Э. Белькруа.
“Природа и Охота” 1880г. 10-12
III.
При дрессировке успех дела зависит главным образом от сметливости дрессирующего, поэтому определить время, когда можно учить собаку поноске на дворе должен уже сам охотник, для чего он должен внимательно следить за всеми движениями и поступками своего ученика. Когда щенок совершенно послушен дома, когда он понял уже, что то, что было игрой, сделалось теперь занятием серьезным, когда он вполне освоился со словом «apporte» и идет немедленно, услышав его, когда маленькие капризы, неизбежные при начале учения, стали повторяться реже, тогда можно комнатные уроки про репетировать под открытым небом. Всего лучше делать это на дворе или в садике, где собака чувствует себя всегда под надзором своего хозяина.
Вообще те случаи, когда собака, хорошо подающая в комнате, упорно отказывалась-бы делать тоже самое на воздухе, могут назваться исключительными; собака всегда готова слушаться, нужно только, чтоб её учитель умел выбрать подходящую минуту. Нужно, например, подождать, пока успокоится чувство радости, ощущаемое обыкновенно при выходе собаки из дому на прогулку, нужно дать собаке пробежаться, по…. постоять, поесть целебной травы, проделать все скачки и все те манипуляции, в которых она выражает вам свою благодарность за доставленное ей удовольствие. Когда наконец все бурные из явления радости стихнут, и щенок почти совсем успокоится, выберите скромное местечко, где-бы ничто не могло мешать вам и рассеивать вашего ученика, сядьте на какой выбудь пенек или бугорок, покажите собаке ту вещь, на которой она всегда упражняется и начинайте обыкновенным порядком урок: девять раз из десяти, щенок станет исполнять ваши приказания. Если он на первый раз запнется, заставьте его слушаться при помощи тех же приемов, которые указаны мною выше, и он поймет вас. Если он в хорошем расположении духа, повторите урок два или три раза в течение прогулки, но не злоупотребляйте терпением маленького ученика, не утомляйте его; помните, что нужно оставлять его под приятными впечатлениями урока, следовательно ни под каким видом нельзя кончать урок когда щенок из шалости или упорства отказывается слушаться. В случаях неповиновения, настаивайте на своем, но кротко, возбуждайте в собаке горячность, расшевеливайте ее легким поддразниванием, как я говорил уже, и заставьте исполнять ваше требование, которого вам, стало быть, не следовало предъявлять. Щенок в конце концов непременно послушается и принесет вам поноску. Только этого и нужно; дальше вы не продолжайте, а отложите урок до вечера или до завтра.
При таких приемах обучения, щепок через несколько дней будет и на дворе подавать так же хорошо, как в комнате. так что, продолжая уроки, вы можете вложить в перчатку служащую поноской комок из тряпки, можете бросать набитый мхом мячик, какими обыкновенно играют уличные мальчики, и ученик пойдет за ним, куда вам угодно, и чем дальше вы бросите поноску, тем стремительнее летит он за пей и тем с большим удовольствием приносит ее назад.
У меня была много лет тому назад молодая собака необыкновенно горячая; она уже отлично понимала все мои приказания, как дома, так и в саду; но лишь только отойдешь бывало с ней подальше от дома – пиши пропало! Сколько я ни заставлял ее бегать, чтоб охладить ее горячность, сколько ни прыгала она на свободе, – но только что я останавливался собираясь приступить к делу, только что вынимал из кармана платок – как все шло прахом, и труд и время. Собака с величайшим удовольствием следила за моими приготовлениями, семенила от нетерпения ногами, казалось, готова была выхватить у меня из рук платок; стремительно кидалась к нему, едва я успевал его бросить, быстро хватала его в зубы и опрометью начинала бегать, мне казалось даже, что она начинала искать. Я звал ее, она прибегала и опять возобновлялось тоже. Эти предварительные приступы по-видимому доставляли ей величайшее наслаждение. Я заставлял ее брать перчатку из моих рук, и она цеплялась за них; я приказывал ей держать перчатку – и она беспрекословно повиновалась; при слове „apporte“ она неподвижно садилась передо мной по всем правилам; но только что я брошу перчатку за несколько шагов от себя, как моя умница ткнется в нее носом, вскинет ее на воздух и без оглядки бросается бежать.
