Э. Белькруа.
“Природа и Охота” 1880г. 10-12
I
Меня почтили просьбою об том, чтоб я высказал свои взгляд относительно дрессировки собак. Интересный вопрос этот рассматривался уже много раз, причем каждый, писавший об этом предмете, предлагал и свою систему дрессировки. Что касается меня, – у меня нет никакой системы. По моему мнению, для того, чтоб добиться от собаки желаемого, нужно употреблять такие средства, которые согласовались бы с характером животного, подлежащего дрессировке; следовательно средства эти должны быть разнообразны, угадать-же и изыскать их – есть уже дело охотника, намеревающегося заняться дрессировкой своей собаки.
Высказанное мною мнение приведет конечно в сильное волнение всех, слепо придерживающихся правил, предписанных учителями классической древности, правил, возведенных, так сказать, на степень законов; но пусть они негодуют, – я своих слов назад не возьму.
Впрочем есть конечно правила, остающиеся всегда неизменными, правила, указываемые здравым смыслом, подтверждаемые опытом и им освященные, по я не стану заимствоваться опытностью других: и в этом, как и во всем остальном, я буду говорить лишь о том, что я сам делал, или что я сам видел, и о тех результатах, которых позволительно ожидать при рациональном способе воспитания, сообразного с прирожденными свойствами каждого животного и, главное, изъятого от рутинных предрассудков, писанных и переписанных в большей части специальных книг, благодаря писателям, свято чтящим изречения учителей.
Правила, которые я постараюсь изложить здесь, очень просты и очень практичны, и тайн в этом отношении я не имею, так что, после того, как я сообщу свои сведения, мои товарищи, которые теперь нередко говорят про меня: – „счастливец этот Беллькруа, всегда ему удача!“—не будут уже иметь основания плакаться на судьбу в случае, если их собаки не всегда окажутся удовлетворяющими требованиям, предъявляемым охотником к своей собаке.
Прежде всего я должен объявить, что в подражание игрокам, я стараюсь всегда заручиться в своей игре возможно большим количеством козырей, т. е. выбираю всегда собак чистокровных; с ними труд никогда не пропадает даром. – Видите, я вполне откровенен!.—А многих-ли вы знаете охотников, которых-бы заботило это обстоятельство, которые побеспокоились-бы об том, чтоб узнать родословную своей собаки? Чаще всего, как я говорил уже в другой статье моей, французский охотник или покупает первого попавшегося, готового уже, т. е. дрессированного ублюдка, или-же просит кого-нибудь из приятелей щеночка от хорошей (?) суки и от хорошего (?) кобеля, ни мало не заботясь ни о породе, ни о чистокровности этих хороших производителей. Я-же поступаю совершенно наоборот, и прежде всего хлопочу об том, чтоб узнать происхождение суки и кобеля, от которых намерен взять щенка, так как придаю гораздо больше значения чисто те породы, чем полевым качествам.
Итак, прежде всего собака моя должна иметь хорошую родословную, хотя надо сознаться, что природа одарила это благородное животное такими драгоценными способностями, что во Франции, например, нередко приходится видеть превосходных собак, которых однако положительно нельзя отнести ни к одной из установившихся в настоящее время пород.
Некоторые охотники, и очень дельные, полагают, что охотничье образование собаки должно начинаться не ранее, как на двенадцатом или даже пятнадцатом году её жизни; до тех пор они ограничиваются лишь тем, что заставляют щенка ходить на своре, приучают его понимать значение слов: „сюда“, „назад“ и дают ей намек на то, как идти на зов; я говорю – намёк, почему – это сейчас будет видно.
Подобные практики, между которыми, повторяю, я знавал весьма дельных охотников, позволяют собаке делать, что ей угодно: выходя в поле, они пускают ее бегать на полной свободе во весь дух, без меры, без направления. В основании такой системы лежит довольно-таки спорное мнение, будто в собаке чересчур горячей можно всегда убавить пылкости, собаке-же вялой трудно придать недостающую ей страстность. И вот, для развития этой страстности, приверженцы сказанной системы воспитания дают своим воспитанникам полную волю, и те, сломя голову, скачут по полям, кидаются после минутной стойки за каждой куропаткой, гоняют зайцев, жаворонков и даже ласточек, когда те, играя, скользнут на секунду вниз.
