Г.БЕЛЬКРУА ((BELLECROIX)
«ПРИРОДА И ОХОТА» 1878Г.
XI.
Вторая разновидность сеттеров, именно английские черные сеттера, признана всеми за собак, имеющих неоспоримо английское происхождение, хотя находились люди, утверждавшие, что и эти сеттера происходят, из Шотландии. По моему, эта порода, по своим прирожденным способностям, стоит в ряду пород наиболее замечательных; кроме того, на мой взгляд, она больше, чем все другие породы, соответствует нуждам французских охотников. Читатели, впрочем, сами в состоянии будут судить о степени пригодности черных сеттеров и сами могут составить себе о них более или менее выгодное мнение, после того, как мы разберем вместе их качества и способности.
В черном сеттере, как и в пойнтере, прежде всего поражает гордость осанки и изящество сложения. Он не так велик ростом, как ирландский красный, по много больше старинной французской длинношерстной легавой, много выше её на ногах и много лучше сложен.
Шерсть на нем лоснящаяся, черная, как смоль. Голова сухая, с легким переломом. Ноздри широкие. Глаза желтоватые, полны огня и страсти; выражение их почти свирепое. Ухо топкое, средней длины; поставлено высоко. Морда чрезвычайно выразительная; на ней отражаются все малейшие впечатления. Губы и нёбо у черного английского сеттера совершенно черные.
Шея длинная, но не сухая. Плечи сильные; плечевые кости длинные и локотки спускаются низко. Грудь выпуклая, обросшая длинной, тонкой, мягкой, шелковистой шерстью. Крестец широкий, несколько приподнятый, а не прямой.
Бёдра хорошо развитые, крепкие, по не тяжелые; голени длинные и широкие; пазанки короткие. Лапы узкие и сильные.
Чрезвычайно красивой наружности черного сеттера соответствуют и внутренние качества.
Чутье у него превосходное, пожалуй, настолько же тонкое, как у пойнтера. Выносливость замечательная.
Поиск страстный и живой, можно даже сказать, чересчур страстный и иногда слишком быстрый, тоже как у пойнтера. Ищет он верхним чутьем и в галоп. Я знал одного старого сеттера этой породы, пробовавшего пуститься в галоп даже за час до смерти; он умер на поле чести, умер на охоте самой славной смертью, которой может позавидовать любая собака самого благородного происхождения. Не прошло четверти часа с тех пор, как владелец Блэка сделал из под стойки его ловкий дублет, – как вдруг, спускаясь в овраг, собака легла. Напрасно старался охотник побудить собаку следовать за собой, чтоб дойти до ближайшей фермы, находившейся в нескольких шагах от места происшествия, – Блэк продолжал лежать. Тогда хозяин сел возле своего верного старого товарища и слуги. Собака положила ему голову на колени, устремила па него свой потухавший уже взгляд и оставалась так минут с десять неподвижно; затем, тело её содрогнулось от конвульсий и она покатилась без движения.
Блэку было тринадцать лет и, в продолжение этих тринадцати лет, ему приходилось испытать всякого рода охоты, и в поле, и в лесу, и в болоте, не только во Франции, но и в Англии, Германии, даже в Венгрии, где он ходил в придунайских болотах.
Если такая разносторонняя деятельность была доступна Блэку, то она доступна, как я полагаю, и всякой другой собаке этой породы.
Во время жаров, черный сеттер гораздо выносливее, чем желто пегий, гораздо лучше сохраняет чутье, чем французские легавые, гладкошерстная и длинношерстная, гораздо оживленнее и энергичнее, чем гордон. Одним словом, относительно полевой охоты, это перворазрядная собака. В лесу он неутомим и без труда привыкает искать в кустах. Видал я также многих черных сеттеров, прекрасно искавших по болоту и ходивших в воду так же непринужденно и легко, как водолазы, без всяких дурных последствий для своего здоровья.
Здесь прошу позволения разъяснить несколько вопрос, которого я уже немного касался, но который требует обстоятельного рассмотрения.
