“Природа и Охота” 1882.2
Н. Томашевский.
Наконец, была у меня еще одна собака (породы Курляндской легкой, масти серо-коричневой с коричневыми пятнами), которая полевую свою дрессировку начала, по принятому мною обыкновению, с болота, вместе с другою опытною собакою. С первого же поля, после нескольких стоек старой. собаки и нескольких убитых птиц, она начала действовать и сделала три самостоятельных стойки. По моей же системе полевой дрессировки, я молодую начинающую собаку беру вместе со старою только до той поры, пока молодая не начнет применять свои способности к делу, после чего я беру ее уже одну, чтобы она могла развиваться самостоятельно в полевых приемах.
Понятно, что, при такой системе, приходится жертвовать первыми охотами в одиночку с молодою собакою, едва начавшею владеть чутьем и получившею страсть к охоте. Но без жертв нельзя обойтись ни в каком новом деле, и надобно только заботиться, чтобы жертвы были производительны впоследствии, и, кроме того, надобно стараться, чтобы первые выстрелы по отысканной молодою собакою дичи были не промахи; и поэтому лучше не стрелять по неловко или не в меру вылетевшей птице, а дать ей переместиться и снова найти ее с собакою, или ожидать отыскания новой птицы. В пять-шесть полей моя собака начала вполне самоуверенно приискивать болотную дичь, но поиск имела быстрый, в галоп, и носилась на большом от меня расстоянии, что я не счел себя вправе переделывать, тем более, что все усилия в этом случае были-бы совершенно бесполезны и сбили-бы лишь с толку начинающую свою полевую деятельность собаку. Убедившись, что собака твердо поняла свое дело в болоте и превосходно владеет верхним чутьем, я решился взять ее и на лесную охоту. В лесу она пошла тем-же быстрым аллюром, носясь вдали от меня, совершенною почти невидимкою. Я очень часто свистал ей и только в это время являлась она, получив же позволение искать, снова пропадала и приходилось опять приниматься за свистанье. Так как охота моя шла в мелком и редком лесу, где я держался по сырому месту, около борины, то мне пришлось раз нечаянно увидеть, что собака моя крепко стоит над чем-то. Когда я подошел, вылетела тетерка и несколько штук молодых, из которых матку и одного молодого я убил, а прочие разлетелись и я не стал манить их, а дав нанюхаться собаке новой для неё дичи, пошел далее; на свист мой собака показывалась сначала, но потом довольно долго не являлась; я дал голос в свисток несколько раз (по моей системе дрессировки, собака должна немедленно явиться по такому зову; в противном случае, т. е. если она не является после трех призывов, то получает наказание), но собаки нет; я остановился, продолжая звать ее на свисток, и наконец-то собака явилась ко мне совершенно веселая, но помахивая хвостом, остановилась от меня шагах в 20, опустив голову и хвост, боясь подойти ближе, в виду предстоящего наказания. Не обратив на это особенного внимания, я подозвал ее к себе и дал ей несколько ударов хлыстом. Когда я пустил ее снова искать, она, отбежав на то место, где явилась на свисток, остановилась, глядя на меня и виляя хвостом. Так как я вообще отношусь к действиям собаки очень внимательно, после похождений с первою моею собакою, перед которою я не раз сознавал себя виновным, и давно уже принял за правило — верить в ум собаки, то и на этот раз, думая, что я быть может неправ в отношении своей спутницы, я пошел к ней, коротко приказывая ей искать. Собака двинулась вперед, но отойдя немного опять остановилась, обернулась ко мне и завиляла хвостом. Таким образом, с неоднократными остановками, пройдя всего шагов 300-400, выбрались мы на довольно чистый моховой луг, по которому собака моя уже потянула и крепко стала у группы кустов, откуда вылетела тетерка с молодыми. Обласкав собаку, я решился убедиться в том, не есть-ли это система поиска моей собаки в лесу, почему счел за лучшее дать ей полную свободу, а сам пошел своей дорогой, посвистывая только. Чрез несколько времени, долго не видя собаки, я подал голос в свисток и остановился: собака явилась ко мне с теми же повиливаниями хвоста. Тогда я прямо пошел за нею и опять был приведен к тетеревиной выводке.
