(4—14 мая).1877г.
Л.П. Сабанеев
По примеру москвичей, устроили у себя выставку собак и петербуржцы. Неудивительно, конечно, что Москве принадлежит почин в этом деле и что Петербург является лишь подражателем: Москва всегда была, есть, да, по всем вероятностям, и впредь будет центром русских охотников. В чем другом она, быть может, и уступает, а в отношении охоты ей, конечно, принадлежит первое место. Еще в давно минувшие времена, сезжались сюда со всей России богатые бары померять своих собак на садках, и эти охотничьи сезды служили своего рода выставками, хотя исключительно борзых собак. Затем, когда коренная русская псовая охота пришла в совершенный упадок, москвичи-охотники, не желая все таки совершенно погубить дело охоты, продолжали собираться по воскресным дням на Лубянской площади, которая таким образом служила им как бы первобытным клубом. В шестидесятых годах, москвичи-же, не желая действовать в одиночку, в разброд, устроили первое общество ружейных охотников, которое и до сих пор, когда охотничьих обществ и кружков насчитывается уж очень много, остается самым многочисленным и самым благоустроенным обществом. Оно сплотило всех, или почти всех, лучших московских охотников, в одну, хотя, самособою разумеется, и не вполне дружную, но тем не менее тесную семью; в этом собственно и заключается чрезвычайно важная его заслуга. Но односторонняя, слишком узкая деятельность первого московского общества охоты вызвала, наконец, учреждение другого общества, именно Императорского общества правильной охоты. Последнее поставило себе главной задачей уже не частную охоту на арендованных лесах и болотах, а задалось широкой целью – по возможности способствовать правильному ведению охотничьего дела; вследствие чего тут, на первом плане, стояло устройство выставок охотничьих собак и лошадей, устройство садок и охотничьих сездов. Полный успех первых трех очередных выставок, а также сездов и садок, показал, что общество начало действовать вполне своевременно. Охотничий мир видимо оживился, начала возрождаться русская псовая охота, хотя и не в прежних грандиозных размерах, и начал вырабатываться более правильный взгляд на собаку и охоту, чему много способствовал в свою очередь «Журнал Охоты», издававшийся обществом. К сожалению, политическия события заставили почти всех главных деятелей общества оставить на время заботы об охотничьем деле, так как они были призваны к более серьезным обязанностям. В силу этого, в истекшем году, не было устроено ни выставки, ни садки. Деятельность общества временно приостановилась и даже журнал, издававшийся им, оставаясь по прежнему органом Императорского Общества охоты, временно же передан в заведывание редакции. Но когда рассеются тучи, всё еще пока висящие на политическом горизонте, – Общество по прежнему будет продолжать свою полезную деятельность.
Сознание полезности такого рода деятельности проникло и в среду петербургских охотников, устроивших на этом основании свою первую выставку. Впрочем, первая попытка устроить выставку собак в Петербурге относится еще к 1869 году; но та выставка, осуществленная по инициативе Общества Покровительства животным, почти вовсе не имела охотничьего характера и, по числу экземпляров (немного более 50), не заслуживала никакого внимания. Ее нельзя было сравнивать не только с выставками собак и мелких животных, бывших в Московском Зоологическом Саду, в первые годы его существования, (в 1863 г.) но, пожалуй, даже и с прежним «Сборным Воскресеньем» (первое Воскресенье Великого Поста), когда на Лубянскую площадь выводили для продажи не десяток, а сотню более собак всевозможных пород. Выставка Общества Покровительства животным не только не принесла пользы петербургским охотникам, а напротив – вред: она была совершенно неудачна и многие выставленные собаки, по непростительному нерадению «покровителей животных», зачумели и передохли.
Но все-же и эта неудачная выставка дала некоторые благие результаты. Подобно тому как охотничий отдел на Политехнической выставке в Москве, послужил к образованию Императорского Общества, -выставка 1869 года повела к основанию при Общ. Покровительства животным, особого отдела, под названием С.-Петербургского Общества Любителей Охоты. Это последнее скоро сделалось самым главным, многочисленным и богатым обществом, но неурядицы, возникшие в нем в 1875 году, при вели его в совершенное расстройство и грозили ему полным разрушением. Только усилиями некоторых членов его, оно спасено от окончательной гибели. Теперь, совершенно обновленное, оно, понятно, старается возвратить свой утраченный кредит и пошатнувшееся положение: лучшим средством для этого оно избрало устройство выставки, действительно состоявшейся 4-го мая.