Как я уже высказывал, по моему мнению, все собаки одинаково могут быть пригодны для всякого рода охоты, т. е. болотной, лесной и полевой, что зависит от их воспитания и от практики. Но не все собаки, по своей телесной организации, приспособлены в одинаковой степени к той или другой охоте.
Так, я приводил в пример многих известных мне пойнтеров, безнаказанно охотившихся в болоте, в продолжение долгих лет. Тем не менее, я не говорю этим, чтоб пойнтер был собакой болотной, и мне самому пришлось потерять не одну замечательную собаку этой породы, только благодаря тому, что я требовал от них в болотной охоте больше того, сколько они в состоянии были мне дать.
Один из моих лучших пойнтеров умер пяти лет, в страшных мучениях от ревматизма, поразившего наконец и сердце. Впрочем, тут виноваты не столько мои требования, сколько собственная любовь пойнтера к купанью: он бросался в воду, по личному своему желанию, при всяком малейшем удобном и неудобном случае. Много раз видал я, как он, без всякой нужды, никем не побуждаемый, гнался вниз по Сене за каким-нибудь кусочком целых полмили, переплывал, тоже для собственного удовольствия, на другой берег, так что я насилу мог его заставить следовать за мной по берегу. Я однако не придавал значения и не обращал особенного внимания па эту водяную страсть, и в этом-то и заключается моя вина. Мак не в состоянии был вынести эти частые купанья, для которых ре создала его природа, и схватил простуду. Иногда, в поле, скачет мой Мак полным галопом, вдруг останавливается, ложится, вытягивается на бок и так замирает, без всякого движения, на несколько минут. Потом снова как пи в чем не бывало. Конец его известен.
Я обращаю внимание читателей на это обстоятельство, чтобы предостеречь их от ошибки, за которую я часто упрекаю себя.
Тем не менее, есть пойнтера почти вовсе нечувствительные к влиянию воды. Черные же сеттера, в большинстве случаев, вовсе нечувствительны к этому влиянию.
Черных сеттеров очень часто упрекают в непослушании. Но дело в том, как понимается это непослушание. Спору нет, что при первых шагах на поле своей деятельности, сеттер не оказывает такой мягкости и гибкости характера, как французская длинношерстная, но на то ведь он собака горячая, пылкая и страстная; он часто не умеет владеть собой и увлекается. Так ведь это лишь грехи юности, исчезающие бесследно под влиянием воспитания, опытности и времени.
Стойка черного сеттера великолепна и так же мертва, как у пойнтера. Само собой разумеется – я говорю о собаке дрессированной и натасканной, а не о школьнике.
Поноску он подает тоже отлично, лишь бы только его к ней приучали. Взгляд свой на этот предмет я высказал совершенно определенно и возвращаться к нему больше не буду.
Итак, вот вам собака, одаренная всеми качествами, удовлетворяющая всем требованиям охоты во Франции. Она хороша и в поле, в лесу, и в болоте, она не знает преград на охоте: ей ни почем и тростник и кустарник. Эта черта, впрочем, свойственна всем высокородовитым, чистокровным собакам: кипучая страсть заставляет их пренебрегать препятствиями; они идут к цели на пролом, во чтобы то ни стало, не соразмеряя сил.
Как пойнтер может ходить в лесу (об чем я уже говорил и чему доказательством могу привести двадцать свидетельств против одного), так может ходить в лесу и всякая другая собака, а черный сеттер тем более. Останавливаюсь я на этом в виду того, что мне приходилось слышать от многих сведущих и опытных охотников, будто черные сеттера совсем неспособны ходить в лесу, по причине своего неудержимого пыла и своей горячности. Ио подобное мнение совершенно ошибочно. Оно основано па началах теоретических, а не на практике, тогда как этот вопрос может быть разрешен только путем именно практики. Гг. В., например, имеют в своем распоряжении прекрасные места и держат нескольких собак, одних – исключительно для полевой охоты, других – исключительно для лесной, как это делают многие завзятые любители собак и страстные охотники. Пораженные замечательным достоинством черных сеттеров, они, за неимением под рукой пойнтеров, натаскали своих сеттеров самым тщательным образом на полевую дичь и охотились с ними только в поле. Для лесной же охоты употребляли клумберов и кокеров. При таком положении дела, ясно, что собаки, никогда не ходившие в лесу, никак не могли выработать в себе качеств, необходимых для лесной охоты.