После этого я вполне убедился, что такие приемы составляют манеру поиска собаки в лесу, и позволил ей действовать по желанию, в чем и не имел повода раскаиваться, так как впоследствии собака моя усовершенствовала еще более свою систему: она сама являлась ко мне и останавливалась, виляя хвостом, а я отправлялся за нею и прямо приходил к дичи.Это была единственная из моих собак, искавшая на быстром аллюре исключительно верхним чутьем; она была мне полезна не в одном болоте, но и в лесу, все-же прочие мои собаки с таким поиском, т. е. пойнтера и сеттера, которых у меня перебывало немало с той поры, как они появились у нас в России, почти все были бесполезны при лесной охоте; притом-же, по моим наблюдениям, пойнтера и сеттера вовсе не отличаются умом, а охотятся, так сказать, сами для себя, нисколько не заботясь и не умея приспособиться к случайностям охоты и вообще помогать своему хозяину. Из пойнтеров, правда, был у меня один, который, при охоте в кустах за вальдшнепами, где, он конечно почти постоянно оставался для меня невидимкою, несмотря на безпрестанное посвистывание, проявлял свой ум таким образом: если из-под его невидимой для меня стойки вылетал вальдшнеп, по которому, разумеется, не могло быть выстрела, так как большею частию не видно было и вылета его, то собака взлаивала один раз и вслед затем являлась сама ко мне; но понятно, что из такого приема нельзя было сделать никакого полезного применения. Итак, еще раз повторяю, что сеттера и пойнтера очень скудно одарены интеллектуальными способностями и годны для одной лишь болотной охоты, но и то в чистых болотах; для охотников же, охотящихся с собаками этих пород, необходимы молодые и крепкие ноги, могущие быстро переносить их на большие пространства, и доставлять возможность вовремя подходить к собаке, потому что нередко птица не выдерживает долгой стойки и срывается прежде, чем успеет подойти охотник. Для стариков охотников такое положение особенно неприятно, и потому я, как старик, крепко жалею о прежних собаках легавых французской и курляндской пород, которые были гораздо умнее, владели верхним и нижним чутьем, были выносливы и не нежны, ходили превосходно и в болоте и в лесу. Я очень жалею об этом потому, что должен был заплатить дань современности и перейти к пойнтерам, а потом отказался от пойнтеров и перешел исключительно к сеттерам; хотя обе эти породы имеют совершенно одинаковые полевые качества, но сеттера выносливее и не так нежны.
В последнем я убедился невольно, сделав сравнение между представителями обеих пород в одну и туже охоту, в конце сентября, в довольно суровый день, когда я поехал на охоту с двумя своими собаками, пойнтером и сеттером. Так как в это время продолжался еще довольно сильный пролет вальдшнепов по мелколесью, а также шел пролет бекасов и гаршнепов по болотам; то я сначала заехал в дубовые кусты, где обыкновенно охочусь по вальдшнепам пролетным. Едва я вышел из тарантаса и вдался в кусты, как начался сильный дождь, заставивший меня возвратиться под защиту тарантаса, Переждавши дождь, продолжавшийся с полчаса, я отправился снова в путь. Пойнтер, промоченный дождем и обдаваемый капелью с кустов, съежился и очень неохотно шел впереди, а сеттер не только был бодр и охотно искал, но даже как будто, был веселее и бодрее еще, получив дождевую ванну. Результатом этой охоты в кустах была дюжина вальдшнепов и пара серых куропаток, которые были найдены или исключительно сеттером или сеттером вместе с пойнтером; последний делал стойку уже по стойке первого, между тем как обыкновенно бывало наоборот, потому что пойнтер был вполне опытная четырехлетняя собака, а сеттер охотился только первый год.Из этих кустов я заехал в лежавшее по пути болото, кочковатое, грязное, водянистое. Сеттер мой помчался в болото совершенно бодро, а пойнтер, вступив в болото и сделав в нем несколько шагов, вернулся на сухой край и уселся там, дрожа от холода. Пришлось и мне поэтому возвратиться к тарантасу, усадить туда бедную собаку, прикрыть ее попонкою и охотиться уже с одним сеттером, который между тем стоял уже, как оказалось, над бекасом, а потом нашел мне и других бекасов и гаршнепов. Когда я начал стрельбу в болоте, пойнтеру удалось вырваться из тарантаса от кучера и он явился ко мне. Видя его дрожащую, скорченную, жалкую фигуру, изображавшую собой борьбу страсти с физическою немощью, я сжалился над собакой и кончил свою охоту.