Но, при всех своих добрых пожеланиях, общество, по неопытности и непредусмотрительности, поставило себя, на выставке, в некотором отношении, в фальшивое положение, так как вся хозяйственная и распорядительная часть её принадлежала не Обществу, а совершенно постороннему лицу. Эта двойственность и спекулятивный характер выставки отозвались на ней весьма неблагоприятно, но, конечно, в силу этого, и ответственность за все неудобства и беспорядки по ней не лежит на Любителях, на долю которых остались только выбор экспертов и присуждение наград. Кроме того, весьма важные ошибки, отозвавшиеся неблагоприятно на успехе выставки, состояли в том, что, во-первых, публикации о выставке появились только великим постом, менее чем за два месяца до её открытия – и, во-вторых, в неудачном выборе времени: месяц более неблагоприятный для выставки собак, чем май – трудно и выбрать; тут все собаки не «в поре», особенно длинно-шерстные, и не всякий охотник решится их выставить. Притом в это время все псовые охотники заняты своим хозяйством и, наконец, сами петербуржцы уже разъезжаются на дачи и в имения. Да и вообще-то в настоящие тяжелые времена, и всем уж не до собак.
Все это вместе имело последствием то, что выставка не но сила на себе вполне охотничьего характера. Первые два дня, до прибытия собак Его Величества, большая часть собак принадлежала к разряду сторожевых и так наз. chiens de luxe, которые, конечно, много привлекательнее для публики борзых, гончих в легавых, но не имеют никакого интереса в глазах охотников, для которых собственно и предназначалась выставка. Таким образом, охотники, заплатившие, в первые дни открытия выставки, за вход 2 рубля, имели удовольствие видеть 174 собаки, из которых только 84 были охотничьи, да и из тех большая часть были довольно плоховаты. На 3-й день, с прибытием борзых и гончих Царской охоты (всего 45), на стороне охотничьих собак оказался значительный перевес, который с каждым днем, вплоть до 12-го мая делался все сильнее. Общее число выставленных собак к этому времени достигло 260; из них охотничьих было 154. Почти половина их принадлежала однако к Царской охоте и охоте Его Высочества Николая Николаевича Младшего,- не будь этих собак – борзых и гончих почти вовсе не было бы. 2) Несвоевременность публикаций и, главное, самой выставки, придали ей чисто петербургский характер; иногородних собак, за исключением собак Гужона (из Москвы), не было совсем.
Но все-таки, несмотря на все поименованные мною оплошности, недосмотры и беспорядки, обыкновенно недопускаемые, выставка любителей может считаться почти удавшеюся, и не оставляет никакого сомнения в том, что, при более благоприятных и выгодных условиях, выставки могут быть и здесь не хуже, чем были в Москве. Правда, здесь всегда будет меньше экспонентов псовых охотников, но за то могут быть экспоненты из Польши, Остзейских губерний, Финляндии и даже из-за границы; следовательно, петербургские выставки должны быть гораздо более разнообразны и интересны. Нельзя также не иметь в виду того обстоятельства, что в Петербурге всегда будет несравненно более посетителей, чем в Москве: последнее-же весьма важно в том отношении, что вы ставка может быть обставлена в декоративном отношении много лучше чем 2-я и 3-я очередные выставки Императорского общества в Москве, лучше, чем минувшая и даже , пожалуй лучше, чем 1-я очередная. Одно лишь крайне неудобно в Петербурге – именно, что все здешние манежи гораздо меньше московского экзерциргауза. Первоначально устройство выставки любителей предполагалось в Дворцовом манеже; затем нашли более удобным занять под нее Конногвардейский манеж (который, по крайней мере, втрое, если не вчетверо менее московского, но лучше его в том отношении, что гораздо светлее). Теснота помещения не дозволила устроить в нем даже буфета, что для постоянных посетителей представляло большое неудобство, в особенности же, если принять в расчет, что, благодаря продолжительности весеннего дня, выставка закрывалась в 8 часов вечера (с 10-ти часов утра). Декоративная часть ее была возложена на известного архитектора Бруни.