Я начал учить эту собаку уже поздно, когда ей было восемь месяцев, когда в ней начала пробуждаться страсть к охоте, вследствие чего в поле она всецело углублялась в отыскивание птицы и не обращала ни малейшего внимания на поноску.
Однако я добился наконец толку и от этой собаки, и добился благодаря мячику, о котором только что говорил. Раз как-то поиграв с ней по обыкновению, мне пришло в голову бросить мячик на дорогу, со словом „apporte“. Штука эта понравилась моей собаке: шарик катился, подпрыгивая и подскакивая. Бросившись к нему, собака раза два или три про махнулась и эта неудача вероятно уязвила её самолюбие; тут уже являлась борьба; подхватив на лету мячик и выше таким образом победительницей из борьбы, она торжествуя возвратилась ко мне и села передо мной с трофеем победы в зубах.
Отсюда вы можете видеть, что всегда можно найти средство добиться от собаки желаемого, надо только подумать и поискать. Что удалось с одной собакой, может быть непригодно с другой; изучайте вашу собаку и, вместо того, чтоб браниться и бить ее, старайтесь отгадать, что происходит у неё в мозгу. Вчера собака повиновалась, сегодня она отказывается слушать вас: на это у неё непременно есть причина, которую вы должны отыскать. Больше всего воздерживайтесь от вспышек гнева: раз вспылив, вы испортите все дело в конец. Я таким способом выдрессировал по меньшей мере собак тридцать.
Я привел пример самого большого затруднения встретившегося в моей практике, и то ведь – не море выпить; обыкновенно-же приходится бороться с затруднениями менее значительными; если-же начать обучение собаки во время, то всего вероятнее дело будет идти как по маслу.
Едва-ли нужно говорить, что как скоро собака станет понимать и слушаться, необходимо приучать ее выдерживать стойку, все-равно в комнате-ли или на дворе.
Собака, про которую я только что рассказывал, спустя два дня после той прогулки, когда я бросил ей мяч, летела уже как стрела при слове „apporte“, и мгновенно останавливалась при слове „тубо, ожидая дальнейших приказаний.
Все это, поверьте, вовсе не трудно, и кажется гораздо сложнее на бумаге, чем на практике. Если хотите знать мое мнение вполне, то я скажу откровенно, что в моих глазах небольшие затруднения при дрессировке даже приятны, потому что, преодолевая их, испытываешь большое удовольствие. По мере того, как собака растет, требования, предъявляемые к ней должны быть все строже и строже; когда вы совсем приберете ее к рукам, то не спускайте уже ни одной провинности. Если вы будете следовать этой методе, то через год у вас будет собака, настолько-же покорная и послушная как и у того охотника, который полагает, что только парфорс в состоянии отучить собаку от капризов.
Собака может подавать вам вещи и ночью, если вы выйдете гулять с ней в непроглядную тьму, и подавать так-же легко как днем. Но чтоб добиться этого необходима постепенность при обучении. Если вы с первого-же раза бросите со всего размаха эластический мячик, и крикните „apporte“, то ученик ваш растеряет все свои познания: он станет искать безуспешно, и не найдя ничего разозлится, так что урок будет иметь весьма печальные последствия.
Когда собака умеет подавать, то надо наблюдать, чтоб она непременно отыскивала и подавала вещь, если ей сказано раз „apporte“’, следовательно, если собака еще не вполне дрессирована, то ей надо облегчать труд. Приучить собаку подавать ночью также легко, как выучить ее подавать днем; я нахожу, что это превосходное упражнение, так как днем собака руководствуется при отыскивании поноски зрением, ночью-же ей указывает дорогу одно только её чутье. Сначала бросайте за несколько шагов предмет, который вы показали собаке и дали обнюхать и она принесет вам его; затем вы можете бросить его подальше, потом еще подальше и т. д. На следующий день вы можете уже бросить поноску направо, делая вид, что же лаете бросить ее налево, и приказывайте: «cherche, apporte». Сами вы стойте на месте и ободряйте собаку, повторяя снова и снова «cherche, apporte», u надо видеть радость ученика, когда он находит желаемое. Мало по малу ученик привыкнет идти всюду, куда-бы вы его ни повели и ни послали, потому что будет иметь к вам полное доверие. Таким образом приказывают например со баке идти назад за целую версту искать часы, спрятанные хозяином где-нибудь в траве, и она приносит их. Сначала часы прячут конечно в расстоянии нескольких шагов от собаки.
