируемая строгим и точным законом, но без модничанья западными идеями.
Поэтому, я от всей души желал бы прежде всего полного и безусловного запрета весенней охоты со всеми тягами, токами и прочими поблажками, дающими только повод к обходам и нарушениям самых принципиальных начал дичесохранения.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”
- Под словом „закатали“ автор разумеет арест; между тем как по ныне действующему закону, за охотничьи правонарушения ареста не установлено; установлен лишь денежный штраф. Если б промышленники, в данном случае, в состоянии были заплатить штраф, то могли бы далее продолжать свои незаконные действия. Ясно, что ныне действующий закон недостаточен даже для того, чтоб управиться и с беззаконной охотой мужиков, которых не всегда можно подвергнуть аресту или общественным работам, не говоря уже о лицах, более состоятельных, незаконные действия которых всегда могут быть свободно искуплены 10-20 рублями взыскания. Законопроект своими положениями устанавливает строгую ответственность и для богатого и для бедного, и одинаково карает закононарушения. Те привилегии, которые создавались при применении к практике ныне действующего неполного закона, устраняются законопроектом. —Ред. ↩︎
- Охотничий законопроект отнюдь не предполагает ограничивать число охотников, а имеет целью упорядочить охоту. Безземельных охотников он нисколько не ограничивает: они, по законопроекту, так-же могут охотиться, как и теперь, с разрешения владельца или арендатора охотничьих угодий, но по взятии охотничьего свидетельства, обязательного для всех охотников, оплачиваемого небольшим сбором. Тоже разрешение от собственника, за исключением охотничьего билета, требуется и настоящим законом. Таким образом, безземельным охотникам нет оснований обижаться: они остаются при тех же ограничениях и при правах, одинаковых с другими. Ред. ↩︎
- Охотничье хозяйство есть термин экономической науки и означает деятельность охотников, направленную к добыванию диких животных в их естественном состоянии и пользованию ими для удовлетворения потребностей человека. Объекты такого хозяйства не представляют результата хозяйственной деятельности. Охотничье хозяйство существовало с самых первых времен существования человечества, и вводить его насильственно — нельзя. Пропагандируется лишь правильное пользование дикими зверями и птицей в их свободном, естественном состоянии, а не английские дичерассадники. Естественные и экономические условия нашей страны таковы, что мы едва ли когда дойдем до необходимости искусственного дичеразведения. Но с другой стороны, экономические условия нашего государства, в настоящее время, уже таковы, что дичь — дикие звери и птицы во всех, самых отдаленных углах нашего отечества, приобрела экономическую ценность и в понятии народа давно уже перестала быть „Божьим даром для всех“. Это подтверждается многочисленными положениями русского обычного охотничьего права, которыми твердо установлено понятие о собственности на дичь. Ред. ↩︎