Мне привелось видеть этих сеттеров на охоте в лесу и, признаюсь, своей работой они действительно не могли порадовать сердца охотника. Высоко поднявши морду, они усердно галопировали то вправо, то влево, в небольших, невысоких мелочах, и уходили от нас очень далеко и там становились на стойке. Конечно, это было крайне неудобно: приходилось искать их, вследствие чего, во-первых, попусту тратилось много времени, во-вторых, происходила путаница: мы сбивались с принятого направлен . Кроме того, в поисках за собаками, часто приходилось вспугивать дичь, мимо которой они уж прошли, не причуяв, или же случалось даже неожиданно вспугнуть ту самую дичь, над которой стоит собака, потому что собаку, скрытую от нас ветками, мы не могли увидеть раньше. Вообще цель охоты не достигалась. Однажды, стреляя по зайцу, охотник влепил заряд дроби в собаку, стоявшую над другим зайцем. Это уж переполнило меру терпения и гг. В. закаялись когда либо употреблять для лесной охоты своих великолепных сеттеров.
По моему, такое решение было слишком преждевременно, но эти господа, конечно, могли исключить сеттеров из лесной охоты, без всякого для себя ущерба, так как могли позволить себе роскошь иметь нескольких различных собак, с специальными назначениями. Всем же охотникам, стоящим в менее благоприятных условиях и принужденным довольствоваться одной только собакой, я положительно и верно говорю. Английский черный сеттер, при терпенье и уменье охотника, может быть отлично выдрессирован для охоты в лесу. Только не отчаивайтесь сразу, не взыскивайте с собаки слишком строго, снисходительно смотрите на её первые промахи, которые неизбежны при первом вступлении на новое для неё поприще служения; помните, что перед вами ученик, что прежде всего нужно, чтоб он понял, чего вы от него требуете. А раз он узнает ваши требования, приказы и правила, уж он уклоняться от них не будет и вы пожнете плоды от трудов своих. Вы будете иметь в своем распоряжении собаку, обладающую, кроме замечательного чутья, нестомчивостью и выносливостью, благодаря которым вы в состоянии будете, если пожелаете, ходить изо дня в день с одной и той же собакой, тогда как, при иных условиях, вам потребовались бы для того две, а то так и три собаки.
В этом отношении, о черном сеттере можно сказать то же, что и о пойнтере, а именно: сеттер не есть, собственно говоря, собака, специально приспособленная к охоте в лесу, но если положить на воспитание его некоторую долю терпения, если упражнять его в лесу так же часто как и в поле, – из него выработается великолепная собака и по лесной, и по полевой дичи. Если же принять во внимание, что он переносит легко влияние воды и может поэтому отлично ходить и в болоте, то ясно, что эта порода является, по своим природным дарованиям, самой лучшей и наиболее приспособленной к условиям охоты во Франции.
Есть и в черном сеттере тоже один маленький недостаток: сильно бьется в нем жилка задора и, при удобном случае, он не прочь запустить в противника свои крепкие зубы. Но это оборотная сторона медали, все-таки чрезвычайно блестящей. Какая же медаль не имеет изнанки? Каюсь, некий мой друг и во мне видит изнанку, признавая таковой мою страсть к английским легавым!..
XII
В нижеследующей главе мы будем рассматривать самую замечательную породу английских сеттеров, быть может даже самую замечательную из всех существующих пород длинношерстных, именно породу сеттеров красных ирландских (Red irish setter).
Ставя, во чтобы то ни стало, истину выше всего, я объявляю уже с самого начала, что любители собак смиренных, благоразумных, холодных и осмотрительных, никогда не привьют названных свойств пылкому и горячему красному сеттеру.