В случае надобности надо помочь собаке в её розысках, по возможности нужно стараться избегать этого и пальцем указывать на предмет только при последней уж крайности. Ниже, когда мы будем рассматривать действия собаки в поле, вы увидите как важно это замечание.
Надо сказать здесь, что есть собаки, у которых в такой мере развита способность подавать поноску, что при обучении их не представляется ни малейших затруднений; собаки эти нередко выделывают просто чудеса. Я знал суку, подававшую копейку, которую хозяин её отмечал крестом; бросал-же эту копейку вместе с горстью другой монеты товарищ хозяина, и собака никогда не ошибалась.
Случилось мне как-то проходить с одной из моих собак по улице Монмартр мимо лавки крупного торговца дичью. Со мной шел мой товарищ. Приказчики развешивали дичь в лавке, а на тротуаре, в ожидании своей очереди, лежало около дюжины козьих туш в плетенках. – „Apporte, Мак“, – сказал шутя мой товарищ, указывая на дичь. Мак принял шутку за серьезное приказание и, схватив ногу крайней туши, начал теребить так усердно, что стащил в грязь целую полдюжину козуль; несмотря на крики возмущенных такою дерзостью лавочников, он не выпускал добычи и волочил ко мне крайнюю козулю. За несколько-же дней до этого происшествия он, в глазах всех моих приятелей, взял и подал двадцатифунтового козла, убитого одним из наших друзей. По моему приказанию, Мак понес козла шагов за 400 от меня к одному из участвовавших в охоте, и, не переводя духу, повернул назад ко мне и сложил у моих ног свою ношу. Между тем Мак обладал самой обыкновенной силой.
Это уж такие собаки, у которых подавать поноски обращается в страсть. Страсть эта, слишком сильно выраженная, превращается в порок… по отношению к собакам товарищей. Почти все собаки, подающие с таким азартом, ревнуют свою дичь к другим собакам, и при малейшем поползновении соседнего пса обнюхать дичь, с остервенением кидаются на него. Каждая медаль имеет обратную сторону.
Будем-же довольствоваться такими собаками, которые-бы уме ли хорошо подавать, но у которых это уменье не переходило- бы в страсть, делающую собаку неуживчивым товарищем на охоте.
Итак, положим, что вы следовали моим советам и имеете в данную минуту собаку послушную, умеющую хорошо по давать и знающую свое тубо. Теперь, прежде чем мы отправимся с вами в поле, я думаю, что не лишне сказать словечко о вопросе, который тоже длинно-предлинно размазан у наших авторов, именно: как добиться, чтоб собака хорошо ходила в воду? Постараюсь быть кратким.
Приверженцы парфорса придерживаются системы… большей частью удающейся; вот она: собаку, приученную к поноске с парфорсом, нужно заставить и из воды подавать тот-же пред мет, который она подает с земли. На этом основании собаку приводят на берег речки, или узкого канала, или какого- нибудь пруда, что можно найти почти всюду; если-же подобного ничего нет, то довольствуются просто лужей, которую по на стоящему и следовало-бы всегда искать. В нескольких шагах от берега бросают кобылку (эту классическую кобылку, о ко торой я говорю в первый раз и которую никогда не употребляю), и приказывают: Apporte Послушная собака пойдет за ней в воду; поноску бросают затем все дальше и дальше, так что наконец собаке приходится идти вплавь. Но тут она обыкновенно отказывается; тогда ей надевают парфорсный ошейник, в кольцо которого продета двойная веревка: один конец веревки держит сам хозяин собаки на одном берегу, другой конец в руках товарища, стоящего на другом берегу. Поноска плавает на воде. Apporte раздается повеление. Собака ставит в воду концы лап, выказывая при этом все признаки если не живейшего интереса, то по крайней мере серьезных опасений за последствия предприятия, внушаемых сколько страхом пуститься в воду, столько-же и воспоминанием об ошейнике, иначе сказать орудии пытки. Apporte вновь слышится голос учителя. Собака не двигается или двигается, но очень мало. Тогда приятель дергает веревку и собака, уступая чувству боли, пускается вплавь; с непривычки у неё делается головокружение и она спешит к берегу, но веревка с того берега продолжает подергиваться, направляя бедное животное к кобылке, а хозяин все повторяет: apporte, apporte. Собака понимает наконец, чего от неё желают, хватает кобылку, возвращается на сушу и выслушивает расточаемые ей и вполне ею заслуженные любезности.