Поэтому собаки, воспитанные по сказанной системе, идут на зов лишь когда им это заблагорассудится, и слушаются лишь когда им это желательно; конечно такая собака придет на свисток, если не увлечена охотничьей страстью и не занята преследованием какого-нибудь зверя, по ей нипочем крики её хозяина, как скоро она стремится в погоню за какою-ни будь пташкой, случайно вспорхнувшей перед её носом.
Сторонники школы полной свободы так хорошо уже знакомы с послушанием своих воспитанников, что когда наступит час, т. е. когда начинается учение, на сцену немедленно является парфорс.
По мнению всех, парфорсный ошейник есть необходимая принадлежность при обучении каждой собаки, каков-бы ни был нрав её – тихий или буйный; без парфорса не может быть собаки с хорошей стойкой и поноской. На самом-же деле такое мнение есть чистейшая ересь. Конечно, если под предлогом развития пылкости, приучить сильную и буйную собаку к полнейшей разнузданности, то чтоб напомнить ей её собачьи права и обязанности, придется непременно прибегать к сильным средствам.
Не много ли лучше после этого иметь собаку, обладающую обыкновенной степенью пылкости, с хорошим и быстрым по иском, и не много ли благоразумнее выбрать себе такую, которая бы от природы одарена была названными свойствами, имея вместе с тем и тонкое чутье, и замечательную стойку.
Все сказанное мною всего больше относится к моим приятелям в Нормандии, которые просили меня, чтоб я описал их систему дрессировки; система-же их только что разобрана мною; она там во всеобщем употреблении. Не спорю, что собакам мешаных пород, не имеющим ни силы, ни страсти, ни ног, такое развивание страстности может- быть и приносит известную долю пользы, возбуждая в вялом от природы животном нервы и укрепляя ноги; при ежедневных упражнениях собака конечно не так скоро будет утомляться. Что-же касается до собак, в жилах которых течет благородная чистая кровь, то для них применение такой системы не только бесполезно, но даже и вредно: оно влечет за собой ту борьбу, которую часто ведет охотник с своей собакой, борьбу нередко жестокую и во всяком случае смешную, чего не может быть при рациональном воспитании, сберегающим таким образом охотнику три четверти его времени.
Я не стал-бы вовсе упоминать об этой системе, если бы в нашей провинции она не имела стольких приверженцев; многие из них утверждают, будто они с намерением приучают своих собак к разнузданности, чтоб впоследствии сломить упрямство собаки внушительным средством – парфорсным ошейником; будто этот ошейник есть единственный способ заставить собаку подчиниться и понять, что повиновение есть её обязанность, что хозяин есть её владыка; будто нужно вызвать сопротивление, чтоб навсегда подавить его и т. д. Подобные доказательства не выдерживают однако критики, и я никогда не изменю высказанного мною мнения об этой системе воспитания, потому что имею слишком много причин, чтобы восставать против неё. Я повторяю еще раз, что позволяя собаке приобретать дурные привычки, охотник готовит себе чистую пытку и неприятную борьбу, в которой вооруженный парфорсом охот ник, терзающий свою жертву, выступает нельзя сказать чтоб в очень красивой роли.
Я буду впрочем иметь случай возвратиться к этому предмету, когда поведу речь об этом достославном ошейнике, употребление которого, к сожалению, иногда бывает необходимо.
Совершенно иным образом поступаю я при воспитании со баки. По моему, обучение щенка должно начинаться, так сказать, при отнятии от груди матери. С первого-же дня, как он начинает получать из ваших рук свою пищу, вы уже можете попробовать дать ему кое о чем понятие; как собственноручное кормление, так тысячи мелких обстоятельств доставляют охотнику случай упрочивать свое влияние над собакой, давать ей чувствовать свою власть и силу, – и все это незаметно, при помощи ничтожных средств.
Собака – как воск: из неё можно вылепить, что угодно,— было-бы только желание. Жестоко ошибаются те люди, которые думают, что щенок в раннем возрасте неспособен понимать чего от него требуют. Нисколько. Трех – четырехмесячную собаку можно уж начинать учить поноске и толковать ей важнейшее слово собачьего лексикона, именно „тубо“.