Красный сеттер пригоден далеко не для каждого охотника: ему, как и легкому пойнтеру, необходимо достойное его поле деятельности. В физическом отношении он отличается железной силой, в нравственном – огневым темпераментом.
Уже одним цветом шерсти красный сеттер, равно как и красный пойнтер, прельщает взоры всех истинных любителей. Цвет этот рыжий, того мягкого и темного топа, который может воспроизвести только художник, но который положительно нельзя определить словами.
Но что значит цвет шерсти в сравнении с этой благородной осанкой, с этой гордой поступью, с этой уверенностью во взгляде, с огнем, загорающимся в нем в минуты оживления! Одна уже наружность говорит об том, чего может охотник ожидать от собаки.
Итак, все любители, требующие от собаки тихих ласк и разных салонных жантильностей, да отвернут свои взоры от ирландского красного сеттера. Он создан не для них. Я не хочу этим сказать, чтобы он неспособен был к тому, к чему способна всякая собака, т. е. чтоб он не имел верности, преданности и привязанности к своему господину, – нет, нисколько! Я хочу сказать этим, что призвание красного сеттера не в том, чтоб фигурировать, в качестве украшения, на мягких, роскошных коврах кабинетов; он не может довольствоваться осторожными ласками, которыми снисходительно награждают иногда его братию затянутые в перчатки руки; он неспособен ни к какой роли в тех маленьких домашних сценках, которые наполняют радостью сердца всех комнатных охотников. Вот почему я и советую охотникам, желающим иметь собаку с салонными способностями, не останавливать своего выбора на красном сеттере, а обратить свое благосклонное внимание па собаку, более достойную столь высокой чести.
Ирландский же сеттер – это собака вылитая из стали и выкованная из железа; охота – его врожденная потребность; я разумею охоту настоящую. От него сельский охотник может требовать всего, не опасаясь, что требования могут оказаться непосильны и чрезмерны. Эта собака может замучить ходьбой полдюжины скромных и тихих охотников, но её собственная страстность и пылкость иссякают только вместе с силами, можно сказать, потухают почти вместе с жизнью.
Короче, эта собака охотится до конца, всегда и везде, никогда не рассчитывая сил, с страстью, доходящей до самозабвения; подобную страсть и можно встретить только у ирландского красного сеттера, да у красного легкого пойнтера, о котором я уже говорил; еще правда у некоторых из черных пойнтеров, замечательных тоже по своей нестомчивости и выносливости.
Сколько хлопот наделали красные сеттера, многим знакомым мне охотникам – я рассказывать уж не стану, а повторю только, что господа, предпочитающие охотиться спокойно, холодно и размеренно, хорошо сделают, если не захотят связываться с удалыми собаками, не имеющими ни одного из качеств, требуемых превосходным древне классическим методом преподавания, в силу которого собака должна была спокойно и благонравно обнюхать каждую травку, каждый бугорок, каждый клочок земли, и терпеливо размеривать и рассчитывать свой поиск по квадратным аршинчикам.