Иногда такой результат получается с первого же урока, но чаще всего собака начинает из воды подавать так-же как с земли только после уроков пяти или шести и, по учению приверженцев питательной системы, никогда уже не отказывается идти в воду, помня о том, что опа вынуждена была уступить силе.
Я видал даже охотников, у которых вера в парфорс доходит до фанатизма, так что они бывают чрезвычайно недовольны если дрессируемая ими собака с первого раза начнет подавать из воды, так как будто она всю свою жизнь только этим и занималась; в таких случаях они обыкновенно до тех пор продолжают испытание, пока несчастная ученица, выбившись из сил, не начнет отказываться от исполнения приказа, и это сопротивление вызывается единственно для того, чтоб иметь возможность пустить в дело парфорс.
И тут опять-таки я должен сознаться, что эти учителя получают в результате успех, действуя по системе, совершенно противоположной моему способу обучения.
Я знал одного охотника, охотившегося исключительно в болоте, который водил свою собаку к реке при десяти-граду сном морозе и заставлял ее с парфорсом на шее плыть в самую быстроту за кобылкой. Я уверен, что если б вместо кобылки на воде плавала утка, собака, превосходно ходившая в воду, не стала бы сопротивляться. Но охотник этот хотела, чтоб собака уступала силе при всяких обстоятельствах, говоря, что если у собаки не достанет страстности, то привычка к пассивной покорности и страх наказания, всегда будут подавлять малейшее поползновение к сопротивлению и к заявлению независимости.
Эта длинная тирада служит доказательствами моей искренности; но я должен однако привести здесь случай, которого я сам был свидетелем.
Во время осады Парижа и Коммуны я отдал старому охотнику, служившему сторожем при охоте короля Карла X, (я уже упоминал о нем) натаскать молодую суку пойнтера, которую однако нашел круглой невеждой, когда ей минуло уже год: это было в окрестностях Аблиса, где приходилось стегать иных собак, и некогда было думать о пойнтерах г. Белькруа. Применять при обучении собаки меры кротости было уже поздно, и я отдал собаку дяде, превосходному охотнику, до фанатизма верующему в действие парфорса; он принял на себя труд обучить собаку поноске. Действительно, через восемь-десять дней моя сука отлично уже подавала кобылку и всякую другую вещь, какую приказывали.
Настал день открытия охоты, Мисс была происхождения самого высокого, почему дрессировалась сама собою, искала и стояла над дичью превосходно. Из под первой же её стойки мне посчастливилось убить куропатку. Apporte, скомандовал я. Собака с увлечением бросилась к птице, схватила ее в рот и положила на прежнее место, не взирая на мои восклицания. Целых четверть часа напрасно бился я с ней, увещевая и умасливая ее всеми мерами кротости, наконец решил, что пора уж прибегнуть к ошейнику. Надев его на шею собаки, я стал действовать по всем требуемым правилам, но не помогло и это.
Между тем пока я возился с моей помощницей, товарищи мои ушли дальше и спугнули мне на встречу дрянного зайчишку, фунта в четыре весом; он бежал от меня шагах в пятнадцати, и остался на месте от моего выстрела. Таким образом моей дебютировавшей собаке представился редкий случай показать свое уменье подавать и шкурку и перо. Снова взяв парфорс я возвратился к убитой куропатке. Опять ничего. Думая, не будет-ли больше успеха с зайцем, я подвел собаку к нему – все тоже. Передо мной корчась, и с за душу хватающим визгом, каталось жалкое создание – вот все чего я добился.
Надеясь, что при следующем удачном выстреле спутница моя окажется быть-может более сговорчивой, я отправился дальше. Через несколько шагов новая стойка, новая куропатка, новое повеление – apporte, и новый отказ. Опять прибегаю к ошейнику, опять та же церемония и те-же результаты.
Три раза затем я спуделял. Мисс не хотела дальше идти, искала лениво, с некоторого рода беспокойством, и как только причуивала что-нибудь, то вместо того, чтоб сделать стойку, она шла ко мне и ложилась у моих ног. Запах дичи казался ей конечно предзнаменованием новых мучений. Так я от неё ничего и не добился.