У меня в настоящее время есть два молодых сеттера до вольно хорошей породы; им по четыре с половиной месяца, и оба уже знают поноску и отлично понимают свое «тубо», смешно было-бы, конечно, если б я вздумал говорить, что они никогда не выкидывают у меня никаких шалостей, но я нисколько не преувеличу, если скажу, что они прекрасно понимают чего я от них требую, и что им запрещаю. Когда наступит пора серьезного учения, они уже будут у меня в руках, и такого результата я добьюсь с ними просто играя, без малейшего труда, как-бы забавляя их, быть может даже ни разу их не стегнувши.
Противники такого способа обучения, прославляющие дрессировку на парфорсе, могут разумеется поступать как им угодно, но я осмеливаюсь сказать им, что возражение, приводимое ими обыкновенно в порицание системы обучения собак с детства, не имеет значения, так как опровергается фактами; они говорят, что собаки, дрессированные без парфорса, часто упрямятся, но, как я сказал уже, это опровергается фактами; если- же найдется между такими собаками несколько вольнодумцев, то это доказывает только, что вольнодумство разрешают им их владельцы.
Впрочем мы все это скоро увидим: длинные предисловия не в моем вкусе и я немедленно приступаю к самому делу. Странно было-бы, конечно, если б кто-нибудь принял в буквальном значении слова сказанные мною выше, именно, что дрессировку собаки следует начинать со дня отнятия щенка от груди матери; тут разумеется дело идет о дрессировке не в собственном значении, а в смысле воспитания, заботливого ухода; поэтому я полагаю, что не выйду из программы, если скажу несколько слов и об этом предмете. Не говоря о прочих попечениях, необходимых при правильном уходе за щенком, я обращу внимание читателей лишь на одну довольно неприятного свойства операцию, которую однако следует совершать над щенком, несмотря на внушаемое ею отвращение. Как известно, в кишках у щенят находится громадное количество нарывов, которые, по мнению весьма многих опытных охотников, и служат причиной страшной болезни, губящей такое множество превосходных собак. Нарывы эти находятся преимущественно в толстой кишке, и всего обильнее показываются у отверстия заднего прохода. Ясно, что от скопления гнойной зловонной материи портится кровь животного и являются различные болезненные припадки, почему необходимо удалять эту материю. Если б можно было совершенно очистить внутренности от этих нарывов, то собаки были-бы вероятно совершенно избавлены от болезни, но к сожалению добраться до всех нарывов нет возможности, так как значительная часть их находится слишком далеко в кишке, поэтому и операция не всегда имеет то благодетельное действие, которого следовало-бы ожидать от неё; тем не менее, не смотря быть может на справедливость последнего замечания, с общей точки зрения, я могу засвидетельствовать по личному опыту, что извлечение этой материи приносит несомненную пользу.
Операция, о которой идет речь, конечно не из приятных, за то она чрезвычайно легка, и во всяком случае отступать перед ней не надо, как скоро дознано, что она спасает от гибели многих собак. Совершается она следующим образом: нужно надеть перчатки, поставить собаку между колен и креп ко держать ее; затем левой рукой нужно приподнять хвост, как можно выше, чтоб открылось отверстие заднего прохода, а правой сильно давить на кишку, чтоб давление проникло как можно дальше. При этом из отверстия вытекает гнойная материя, иногда кровянистая, распространяющая страшное зловоние, и иногда брызгающая очень далеко. Тем операция и кончается.
Говорят, что эта операция вещь не новая; я услыхал об ней от старого охотника Карла X; он же сказал мне, что она была в большом почете в то время и практиковалась большинством служивших при охоте короля-охотника. Все это весьма возможно, но мне все-таки кажется, что она мало известна, почему я счел нелишним упомянуть о ней.
Один из моих товарищей, услыхав от меня об этом средстве, применил его уже на целой дюжине щенят, и все его воспитанники остались невредимы. Многие другие охотники, которым я рекомендовал испробовать это средство, также дали мне о нем весьма одобрительные отзывы, а некоторые из них даже утверждают, что операция эта служит положительно предохранительным средством. Что касается меня, то я хотя и совершил с успехом сказанную операцию над многими моими воспитанниками, но положительного приговора произнести не могу, и мне кажется довольно преждевременным заключение о том, что она всегда предохраняет собак от губительной болезни; но весьма вероятно, что если ее совершать аккуратно каждую неделю, то разные болезни, которым бывают подвержены почти все щенки, будут проявляться в более слабой степени.