Этот-то случай и заставил меня отказаться на будущее время от пойнтеров, а довольствоваться сеттерами, которых теперь я держу пару, кобеля и суку, масти черной, с муругими подпалинами. Но и в сеттерах, кроме недостатков общих с пойнтерами, я нахожу одно неудобство – именно их длинную шерсть, в которую, летом и осенью, набивается страшная масса мелких и крупных репьев, беспокоящих собаку.
Я распространился несколько в отношении фактов, доказывающих, что проявление чутья собаки находится в прямой зависимости от степени её ума, для того именно, чтобы каждый мог видеть из них, что чутье собаки не составляет главного её достоинства, что последнее состоит в уме, и что чем сильнее ум собаки, тем целесообразнее проявляется и чутье её. Поэтому в группу условий, влияющих на чутье собаки, и названных мною, условиями внутренними, мне и кажется, повторяю, необходимо включить ум собаки, которого и должно искать в ней прежде всего и ценить более всех других её качеств.
Теперь я скажу еще несколько слов собственно о чутье верхнем и нижнем. В том, что собаки обладают и верхним и нижним чутьем, мы убеждены все неопровержимыми фактами, но можно-ли делить собак, по отношению к чутью, на верхочутов и нижнечутов – это еще вопрос. По моим наблюдениям, каждой собаке присущи оба вида чутья, но одна собака прибегает преимущественно к одному, другая к другому виду чутья, а некоторые и к тому и к другому. Что всякой собаке присущи оба вида чутья – верхнее и нижнее – можно положительно доказать на волках и лисицах – диких родичах собак и на дворных собаках, исключительно пользующихся нижним чутьем; но что и верхнее чутье присуще им— это видно из того, что на падаль они собираются из мест, находящихся в очень далеких расстояниях. Гончие собаки действуют вообще нижним чутьем, но я имел гончую собаку, которая гоняла и в одиночку, и с другими собаками, постоянно верхним чутьем.
Что поиск собаки верхним или нижним чутьем зависит от первой охоты – этого я тоже не допускаю и опровержением тому служат факты, приведенные мною при описании моих мудрствований над моею первою собакою, которая, благодаря этим мудрствованиям, должна была-бы искать непременно нижним чутьем, а между тем собака причуивала дичь постоянно верхом, а при дальнейшем розыске птицы употребляла тот или другой вид чутья, смотря по обстоятельствам. Употребление того или другого вида чутья зависит много от склада собаки и от аллюра. Сеттера и пойнтера всегда носятся довольно сильным галопом, оттого им необходимо иметь рот несколько открытым, чтобы вдыхать в себя свежий воздух. При таких условиях побежки, им конечно удобнее работать верхним чутьем: захвативши в ноздри и в открытый рот часть воздуха с испарениями от дичи и от её помета, они вдыхают его в большем объеме, чем собака, ищущая тихо и с закрытым ртом, и следовательно впечатление запаха дичи у них получается сильнее. А получив первоначальное впечатление запаха при посредстве верхних слоев воздуха, собака тем-же путем старается добраться и добирается до источника испарений; между тем собака, действующая нижним чутьем, получила впечатление запаха от следа по земле, и потому добирается до источника запаха по этому следу. Конечно, впечатление первой охоты имеет некоторое влияние на собаку, как и все первые впечатления на всех животных, но это влияние может сказываться лишь вначале практики, а затем собака непременно начнет искать так, как ей удобнее по строению тела и по аллюру.
Между легавыми собаками встречаются, правда, такие, которые действуют исключительно или верхним или нижним чутьем, но это зависит от того, что они долго практиковались с такими-же товарищами, а сами не обладают умом, отчего и усвоили себе такой поиск, неудобный ни для них, ни для охотника. Так, всем известно, что между птицами, очень хорошо выдерживающими стойку собаки, т. е. между дупелями, вальдшнепами, гаршнепами и ожиревшими сентябрскими бекасами, попадаются такие бегуны и ползуны, над которыми собака с верхним чутьем делает множество стоек; после каждой из этих стоек охотник продвигается вперед, то туда, то сюда, но птица все-таки не вылетает. В таких случаях, если собака не догадается прибегнуть к помощи своего нижнего чутья, птица так и останется невыпугнутою; но собака не совершенно глупая непременно догадается это сделать, так как верхнее чутье её говорит ей, что птица тут. Тоже самое может быть и с собакою, работающею исключительно одним нижним чутьем: попавши на следы, перекрещивающиеся во всех направлениях, она запутывается в этом лабиринте следов и не выйдет из него, если не прибегнет к верхнему чутью; и к этому чутью она и прибегнет непременно, если только имеет сколько-нибудь собачьего смысла. Оттого каждая опытная собака, работавшая сначала исключительно верхним чутьем, по мере приобретения опытности, начинает употреблять его для причуивания дичи, для потяжки и стойки, если следы не запутаны, а иначе делать справки и нижним чутьем. Тоже самое, но обратно, бывает с опытною собакою, работавшею вначале исключительно нижним чутьем. Поэтому, относительно верхнего и нижнего чутья, легавых собак можно разделить:
а) на собак, применяющих исключительно верхнее или нижнее чутье
б) собак, применяющих преимущественно то или другое чутье и
в) собак, применяющих тот и другой вид чутья, сообразно с обстоятельствами и случайными условиями охоты.