Я был в отчаянии, злился и послав ко всем чертям парфорсный ошейник, швырнул его изо всей силы на землю.
Целый день собака ровно ничего не делала, не хотела больше искать, и еще того менее, конечно, подавать.
Назавтра дело шло чуть-чуть получше: собака по крайней мере стала искать, но подавать – ни-ни; а на следующий день из под первой-же стойки я убил куропатку и Мисс подала мне ее, без всякого с моей стороны требования.
Что ж это внезапное обращение на путь истины нужно приписать парфорсу, как вы полагаете?
Впрочем вы можете думать, что угодно. Мое дело было сказать правду. Мнение-же мое таково, что парфорс есть орудие обоюдоострое, с которым нужно обращаться умеючи; какие- бы возражения ни приводили мне против этого, я все таки останусь при своем. Может-быть мое заявление покажется самонадеянным, но я могу сказать, что умею обращаться с парфорсом, употреблял его много раз и может-быть еще к нему прибегну, но только вынужденный обстоятельствами. Когда-же я учу собаку подавать с земли-ли или идти в воду, то никогда не пускаю в дело парфорса, хотя посылаю собаку в воду, как только она в состоянии идти туда, не подвергаясь опасности. Пускать в воду очень молодую собаку не следует: ничто так не губит здоровья, как простуда, являющаяся неизбежным следствием несвоевременного купанья. Но летом в хорошую погоду вы можете без опасений вести шестимесячного щенка на какой-нибудь мокрый луг, вдоль неглубокого рва, и щенок с удовольствием будет барахтаться в воде у берега, без всякого вреда, и таким образом привыкнет понемногу, не будет бояться замочить лапы, а затем, вследствие неизбежных невольных ныряний, привыкнет без страха погружать в воду все тело. Если вы будете часто совершать такие прогулки, то ваш ученик будет ходить в воду не только без принуждения, но даже с удовольствием.
В воду ходят все собаки: и бульдоги и терьеры, и все гладкошерстные и длинношерстные. Я видал собак, которые родились в болотистых или речных местностях, и которые по целым дням как утки плескались в воде, несмотря на то, что их никогда никто не учил ходить в воду. Это дело привычки и среды, и собаки, не идущие в воду, только оттого боятся её, что их к воде никогда не подводили и эта стихия им неизвестна.
Если желаете, то можете поступать по примеру некоторых охотников, советующих посылать собаку в воду, натощак кидая ей на мелком месте кусочки хлеба; голодная собака конечно долго церемониться не станет. Есть охотники, которые сами входят в воду, тоже в неглубоком месте и, удаляясь подзывают к себе собаку. Вы вольны пробовать и это: может быть собака и пойдет за вами.
Что касается меня – я никогда не делал ничего подобного, и однако у меня не было ни одной собаки, которая бы не ходила в воду, напротив, у меня было несколько собак, умерших оттого, что слишком много и часто бывали в воде. Я делал тоже самое, что сейчас советовал и вам, т. е. водил своих собак летом в такие места, где-бы они могли пополоскаться в воде, и прогулки эти совершал насколько было можно часто. Собаки привыкали, а остальное довершала страсть к охоте, т. е. несколько штук дичи, в разное время поднятых с воды. Нет причины, по которой у вас было в этом менее удачи, чем у меня.
Хорошо-ли я объяснил, что начало обучения поноске есть вместе с тем лучшее время для того, чтоб толковать собаке значение слова тубо.
Это самое важное, и потому я еще и еще обращаю на это внимание.
Лишь только собака выучится сносно подавать, останавливайте её когда она кидается к поноске, и кричите: тубо. Как скоро она поймет в чем дело, она будет слушаться вашего приказания, если вы будете всегда твердо требовать его исполнения, и не будете пропускать пи одной ошибки; этим вы избавите себя от больших неприятностей впоследствии.
Как-бы то ни было, а удовольствие, ощущаемое собакой в то время, когда она подает, не может никаким образом, идти в сравнение с тем, что она начнет испытывает позднее, когда увидит перед собою бегущих куропаток: то будет уже страсть, и вот тут то именно и оказывает незаменимую услугу это тубо,если только собака привыкла с должным уважением относиться к этому слову. Повторяю: если вы будете взыскивать за все малейшие уклонения от повиновения при произнесении этого тубо, то собака ваша при встрече с дичью стойко выдержит характер.