Теперь, когда средство это передано во всеобщее сведение, я думаю, что найдется много охотников, которые пожелают испробовать его на своих собаках, потому что если оно не всегда действительно, за то никогда не вредно; результаты своих опытов они вероятно не откажутся тоже сообщить печатно и тогда уже мы в состоянии будем положительно решить насколько это средство действительно и пригодно.
Не стану я также доказывать какую кличку лучше давать щепку – длинную или короткую, односложную или многосложную. Я предпочитаю короткую, но вообще это дело вкуса, и каждый может выбирать, что ему больше нравится, может окрестить свою собаку прекрасным именем Népomûcéne, как сделал это один из моих приятелей, полагая, что внимательность собаки к воззваниям своего господина находится в прямой зависимости от продолжительности этих воззваний, и что следовательно удобнее давать кличку, которую можно произвольно растягивать и сокращать; например, можно сказать быстро: Népomucène, или-же протянуть: Néé-pôômûù-ceb-nel, смотря по тому, требуется-ли от собаки немедленное повиновение, или-же ее призывают только ко вниманию, к осторожности. Пусть хоть и так, но мне все-таки никогда в жизни не придет фантазия дать своей собаке кличку „Népomûcéne“, и приятель мой, доказывая мне удобства этой клички, даром потратил свое красноречие.
Повторяю, кличка собаки в моих глазах есть дело второстепенное: хорошо дрессированная собака не нуждается в кличке; моя последняя собака, официально носящая название „Pirouette“, на практике, в поле, отвечала на кличку Pst. И это, по моему, самое лучшее имя.
Идеал дрессировки заключается в том, чтоб довести собаку до такой покорности, чтоб она повиновалась, чуть хозяин её двинет пальцем или, как говорится, поведет глазом. Легкий свист для привлечения внимания, легкое движение руки для отдачи приказания – вот разговор охотника с собакой в поле. Будет это – давайте собаке какую угодно кличку.
Когда щенок отнят от груди, ему нужно давать в изобилии коровьего молока: это самая лучшая пища, облегчающая щенку переход от молока матери к пище более существенной, к которой он постепенно приучаете, по мере того как крепнет его организм.
Кормить щенят следует всегда правильно, в определенное время: это одно из условии, наиболее способствующих правильному развитию и здоровому развитию собаки. Двух или трех щенят из одной посуды кормить не годится: более сильные, или более жадные, или наконец забияки всегда будут обижать более слабых и миролюбивых; кроме того жадно глотаемый корм не приносит надлежащей пользы, и щенята часто извергают эту пищу и остаются с пустым брюхом, с одним только воспоминанием о мучительной рвоте. Каждому щенку нужно давать корм отдельно, наблюдая за тем, чтоб более проворные не таскали у копотливых.
У меня был пойнтер, желудок которого обладал такими способностями, каких я не знавал ни за одной из известных мне собак. Четыре, пять фунтов хлеба в день обременяли этот удивительный желудок, так-же мало как поцелуй девическую совесть; ему все шло в прок и он не брезговал ничем: ел салат, фрукты, овощи, консервы, рыбу, омаров, – в крайности, мне кажется, он стал-бы даже глотать сабли. В день открытия охоты, мне случалось видать, как вечером. когда утомленные собаки храпели возле своих до половины только опорожненных чашек с кормом, этот рыцарь, вылизав до чиста свою посуду, вычищал еще шесть-семь чашек, из которых две или три нередко брал приступом. Если б такого прожорливого забияку вздумали кормить в детстве вместе с другими щенятами, то он наверное уморил бы целую полдюжину своих сестер и братьев.
Много тумаков принял мой бедный Стоп из-за своей удивительной прожорливости, многих неприятностей стоила она и мне. – А! чашки то уж вычищены! Это работа Стопа! Это у вас не собака, а просто судомойка! говорили мне приятели.— Вам к такому сокровищу следовало-бы приставить потомка Данаид. Как-то раз собирались мы завтракать в вагоне; тут-же присутствовал и Стоп. Когда стали выкладывать провизию, вдруг не оказалось пирога. – „Ну, ясное дело! – Стоп! Ах, разбойник!“ кричат мои товарищи. Начинают искать, – безуспешно: ни малейшего признака даже хоть бумаги, долженствовавшей облекать собой знаменитый пирог. Вопрос так и остался открытым, и мы так и до сих пор не узнали, точно-ли моей бедной собаке следовало приписать исчезновение великого произведения кондитерского искусства, специально заказанного у Пиотель и Шабо одним из наших товарищей…..