Говорю это нисколько не с целью осуждения системы, принятой нашими отцами и превозносимой ими. Я не имею пи малейшего намерения критиковать прошлое. Напротив, я признаю, что данная система, по условиям того времени, была вполне хороша: дичи было повсюду в изобилии, охотники были редки, браконьеры принуждены были поневоле ограничивать районы своих хищнических действий, имевших поэтому характер местный. Теперь совсем не то: прогресс и железные дороги все изменили. Теперь охотятся все: там, где прежде было всего два охотника, теперь насчитывается их уже двадцать; браконьерство тоже усилилось, благодаря устройству новых путей сообщения, представляющих легкий и верный способ для сбыта воровски добытой дичи; да и самая дичь изменилась: соразмерно уменьшению её численности, возрастает её строгость; всюду и беспрестанно преследуемая, она сделалась осторожной и недоверчивой, так что теперь очень позволительно сомневаться в том, чтоб охота, за исключением, конечно, мест заповедных, строго охраняемых, по системе, излюбленной и рекомендуемой нам нашими старыми учителями, могла давать в настоящее время прежние результаты. В самом деле, чем бы кончилась охота такого охотника, который, следуя мудрым советам отцов, вздумал бы усердно утаптывать землю, вытоптанную уже до него целой фалангой охотников? Еще в день открытия охоты туда-сюда: он поохотился бы все-таки споено в тех местах, где ходят сотни охотников, потому что куропатки не сознают накануне, что в этот день их ждет нападение и что смерть будет грозить им со всех четырех сторон. Потревоженные с самого раннего утра, не приготовившиеся к защите, разбитые, перепуганные, то и дело подымаемые и сгоняемые с одного места на другое, совсем одуревшие от страху, несчастные куропатки не знают уже куда направляться, где искать спасения. При таких обстоятельствах, тщательное высматривание всех уголков приносит несомненную пользу и дает возможность поднять одну-другую измученную, за таившуюся где-нибудь птицу, не успевшую еще прийти в себя от беды, грозившей ей от руки другого охотника, собака которого только что сейчас прошла мимо и не причуяла несчастную полумертвую добычу. Но подобный праздник выпадает только раз в году и длится всего один только день; во всякое же другое время, охотник (если, конечно, он не охотится в заповедниках), отстаивающий правила, завещанные нам дедами и, ради соблюдения их, тщательно следующий взад и вперед за своей собакой, думая поднять дичь, пропущенную другими, – девяносто девять раз из сотни, потратит на охоте свое время совершенно даром. Если кто не убежден еще в справедливости сказанного, пусть попробует на опыте и убедится в том на деле.
Следовательно, не подобает нам печалиться и сожалеть о невозвратном прошлом, да не след также упорно и слепо придерживаться заветов старины, бывших вполне хорошими в свое время, но не пригодных уже в настоящее. Мы должны идти за условиями века: современная нам дичь прогрессирует (несмотря на то, что мы с вами, читатель, предпочли бы в этом отношении прогрессу отсталость, не так ли?), стало быть, должны прогрессировать и наши средства к нападению. И действительно, опыт показывает нам, что люди наиболее сведущие в деле не делают уже того, что делывали их отцы, да и того, что делывали сами они во времена оны.
Простите мне, читатель, это разглагольствование; я позволил его себе для того, чтоб задобрить вас в пользу моего нового „protégé“, который, увы! не в состоянии был бы заслужить вашу благосклонность, если б я не постарался заранее убедить вас в истине защищаемых мною воззрений. Новое мое отступление сделано все ради тех же собак с широким поиском! Отступление это совсем удалило меня от нити моего рассказа, т. е. от краткого описания ирландского сеттера. Мне право совестно за то, что я так беспорядочно разбрасываюсь, впрочем, я надеюсь, что читатели не будут взыскивать с меня слишком строго, так как я не имею ведь претензии писать какое-либо дидактическое сочинение, а попросту, без затей, беседую лишь с охотниками о том, что приходит на мысль, по поводу общего, интересующего нас предмета.
Итак, возвращаюсь к описываемой собаке.
Голова у ирландского сеттера большая; лоб широкий и, в хороших экземплярах, очень крутой и высокий.
Морда с сильным переломом, четырехугольная; глаза желтые, обрамленные черными ресницами.
Нос весь черный, немножко приподнятый, с прямым уступом. Ноздри широко открыты, чрезвычайно чувствительны и подвижны.
Брыли отвислые, иногда бывают несколько более светлого цвета, чем голова. Губы черные.
Шея сильная, мускулистая, не короткая и не дубоватая. Плечо тоже сильное, косое и длинное. Грудь широкая и выпуклая. Видно, что легким дышать там свободно. Крестец широкий, приподнятый, сильный и вместе с тем гибкий. Бедро длинное; голень тоже длинная и широкая. Пазанки короткие и сильные. Ногти толстые. Почти все ирландские сеттера, как и большинство английских и ирландских собак, хорошо „подкованы“.