Ну-с, вот мы наконец дошли и до самой интересной части дрессировального искусства.
IV.
Недавно, на одном из последних обедов редакции, „Chasse Illustrée“ я слышал – правда одним только ухом, – как один из наших знаменитых охотников-писателей, известный противник собак с широким поиском, говорил за столом одному из своих соседей, что с собакой имеющей широкий поиск, начиная с известного времени, придется убить разве каких-нибудь одну-две куропатки, да и то случайно.
Несколько дней тому назад, один из моих хороших приятелей, тоже сотрудник журнала, которого я имею честь состоять редактором, плакался мне, что с некоторых пор, т. е. вот, уже несколько лет, куропатки начали бегать самым отчаянным образом; а чтоб обратить меня на путь истины, опт. даже поведал мне об одной из своих незадачных охот.
„Один раз, в сентябре месяце, говорил он, мне пришлось десять раз сряду поднимать один и тот-же выводок, не сделав по нем ни одного выстрела. Эти проклятые пострелята бегут по жниву на пространстве 300-400 шагов и затем взлетают. Десять раз поднимал я их и между тем не выпустил ни одного заряда. Интересно было-бы видеть, чтобы вы стали делать там с своими англичанами, скачущими от вас за 400 – 500 шагов?….
Что ж? я всецело к вашим услугам, милейший! Извольте. Дело идет тут о дичи строгой, которую нельзя взять обыкновенным способом, с собакой тихоходом. Это я понимаю очень хорошо, а потому и повторяю здесь снова то, что говорил уже в статье своей об английских легавых.
Дичь боится и бежит не столько от собаки, сколько от охотника, не собаку, а охотника боятся также и куропатки. Собака ничего не может им сделать, – не думаете-ли вы, что они этого не знают? Разве они слышали когда-нибудь свист дроби, разве отставала хоть одна из них в дороге, застигнутая выстрелом, когда они видели перед собой собаку одну, без охотника? Разве присутствие человека не совпадает всегда с появлением смертоносного огня? О, они прекрасно знают это! Они отлично знают, что должны остерегаться собственно вас, а не собаки, почему они целых четверть часа неподвижно выдерживают стойку вашего пойнтера, опередившего вас на 300-400 шагов, и поднимаются только когда подойдете вы, – настоящий враг.
Это истина положительная, неопровержимая, – следовательно, если куропатки снимаются с места, завидя охотника, то вам не настигнуть их – все-равно, как с разумной собакой, ищущей накоротке, у ваших ног, так и с собакой, имеющей широкий поиск. Это тоже несомненно верно. Да вы и сами подтвердили справедливость этого положения, говоря, что десять раз поднимали выводок, не сделав по нем ни одного выстрела. Стало быть вы сознаете, что собака с коротким поиском бесполезна при охоте в поле, в известное время; а отсюда вы мне позволите уж вывести такое заключение, что вам, очевидно, необходимо подыскать себе более надежную помощницу, если вы желаете одерживать победы над одичавшими куропатками, поднимающими вас на смех вместе с вашей собакой.
Ну, посмотрим-же мы теперь, что стал-бы выделывать перед собакой с широким поиском тот самый выводок, который вы поднимали с своим тихоходом десять раз и все-таки отпустили без выстрела.
Чтобы дойти до того места, куда в первый раз переместился выводок, и поднять его с своей собакой ищущей накоротке, вы употребили по меньшей мере десять минут, куропатки успели оправиться от волнения, вызванного вашим приближением, успели приготовить себя к встрече нового нападения и, главное, успели дать отдых своим крыльям. Собака, которая ищет от вас не в 25 шагах, а шагах приблизительно в трехстах, поднимет выводок через две-три минуты, и вы к переместившемуся выводку идете по прямой линии.
На этом мы однако выводок свой не бросим: мы должны выиграть сражение.