Бедному Стопу спускали однако его провинности ради его качеств. Несмотря на то, что Стоп был пойнтер, он однако превосходно ходил в лесу, так что маркиз де-Пиервиль, мой друг и товарищ по охоте, часто говорил мне, что он не видал собаки, которая бы так прекрасно работала в неровной местности, в кустарниках и оврагах.
Однажды зашла у нас речь о политике, и разговор грозил уже принять неприятный оборот. – „А что ваша собака хорошо работает в чаще? обратился тогда ко мне один из присутствовавших, чтоб переменить разговор“. – Эта? предупреждая мой ответ, сказал один из товарищей, похлопывая Стопа; – эта собака все-равно как политика, – она пролезет везде и всюду.
Извиняюсь за отступление. Теперь к нашим собакам.
Я говорил уже, что при раздаче корма, охотник может кое-чему учить собаку; теперь повторяю: он может приучать ее заучивать свою кличку и затем знаменитое pst (пст), о котором я только что говорил, и которое должно служить для собаки сигналом предстоящего ей удовольствия. Повелитель мира – это маленький желудок, сказал один великий человек; этот же повелитель управляет и щенятами. Точно также, чтоб приучить собаку к послушанию при первых-же прогулках, полезно брать с собой в карманы хлеба, и давать по кусочку каждый раз как молодая собака послушно приходит на зов.
Поверьте мне, что это не мелочи и не пустяки: если вы строго будете следовать этим советам и будете с первых же дней держать свою собаку постоянно при себе, то вы этим избавите себя от многих мучений и постепенно добьетесь от собаки полнейшего повиновения.
Бить щенка за непослушание – большая ошибка, и во всяком случае наказание должно соответствовать провинности. Щенок не слушается чаще по недостатку внимания, чем по упрямству или непокорности, потому при мелких погрешностях достаточно бывает громко крикнуть, хлопнуть арапником или дать легонький щелчок.
Крупные грехи требуют конечно более строгого наказания, но в этот возраст может-ли собака совершать действительно тяжкие преступления? Самый тяжелый грех совершается…. в комнате; в этот „грех“ нужно уткнуть виновного носом, громко прикрикнуть и выбросить согрешившего за дверь. Если б вы вздумали осыпать его ударами, то он понял-бы все-равно столько же.
Водится за молодыми собаками и еще большой грех – они гоняют кур. Это привычка скверная, требующая немедленного исправления, поэтому наказание должно быть телесное и должно производиться на самом месте преступления. Для исправления этого недостатка некоторые практики советуют привязывать курицу к хвосту гоняющей собаки, но это средство ничто иное как пустое ребячество.
Итак, наказание всегда соразмерное с преступлением: простое внушение, когда собака только гоняет птицу; несколько ударов арапником когда она хватает курицу или утку, и порка но всем правилам, если, не взирая на многократные отзывания, совершено кровопролитие.
Лишь только собака в состоянии вполне понимать требования своего господина, надо начинать преподавание „тубо“.
Многие охотники заметят, быть может, что это значит ставить плуг раньше быков, что нужно, чтоб собака выучилась сначала подавать, и т. д. Но я этого мнения не разделяю и поступаю так: когда молодой собаке дают корм, то ей не позволяют сразу бросаться к нему, а останавливают ее па несколько минут, говоря „тубо“. Сначала понятно собака на это никакого внимания не обращает, и ее нужно удерживать рукой, поглаживая и повторяя: «тубо» Таким образом она привыкнет понемногу стоять над чашкой с кормом до тех пор, пока ей не скомандуют: возьми или ступай (allez). Я предпочитаю слово allen, потому что оно применимо во многих случаях, а собачий лексикон нужно как можно больше ограничивать.
Мне вряд-ли надо говорить, что тут над кушаньем настоящей стойки быть не может; я не принадлежу к лагерю охотников, советующих приучать собаку стоять над жареной коркой хлеба. Тубо перед кормом имеет целью лишь запечатлеть в голове щенка важность и значение этого знаменитого слова, требующего немедленного повиновения и равносильного английскому down.
Таким образом незаметно, без всякого труда, без побоев, вы воспитаете себе послушную и покорную собаку.