Допуская разделение чутья на верхнее и нижнее, неизбежно должно допустить разделение на слабое, среднее и сильно-, но так как верхнее и нижнее чутье представляют собою различные виды чутья, а сравнивать можно только однородные понятия и предметы, то и верхнее чутье можно сравнивать только с верхним, нижнее с нижним, т. е. следует допустить слабое, среднее и сильное верх нее чутье, а также и слабое, среднее и сильное нижнее чутье. Если же сравнивать чутье по отношению к пространству, т. е. если допустить еще деление чутья на ближнее и дальнее, то дальнее чутье должно неизбежно принадлежать чутью верхнему, а ближнее – нижнему, что фактически доказывается самыми приемами собак, ищущих тем и другим чутьем. Итак, резюмирую все сказанное мною о чутье:
а). Собаки легавые владеют и верхним и нижним чутьем
б). Некоторые породы и отдельные особи владеют преимущественно, а некоторые исключительно, верхним или нижним чутьем
в).. Верхнее чутье дает возможность собаке определить присутствие дичи на более значительное расстояние и чувствительнее чем нижнее, но оно требует от собаки широкого и быстрого аллюра, что очень утомительно и для молодого, полного сил охотника, а для пожилого или старика вовсе уж неудобно; притом, в лесу, или в болоте, довольно густо заросшем кустами, где собака с таким поиском остается для охотника почти невидимкою, стрельба делается невозможною, как для молодых, так равно и для устаревших людей, почему здесь полезнее собака даже с исключительно нижним поиском.
Каких-же качеств должен искать охотник в своей легавой собаке, чтобы охота приносила ему удовольствие и пользу?При решении этого важного охотничьего вопроса, мне невольно пришел на память иллюстрированный анекдот, помещенный в од ном из юмористических французских журналов. На одном балу, за царицей этого бала неотступнее других ухаживали: красавец гусар, особенно заметный по своим могучим формам и блестящему костюму, затем изящный, умный, ловкий и находчивый советник посольства, и наконец украшенный лентою и звездами, почтенных лет сановник. Каждый из этих трех ухаживателей конечно имел в глазах красавицы свой интерес: с важным сановником так отрадно для самолюбия пройтись подруку, перед фалангой вытянувшихся в струнку людей, почтительно уступающих и открывающих дорогу; советник посольства так изящен, так неистощим в умении занять внимание общества своими остроумными рассказами; гусар-же так красив и так наряден… Кого тут избирать? Кому отдать предпочтение? Задумалась красавица, но не надолго: находчивый ум её сразу подсказал ей, как выйти из затруднения, и она решила: „Да всех троихтак и нам, ружейным охотникам с легавою собакою, приходится желать собак, которые владели-бы всеми необходимыми для них качествами, т. е. умом, чутьем и способностью применяться к разнообразным условиям и обстоятельствам охоты. Только такая собака может быть полезна в болотной и в лесной охоте. Если же такой собаки нет у охотника, то для чистого болота – полезнее собака с верхним чутьем, а для леса и поросших кустами болот – полезнее собака с нижним чутьем.