Чем скорее будет собака настигать куропаток, тем не нее времени будут они иметь для отдыха, тем более устанут у них крылья; следовательно, чем дальше и быстрее поиск собаки, тем скорее будет достигнута цель. Если ваша собака ищет настолько далеко и быстро, что дает вам возможность поднять один и тот-же выводок пять и шесть раз в течение получаса, то выводок этот будет утомлен конечно но так, как если бы вы подняли его десять раз в течение двух часов и не так уж будет приготовлен к сдаче.
Да-с! Потому что если промежуток от одного взлета до другого будет продолжаться четверть часа, то вы можете гоняться за куропатками с утра до вечера и все-таки не нагнать их. Ясно, как день. Если-же, наоборот, у них на каждой стоянке будет отдыха только две-три минуты, они устанут сравнительно очень скоро. !)то и есть единственное известное мне средство, для того чтоб стрелять в открытой местности куропаток, не выдерживающих стойки, и бить их так, как бьют их в дни открытия охотничьего сезона, когда они бывают вконец измучены и одурманены преследованиями сотни охотников.Право я не могу взять в толк, каким образом такая ясная вещь может дать повод к оспариванию. Ведь это ж по теория, а практика! Я видел это, я делал это сам! Я понимаю конечно, что подобный способ охоты может не нравиться, что можно предпочитать собаку покойную, благонравную и смиренную, с коротким поиском; бессмысленно было-бы, если бы я вздумал осуждать это или находить дурным: у всякого свой вкус. По отрицать, что куропаток, вовсе не доступных для собак, ищущих накоротке, можно взять только при помощи собаки с широким поиском, это, признаюсь, превышает мое понимание.
Итак, не случайно бьют в поле куропаток с собаками имеющими широкий поиск, а совершенно напротив: такой исход неизбежен, и добыча, достающаяся ценою труда и борьбы, так-сказать с бою, доставляет вам конечно больше удовольствия и чести, чем всякая случайная и чем целые горы дичи, убиваемой при охотах загоном. С собакой-же, ищущей накоротке, действительно приходится поднимать только тех куропаток, которых охотник поднял-бы все-равно и сам, без всякого содействия.
Все сказанное относится, понятно, к полевой охоте. Поле есть настоящая и лучшая арена для состязания легавых, при сравнительной оценке их достоинств. И мое мнение, твердое, неизменное, основанное на самой добросовестной практике, может быть резюмировано следующим образом:
Чтоб судить о сравнительных достоинствах двух полевых собак существует один только способ; не два, а только один. Вот он: обеих собак нужно поставить в поле при одних и тех-же условиях в одно и тоже время, на одном и том-же месте.
Так точно и поступают англичане в своих field trials (полевые испытания).
Следовательно, пусть выйдут два охотника одновременно в поле, и, держась в десяти шагах один от другого, пустят своих собак, одинаково хорошо дрессированных, во имеющих неодинаковую манеру поиска: одна с поиском широким, другая ищущая накоротке.
Ну-с, так вот я и скажу вам, что в девяноста девяти случаях из ста, из под собаки с широким поиском придется убить больше дичи, чем из под собаки с поиском коротким; и еще скажу я вам, что если хозяин собаки-тихохода не станет стрелять из под стойки собаки скорохода, то весьма и весьма легко может статься, что он расстреляет два-три патрона по птице вспугнутой случайно, тогда как товарищ его расстреляет дюжину патронов, поднимая дичь из под стойки собаки.
Такое убеждение явилось у меня следствием тысячи опытов, и поколебать его не в силах никакие рассуждения, никакие до воды и теории.
Само собой разумеется, повторю я еще раз, что я говорю единственно и исключительно об охоте полевой. В тех местах, где хлебопашеством занимаются мало, и где поля разделены на небольшие участки, которые по большей части обнесены бывают густой живою изгородью, или стенами от шести до восьми футов вышиной, завершающимися здоровыми плетнями – там быстрота и размашистость поиска собаки, привыкшей ходить далеко от охотника, естественно ограничиваются: нельзя- же позволять ей переходить в соседние участки, где она могла- бы пожалуй наработать для себя лично.
Но и тут опять таки, собаки с широким поиском, пойнтера и сеттера, благодаря своей широкой натуре, пригоднее собак, ищущих накоротке. И в самом деле, охотник, принужденный следовать за каждом шагом своей собаки, в каждом из этих бесчисленных полей, обнесенных, на подобие крепостей, живыми изгородями, в которых оставлено только одно отверстие для прохода, потеряет на это три четверти своего времени. Говоря три четверти, я беру еще меньше того, что бывает на самом деле, так как нужно быть особенно счастливым, чтоб иметь возможность делать по одному выстрелу на четыре вытоптанные взад и вперед поля.