II
Нужно-ли действительно пускаться в те подробности, в которые вдаются почти все профессора дрессировального искусства, касательно средства, употребляемых для того, чтоб выучить собаку ходить сзади своего хозяина? Не думаю. Нужно только, чтоб собака поняла значение слова „назад“, и раз она поняла его, нужно заставлять ее всегда идти сзади, повторяя „назад“ каждый раз как собаке придет фантазия идти рядом. Это так-же легко, как легко выучить ее понимать свою кличку, подходить на свист или просто на слово „пст“.
Итак, собаку, в первые-же месяцы ее жизни можно выучить идти на зов, ходить без своры и понимать свое „тубо“. Позднее, когда собаке минет четыре или пять месяцев, ее можно заставлять проделывать тубо над куском хлеба, по не употребляя при этом ни ошейника, ни веревки, а просто удерживая ученика рукой, в случае если он стремительно кинется на брошенный ему лакомый кусочек.
Не будьте слишком строги к преступникам, и если ученик ваш не обращает внимания на ваше приказание, если несмотря па дважды или трижды повторенное и уже понятное ему тубо, он хватает брошенный ему предмет, не бейте его, а просто отнимите как можно быстрее схваченную им вещь и щелкните повесу разок-другой но носу, громко выкрикивая при этом тубо. Через несколько уроков шалун совершенно исправится.
Все это чрезвычайно легко и просто, как вы видите, и очень занимательно, прибавлю я: каждый день замечается улучшение, каждый день приходится радоваться успехам и дивиться тем богатым способностям, которыми одарила природа благороднейшее из животных, вернейшего друга человека.
Неправда-ли, как далеки мы от парфорса? Я уверен, что к этому орудию пришлось-бы прибегать очень редко, если б щенят начинал учить с первых-же месяцев, так как способности, данные им природой, развиваются не от чего иного, как только от упражнения; а при системе противоположной эти прирожденные способности не только не развиваются, во даже подавляются, и собака тупеет, так что действительно при позднем обучении собаки приходится поневоле прибегать к мерам строгости, чтоб заставить собаку уразуметь то, что кажется ей непонятным. И вот является на сцену парфорс.
В особенности справедливо мое замечание относительно обучения поноске. Говорят, что молодые собаки имеют привычку хватать все, что им ни попадется; но вернее было-бы назвать это не привычкой, а прирожденным инстинктом. И в самом деле, кому неизвестны проказы щенят, оставляемых без присмотра в комнатах? И туфли ваши, и портсигар, и книгу, и платье, и дорогую кабинетную безделку, и чучело птицы – все стащит щенок, и попадись ему шляпа, муфта или кружева вашей жены – он и к этим вещам не восчувствует почтения: ему все хорошо, что попало в зубы…. Этой-то естественной способностью и надо пользоваться, чтоб со временем она развилась в достоинство, в качество.
Я не отрицаю парфорсного ошейника; я только не признаю его необходимым и неизбежным подспорьем обучения.
Итак, по моему мнению, не следует допускать, чтоб у собаки притуплялась прирожденная ей склонность подавать предметы. Я напротив развиваю ее, чуть лишь замечу её проявление, если-же проявление её почему либо замедлилось, то возбуждаю ее искусственными мерами, заставляя щепка играть перчаткой, носовым платком, комочком бумаги и проч. Если щепок не выказывает желания взять предлагаемую ему вещь, то я начинаю водить ею ему по носу, то отдаляя, то вновь поднося ее. Тут дело становится конечно интереснее, потому что щенку всего только три-четыре месяца, а в этот возраст у него на уме только игра. Не прошло минуты, а ваш маленький ученик – открывает уже рот и старается схватить платок или перчатку. Дело сделано. Я никогда не прерываю удовольствия собаки, и не отдергиваю занимающий ее предмет, а напротив оставляю его в её маленьких клыках, делая только вид, что хочу отнять его, щепок изо всех сил дергает платок направо и налево, стараясь удержать, и я с своей стороны тоже дергаю его направо и налево, чтоб не выпустить. Суть игры заключается в том, чтоб платок остался все-таки у меня. Собака должна понять, что вещь моя, что я ее только одолжаю ей, но что она всегда находится в моем распоряжении и владении.
Когда щенок, усиливаясь покрепче схватить свою игрушку, разжимает зубы, я проворно отдергиваю ее; он старается вновь забрать ее, я продолжаю слегка его поддразнивать, затем опять даю ему ее, и игра начинается снова.