Затем является вопрос о расстоянии, на котором собака с лучшим умом и обонянием может причуивать дичь.—По моим чрезвычайно внимательным и продолжительным наблюдениям над множеством бывших у меня, очень способных собак, легавая собака далее 40-50 шагов не может причуивать дичь, при самых благоприятных обстоятельствах. Все рассказы о причуивании дичи на 200-300 шагов я отношу или к области выдумок и хвастовства, что довольно-таки любят охотники, или-же объясняю их недостаточно внимательными наблюдениями. И в самом деле, можно- ли допустить, чтобы испарения и помет, например, дупеля, бекаса, гаршнепа, вальдшнепа, вовсе не имеющие сильного запаха, могли быть уловлены обонянием на громадное расстояние до 300 шагов? Правда и я знаю случаи, когда собака начинала вести по птице за 200-300 и даже более шагов до вылета последней, но при внимательном исследовании таких фактов, всегда оказывалось, что или птица двигалась от собаки, и собака тянула по ней, пока птица залегла и выдержала стойку, или-же собака потянула по одному, положим, дупелю, бывшему ближе, а его след перерезал другой дупель, и собака продолжала тянуть по новому. Наконец может быть птица перепорхнет или выставится из травы, попадет на глаза собаке, и та, потянет прямо к ней с большого расстояния, – это тоже мне приходилось видать. Других объяснений фактам дальнего причуивания быть не может, потому что законы делимости физической для таких мало-пахучих тел )*, как испарения дупеля и его помета, не допускают возможности наполнить этими испарениями пространство в 200-300 шагов во все стороны от дупеля. Впрочем во всем этом легко убедиться из опытов: стоит бросить в болото убитую или привязать подстреленную птицу, так чтобы собака не заметила этой операции, и заставить потом собаку искать эту птицу.В отношении собак покойного Г. Вакселя, прибавлю, что они мне хорошо были известны вообще, а также и его Ораж, которого он выдавал за чудо-чудес. Это была порода мелких сеттеров, белой масти, с желто-красноватыми ушами и такими же пятнами по телу. Об них я утвердительно могу сказать, что ни Ораж, ни другие, не причуивали дичи за 200 шагов, а причуивали ее не далее 40-50 шагов, носились же от хозяина действительно на громаднейших расстояниях. Лесную дичь собака еще менее может причуивать на далекие расстояния. Это я говорю по долгому опыту, как человек очень много охотившийся по лесной дичи. Теоретическое соображение также строго поддерживает вывод мой из опыта,
потому что сухое место и лесная поросль составляют двойное препятствие распространению испарений от птицы и её помета в воздухе; следовательно, то положение „что собака чует ее (лесную дичь) гораздо далее“, т. е. далее гораздо 200 шагов, до полной очевидности – неверно, и положение это есть ничто иное, как голословная теория г. Вакселя, не подтверждаемая практикой, и не допускаемая физическими законами природы.
На ложные стойки я также обращал внимание, старался исследовать их и убедился:
а) что собака иногда ошибается, действуя на глаз и принимая за птицу предмет, имеющий некоторое сходство с птицею,—но это бывает редко;
б) что она делает стойку над местом, где птица сидела, но слетела дальше. Подобные факты мне приходилось не раз лично наблюдать, да вероятно и редкому охотнику не приходилось быть свидетелем таких случаев; и
в) что собака делает стойку над свежим пометом, который остался от сидевшей птицы, слетевшей затем на другое место или убитой. В этом я убеждался неоднократно, особенно в этом отношении была замечательна для меня одна охота, где я сделался жертвою неблаговидной мистификации одного из знакомых охотников, с которым мы условились ехать вместе на охоту, назначив пункт съезда у меня в доме, где я должен был ожидать приезда до 7-ми и не далее 71/2 часов утра. Прождав Напрасно даже до 8-ми часов утра, я поехал в то место, с которого мы предполагали вместе начать охоту по вальдшнепам. Проходя это место, собака моя сделала крепкую стойку, около которой я нашел и помет, но птицы не было, и это повторялось до шести раз, а из под двух стоек, сверх того, я убил пару вальдшнепов. Это несколько озадачило меня, так как место посещал почти я один, скота и лошадей тут также не было, а следовательно, некому было и спугивать птицу; пойнтер же мой был совершенно надежная собака, очень редко угощавшая меня ложными стойками. Раздумывая об этом, я переехал в другое место, которое назначено было брать, по составленному накануне маршруту. Тут я нашел лошадей того господина, с которым мы условились вместе ехать на охоту, но которого я напрасно ожидал слишком полчаса лишних. Из ответов кучера этого господина, а потом и из слов самого возвратившегося охотника, – я узнал, что он прежде меня обошел один то место, где, было сделано моей собакой шесть ложных стоек и четырех вальдшнепов убил, а по двум дал промахи и не разыскивал их снова. Тогда мне сделалась ясною причина шести ложных стоек моего пойнтера, а также и крайне неблаговидная охотничья мистификация. Конечно, господин этот пытался убедить меня в случайности этого обстоятельства, но дело было так ясно, что поверить убеждениям было-бы нелепо, а потому, хотя я и выслушал доводы товарища, даже не поморщась, но никогда уже не условливался более с ним касательно совместной охоты.