Собака-же с широким поиском, более горячая, более, так-сказать, предприимчивая, приучается скоро искать одна, и обшаривает в каждом участке все закоулки в то время, как хозяин её стоит у входа в загородку. Таким образом, в полчаса вы успеете обойти тридцать участков, тогда как если б вы заходили в каждый из них вам потребовалось-бы времени час или два.
Все это практика, и мною все это изучено.В таких-то небольших полях всего скорее проявляется тот изумительный инстинкт, который кажется особенно присущ собакам с широким поиском и высокого происхождения, инстинкт, без сомнения развивающийся в каждой собаке под влиянием воспитания и опыта, но в высшей своей степени свойственный именно только собакам, ищущим в далеком раз стоянии от охотника.
Охотясь например в местности, подобной описываемой, т.-е. пересеченной рощицами и загородками, очень часто невозможно бывает в каждый участок зайти так, чтоб ветер дул на встречу, потому что приходится поневоле идти там, где сделаны проходы в плетнях и изгородях; следовательно если проход находится под ветром, то собака должна бежать от вас на противоположный конец поля и оттуда уже начинать искать против ветра, направляясь к вам. Хорошо дрессированной горячей собаке, с широким поиском достаточно махнуть рукой и сказать: dïlez чтоб она тотчас же бросилась, по указанному направлению и исполнила требуемое; собаку-же, ищущую накоротке, непременно нужно на некоторое расстояние провожать, потом разгорячать ее, ободрять, возбуждать…- ну, ну, голубчик! Allez! Cherche!… Ну, ну, дружок. Ступай! иди! Ищи! Cherche!“— бесчисленное множество раз повторяет охотник, а бедная бесталанная собака его беспокойно мечется при этом, не зная, что ей делать, и пройдя каких-нибудь жалких пятьдесят-шестьдесят шагов без хозяина, спешит скорее возвратиться к нему… Чаще всего охотнику самому приходится поворачиваться против ветра и заводить свою собаку. Если на этом благодатном поле ничего не оказывается, – он, стало быть, даром теряет четверть часа и более; если же ему приходится проделать двадцать пять и тридцать раз ту же самую штуку, считайте уж сами сколько это составит. Я с своей собакой – скороходом, в течение этого времени успею обойти в десять раз больше.
Я долго охотился таким способом, и тут на опыте изучил превосходство собак с широким поиском.
У моего отца, между прочими собаками чистокровных английских пород, была пара рыжих пойнтеров, превосходно при ученных к описываемому мною способу охоты. Все наши друзья отказались, ходить в поле с своими собаками, когда там были Мисс и Мак, а Мисс и Мак… были там всегда. Что делать? Хоть и грустно было им, а все-же они добровольно отказались, наши дорогие друзья!
В местностях, поросших вереском, в молодых березовых порослях, и вообще там, где есть прикрытие и где дичь, следовательно, держится крепче, превосходство собак с широким поиском неоспоримо, и соперничество с ними немыслимо. Собаки эти, как сказано, привыкают отбегать на большие расстояния, для того чтоб принять направление против ветра и эта привычка в них просто неоценима: это пес, plus ultra прекрасного в деле охоты. Вы проходите, напр. полем под ветром, а не против ветра (иногда к этому вынуждает необходимость); иди вы иначе, вам удалось-бы может-быть сделать несколько выстрелов; неужели-же вы выбраните свою собаку, если она отбежит от вас на четыреста-шестьсот шагов и затем возвращаясь к вам, станет искать на кругах против ветра?
Вот в чем высшая школа! Вот истинная охота! Вот настоящие собаки!
Попробуйте-ка потребовать такой службы от собак тихоходов, топчущихся, по всем правилам науки, в двадцати пяти шагах от своего хозяина!…
Если и после этого вы не признаете законности моих симпатий, то выходит уж, что я просто дурак.
Но, если я требую, чтоб моя собака отходила от меня далеко в поле, то в лесу, наоборот, я требую, чтоб она держалась от меня по возможности близко. Относительно лесной охоты я согласен с мнением всех вообще охотников.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”