Если вы желаете следовать моей системе обучения, то можете, проделав описанное мною, бросить платок или перчатку на пол и крикнуть „apporte“ (принеси). Щенок стремительно кидается, хватает брошенную вещь, и из десяти раз девять возвращается к учителю, прыгая от радости и тряся в зубах свою добычу; в случае же если он пожелает пользоваться ею, его следует позвать и он, помня о забавной игре с вами, опять-таки из десяти раз девять подойдет к вам. Если он заупрямится, не ‘браните его и, главное, не бейте, а подойдя, возьмите у него из зубов перчатку: он станет с ожесточением отстаивать ее, но вы не уступайте и начинайте прежнюю игру. Через несколько минут снова киньте перчатку со словом „apporte“, и он опять бросится за нею и часто, с первого-же урока, начнет приносить ее вам с величайшим одушевлением; говоря это, я нисколько не преувеличиваю.
Вначале не нужно слишком долго утруждать щенка, надо оставлять игру при малейших признаках утомления. Необходимо, чтоб поноска доставляла собаке удовольствие, чтоб с ней соединялись приятные воспоминания, и чтоб она отнюдь не на поминала о каком-нибудь наказании; если в них окажется надобность, будет еще время впереди; щенята – те же младенцы, младенцев-же не бьют. Через несколько времени, вы можете уже продолжать свои занятия с собакой сколько вам захочется и я могу поручиться, что вы утомитесь всегда скорее ученика.
Уроки эти нужно повторять аккуратно каждое утро и вечер (я говорю утром и вечером, но каждый волен разумеется выбирать для этого часы, наиболее ему удобные), и через несколько дней собака ваша будет подавать. Если ее таким образом упражнять в этом искусстве играя, то к тому времени как она в состоянии будет служить вам на деле, она уже вполне освоится с поноской и не станет выкидывать вам штук.
При обучении поноске можно употреблять такие вещи, в которые собака свободно могла-бы вцепиться зубами: перчатку, платок, комок бумаги; деревяшек и вообще твердых вещей давать не годится – их трудно ухватить; но раз вы дали щенку такой предмет, который он может кидать, кусать и грызть, что в его возрасте составляет необходимость, то вы очень скоро добьетесь желаемого.
Не бойтесь, чтобы привычка кусать и грызть поноску, могла приучить собаку мять дичь, этот сквернейший порок собака не приобретает: он бывает врожденный, как следствие темперамента; такой собаке давайте вы при обучении поноску хоть из платины или кремня, и она все-таки на охоте будет приносить вам перекушенных пополам куропаток.
Вот и вся невеликая мудрость, требующаяся для приучения собаки к поноске; мне право от души жаль наших охотничьих профессоров, отвергающих эту систему, потому что их теория и громкие фразы в сущности все-таки ничто иное, как пустые слова. Система эта превосходна: я сам имел и имею, видал и теперь ежедневно видаю, собак приученных к поноске по описанному способу, и подающих так, как не подает ни одна собака, дрессированная на парфорсе.
Я не скажу конечно, чтобы нелепо было предположение относительно того, что собаки дрессированные по описанной мною методе, всегда бывают капризны; не скажу я этого потому, что не люблю вообще резкостей, но… но я полагаю, что господа охотники, придерживающиеся системы строгости, говорят такие вещи, которые ежедневно опровергаются фактами. Проповедовать будто собака, приученная к поноске без парфорса, никогда не может хорошо подавать, так-же странно, как если б я выдумал утверждать, что дрессировка с парфорсом не дала ни одной хорошо подающей собаки.
Первые уроки преподаются всегда в комнате или вообще в каком-нибудь закрытом помещении; за ними уже следуют уроки под открытым небом. В комнате знакомой щенку, где он, так сказать, дома, он не так рассеян и всецело сосредоточивается на своем деле, т. е. собственно говоря, на вашем, так что дело идет, как по маслу. Другое дело на дворе или в саду: собака даже превосходно подающая в комнате, будет подавать далеко не так хорошо в первый раз, как вы выведете её из комнаты, почему и полезно вести дело постепенно, не торопясь.
Но этим все-таки еще не исчерпан весьма важный вопрос о приучении к поноске, сильно затрудняющем многих охотников, на самом-же деле чрезвычайно легком. Мы увидим в следующей главе, что собака, хорошо подающая в комнате, прекрасно осваивается с этим искусством и в поле.
Рисунок Эдмонда Остхауса
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”