Перо не должно заходить за голенную кость. Чем оно короче (конечно, не до безобразия), чем толще при корне, тем лучше рекомендует породистость и силу собаки. На конце хвоста шерсть должна быть всегда реже и короче, чем на середине; подвес допускается только на середине, потому что при корне и на конце шерсть всегда короткая у собак породистых.
Летнее одеяние собаки прохладнее, чем зимнее: летом ирландский сеттер одет более редкой и тонкой шерстью, что имеет значительное влияние на ту легкость, с которой переносит он летние жары. Зимой, наоборот, он обрастает целой шубой из длинного и густого волоса, вследствие чего для него вовсе нечувствительны сильные зимние морозы.
О том, каково действует ирландский сеттер в поле, я уже отчасти предупредил читателя. „Это черт знает, что за собаки, – говорил мне недавно один из моих товарищей, давно уже знакомый с ирландскими сеттерами. Спору нет, они превосходны, с прекрасным чутьем, великолепной стойкой, но они годны только разве для молодого охотника, или для неутомимого ходока, да к тому же и стрелка хорошего“.
Я не буду здесь входить в подробности всех сделанных мною ему возражений, не желая повторять всего сказанного мною, по поводу пойнтеров. Тогда мы, чего доброго, никогда бы, пожалуй, не дошли до конца. Я скажу здесь только, что ирландский сеттер, хорошо дрессированный, т. е. приученный к повиновению и к крепкой стойке, утомляет охотника не больше, чем первая встречная легавая собака, не требует от него ни большей крепости ног, ни более быстрой ходьбы. Правда, что сам сеттер выходит очень много земли, но этим он именно и избавляет вас от труда и от усталости, которых вы не избегли бы, если бы шли следом за собакой-тихоходом. Всякий, разумеется, согласится, что гораздо легче пройти двести шагов по прямому направлению к месту, где собака сделала стойку, чем до того же самого места колесить кругами вслед за собакой, ищущей под ногами. К тому же, собака, забегая далеко направо и налево от вас, находит вам ту дичь, присутствия которой вы бы даже и не заподозрили, будь у вас собака, отходящая только на два аршина. Думаю, что и настаивать па справедливости моего замечания излишне, потому что доказательства слишком вески и говорят сами за себя. Понятно, что я имею в виду охотников, охотящихся самостоятельно, а не в обществе многих любителей, в линию.
О том, что дичь боится не собаки, а охотника – я уже говорил и повторять это считаю ненужным.
Поиск красного сеттера в поле очень сходен с поиском пойнтера. Что же касается лесной охоты, – то сеттер гораздо более пригоден для неё, чем пойнтер. Здесь я должен повторить сказанное мною о собаках с широким поиском. Порывистостью и необузданностью красный сеттер не уступает черному; он такжеслишком далеко уходит, увлекаемый страстью, с которой сам он совладать не в силах и умерить которую в состоянии лишь воспитание и опытность. Первые дебюты его всегда страдают чрезмерной горячностью и пылкостью, но эти порывы скоро охлаждаются, если только собака – в руках дельного и положительного человека, строго взыскивающего с неё за каждое уклонение от правил, за каждое дурачество. Таким образом, по моему мнению, ирландский сеттер может превосходно ходить в лесу; факт этот вряд ли даже можно оспаривать, так как он подтверждается тысячами примеров.
Признаюсь, случалось и мне видать красных сеттеров, отвратительно ходивших по лесу; но обыкновенно, поохотившись четверть часа с их владельцами, я отпускал бедным собакам все их прегрешения, прошедшие, настоящие и будущие.
Каким образом могли выработаться хорошие качества в собаках, принадлежащих таким бесподобным охотникам? Может ли попять что-нибудь собака, если охотник – то предоставляет ей действовать, согласно собственным её желаниям и необузданным порывам, не сдерживает ее, а дает ей полную свободу, – то вдруг начинает ее останавливать, то совсем некстати возбуждает ее еще сильнее, спеша поскорее рысцой к тому месту, где она стоит на стопке, то заведет ее не против ветра, а по ветру, – то относится к ней слишком строго, то слишком равнодушно и снисходительно? Спрашивается, чему может научиться собака в такой безалаберной школе? Вправе ли мы судить собаку за неуменье её владельца, или за его недоумие?