Теперь обращаюсь ко второй, группе условий, влияющих на чутье легавой собаки, названных мною внешними. Вопросы, или вернее сказать наблюдения г. Савельева, относящиеся к этой группе, поставлены и изложены также логично и всесторонне, как и условия первой группы. Все эти наблюдения и сделанные из них выводы совершенно совпадают с моими убеждениями, выработавшимися путем продолжительной практики. В одном только я не согласен с г. Савельевым –именно, весною, по моему мнению, средина дня – с 11-ти часов утра до 2-3-х часов пополудни – есть лучшее время для охоты с легавою собакою, стойку которой дичь большею частию выдерживает довольно хорошо, и собака причуивает исправно даже в лесу по высоким местам, так как земля еще влажна, и следовательно, влажен и воздух; с утра-же, до 10-11-ти часов, и с 2—3 часов пополудни, птица занята своими амурными делами и на большие расстояния не допускает к себе собаку. В конце первой половины и во второй июля, когда местного вывода дупеля выбираются из болотных крепей и яровых хлебов на более чистые и на совершенно чистые потные луга, середина дня есть также лучшее время дня для охоты по дупелям и бекасам; а затем, с началом пролета дупелей в августе месяце, потом – бекасов в сентябре, середина дня, даже в самые теплые дни, есть опять-таки самое лучшее время для охоты с легавою собакою. Это я утверждаю положительно, на основании долголетнего опыта. Собаки мои в это время дня отлично ищут в болоте и дичь выдерживает стойку большею частию превосходно, между тем как ранним утром и ближе к вечеру, птица плохо выдерживает стойку, потому что в это время дня она много бродит, отыскивает себе пищу. Убедился я в этом еще в молодости, когда не знавшие усталости ноги давали мне возможность охотиться от утренней до вечерней зари. Теперь же, раньше 7-ми или 8-ми часов утра, я никогда не выезжаю в болото и долее 6-7 часов вечера не остаюсь в нем, чтобы не гоняться напрасно за перелетающей дичью, не допускающей выстрела в меру. Полуденное время сентябрьского дня и для лесной охоты есть лучшее время, когда птица выдерживает стойку собаки.
Касательно места охоты, наблюдения г. Савельева также в общем согласуются с моими, но в частности замечу, что есть и чистые болота, в которых собака плохо работает чутьем. К числу таких мест я отношу кочковато-грязные болота, в которых любят держаться гаршнепы и бекасы отчасти. Сюда-же относятся чистые болота, изобилующие железною окисью и выделяющие водородистые испарения. Причиной того, что собака плохо причуивает в таких чистых болотах служат конечно зловонные испарения земли, заглушающие запах от дичи и её помета.
Буря и сильный ветер совершенно неудобны для охоты, а потому в такие дни лучше не мучить ни собаку, ни себя.
Первые дни новолуния и вообще все фазы луны, по моим наблюдениям, не имеют решительно никакого влияния на чутье собаки.
Теперь, ответив, по вызову г. Савельева, желавшего знать мнения стариков охотников, касательно чутья легавой собаки, я позволю себе высказать в заключение, что дать эти ответы побудило меня ничто иное, как бедность нашей педагогической литературы, и надежда на то, что молодые охотники, подобно г. Савельеву, обладающие большою наблюдательностью, возьмут на себя труд разработать педагогический отдел нашей ружейной охоты, к которому можно пока отнести только труд Аксакова, в педагогическом отношении впрочем далеко неполный, и труд Вакселя, почти не имеющий полезного значения. Для молодого человека, полного сил и страсти, такая приятная работа на пользу собратьев охотников не может быть в тягость, старики-же охотники наверное не откажутся поделиться своим опытом и ответить на вопросы, которые может-быть станет предлагать им молодой составитель педагогического курса охоты. По крайней мере, что касается меня лично, то, несмотря на ослабевшие руки и ослабевшее зрение, я сочту себя всегда обязанным поделиться, в случае надобности, сведениями, приобретенными мною за время долголетней охотничьей практики.
*) Все пахучие тела, по законам делимости, распространяются в окружающем воздухе разномерно во все стороны. Следовательно, если собака может зачуять дупеля на 200-300 шагов то такими же испарениями наполнено пространство воздуха в (400)3—(600)3=64,000000—270,000000 кубических шагов или аршин.
Н. Томашевский.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”