Видали ли вы когда-нибудь хорошую собаку в руках плохого стрелка? Видали ли вы, чтоб плохой охотник сам воспитал себе хорошую собаку? Нет и нет! Но вы наверное видали, что породистые собаки высшей школы забегают вперед, если их несведущий хозяин идет по ветру, и отбежав, оборачиваются назад и начинают искать, двигаясь уже против ветра, навстречу неумелому, жалкому охотнику.
Кого же прикажете тут винить – собаку или человека? Можно ли удивляться, что собака не имеет крепкой стойки, если владелец её, с первых же шагов её на охоте, всю свою заботу полагает лишь на то, чтобы как можно поскорее добежать до стоящей собаки и поднять дичь? Подобная поспешность сокращает продолжительность стойки и возбуждает нетерпение собаки, а этого-то именно и необходимо избегать; простой здравый смысл говорит уж нам, что собаку следует приучать, напротив, к терпению и протягивать время стойки до последней возможности. Так нет, нам неймется! нам нужно, во что бы то ни стало, как можно скорее поднять дичь, выстрелить, убить, промазать, только скорей, скорей! – Жалко и глупо! Страдает же тут все таки бедная собака.
Я знаю, что все мои слова пропадут бесследно, как глас вопиющего в пустыне, и что страсть в описываемом охотнике всегда будет господствовать над разумом. Ну, так и не требуйте же, в самом деле, от собаки, чтобы она учила вас уму-разуму! Учитесь сами держать собаку на стойке, елико возможно долго, а потом уж взыскивайте и с неё. Рассудите по совести, справедливо ли сваливать на собаку, или на её породу, те ошибки, в которых повинен лишь тот, кто дрессировал ее или постоянно охотился с нею?
Вопрос этот в сущности много серьезнее, чем кажется с первого взгляда, и совершенно устраняет упреки, которыми осыпают многие охотники некоторых собак, находя их неспособными к лесной охоте. Говорю только о лесной, потому что сам признаю, что к охоте в болоте, действительно, многие собаки непригодны по своей природе; иная собака превосходно ходит по болоту, но не в силах противостоять влиянию воды. Но ни одна собака не может оказаться по природе непригодной для охоты в лесу, и если она не ходит в нем, или ходит, да скверно, так в этом виновато только воспитание, не сумевшее привить ей качеств, необходимых для названной охоты. Не поднявши зайца из куста терновника, собака не очень-то отважно продирается в куст; по после того, как ей несколько раз посчастливится найти там зайца, она уж идет туда без малейшего колебания и раздумья. Сначала она будет делать стойку у края чащи, опасаясь продвинуться дальше вглубь; позднее же, когда она видит, что зайцы выскакивают из самых кустарников, она поймет, что нужно искать их там, дальше. Пылкая натура, страсть к охоте, несколько удачных выстрелов – делают остальное. Я видал, как в чащу входили пойнтера, с самой топкой шерстью, несмотря на то, что каждый раз выходили оттуда окровавленными, с изодранными боками или ногами. Подобные царапины не причиняют, однако, собаке того вреда, который приносит ей охота в болоте, в сырости и мокроте; они не имеют никаких дурных последствий, и собака, раз прошедшая через эти испытания, нисколько уж их не боится.
Ирландский же сеттер даже самой природой одарен качествами, нужными для лесной охоты, чего, конечно, отвергать никто не станет в нем есть и пылкость, и сила, и выносливость; он не боится царапин и уколов. Следовательно, если иные охотники не добились от него всего, что он в состоянии дать им, значит они не умели толком взяться за дело, или не имели терпения довести дело до конца: По крайней мере, меня никто никогда не убедит в том, чтобы ирландский сеттер обладал именно такими свойствами, которые делали бы его неспособным к лесной охоте.