Начиная от входа, кругом всего манежа, у стен устроены были, сколоченные из досок (некрашеных), невысокие стойла, аршина 2 в ширину и 2 аршина с небольшим в вышину; всего их было немного более 100 (117). Задняя стенка стойл, почти прилегающая к стене, была сделана из брусков, т. е. решетчатая; к этим брускам были привязаны вехи и флаги, в весьма достаточном количестве *). В каждом углу здания находилось по одному большому помещению, с решетчатыми дверцами: в одной из этих загородок, справа у входа, находились доги Козакевича; слева, овчары Его Высочества Николая Николаевича Старшего; справа в глубине манежа, половина гончих Его Величества (черно-пегие), а слева доги Лихачева. По средине же устроены были, начиная от входа, поперек манежа две шестиугольные загородки, соединенные коридором. Так как собаки (борзые, Его Высочества Николая Николаевича Младшего) вылезали и выскакивали из этих загородок, то сверху их была сделана сквозная крыша из брусьев, и самые загородки были забраны почаще. Это, конечно, вышло крайне некрасиво и неудобно, потому что собак не было видно вовсе. Вслед за этими шестиугольными загородками устроено было возвышение, имевшее круглую форму, разделенное на 10 или 12 очень удобных отделений с проволочной решеткой снаружи; отделения эти были заняты комнатными собачонками. Дальше следовал большой двухсторонний прилавок с ружьями и охотничьими принадлежностями; затем очень высокая (до 3 сажен) пирамида, предназначенная для чучел; потом опять такое же круглое возвышение для маленьких собак, а затем еще две шестиугольные загородки, но без коридора и крыши; в одной из них помещались борзые, а в другой багряно-пегие гончие Его Величества. Этим заканчивался средний ряд.
Общий вид выставки производил довольно благоприятное впечатление; безобразили ее несколько лишь крытые загородки с борзыми Его Высочества Николая Николаевича Младшего и почти совершенно голая пирамида, занятая только внизу чучелами Лоренца из Москвы.
Относительно удобства похвалить выставку нельзя: стойла и загородки оказались совершенно непрактичны, потому что собаки помещались прямо на подостланной соломе, без нар, и разсмотреть их было довольно трудно. Кроме того, печатные ярлычки были прибиты у самой стены; следовательно, не всякий мог разобрать всю надпись, тем более, что барьер, которым обнесены были стойла, был устроен, отступя от них на аршин. Все это в сущности, конечно, пустяки, а все-же неудобно для посетителей. Главное же неудобство то, что собаки были совершенно перемешаны и почти не было намека на какую либо систему их расположения. Можно только сказать, что стойла правой стороны были заняты, по большей части, подружейными собаками, а левой – большими комнатными; только задний ряд стойл заключал в себе исключительно бульдогов. Положим, в оправдание этого можно привести то обстоятельство, что собаки (заметим, вопреки всем правилам выставок) приводились на выставку с 4-го по 12-с число; однако этот беспорядок мог быть легко устранен, так как перебить ярлыки не составило бы никакого труда, в особенности же, если принять во внимание, что большая часть собак находилась под присмотром особой прислуги, нанятой распорядителем; эта прислуга и кормила собак. За корм полагалась плата в 3 р. с собаки; кормили там собак, конечно, лишь желающие: иначе такое условие могло бы быть, понятно, стеснительным. Большинство собак и ночевало в манеже.
Перехожу теперь к описанию лучших, бывших на выставке, собак, как премированных, так равно и не получивших никаких наград. Прежде всего я займусь рассмотрением самого богатого отдела подружейных собак, именно сеттеров.
Судя по тому, что сеттера в Петербурге попадаются чуть-ли не на каждом шагу, я думал увидеть на здешней выставке представителей этой породы гораздо лучших, чем те, которые были выставляемы на очередных выставках в Москве. Ожидания мои однако оказались совершенно напрасными; но они были вполне основательными, потому что преобладание сеттеров в Петербурге представляет факт несомненный, хотя зависит он и не от того, чтобы петербургские охотники больше знали толк в них и тщательно блюли породу, а от того, что здесь больше собак выписных. К тому-же, здесь, по-видимому, вовсе не практикуется искусство воровать и сводить собак, тогда как в Москве оно процветает и имеет множество ревностных служителей, в лице так назыв. «собачников», доведших его чуть-ли не до высшей уж степени совершенства. Что ремесло это мало развито здесь – видно из того, что на улицах зачастую приходится видеть собак, бегающих свободно, без провожатых, собак очень хороших, которые могли-бы служить украшением описываемой мною выставки, и которые в Москве держались-бы понятно, не иначе, как под семью замками.
В виду этих благоприятных условий, которых жаждут, но не имеют москвичи, отсутствие на выставке сеттеров более, чем странно. Представителями этой породы, играющей в последнее время столь важную роль в глазах северных и среднерусских охотников) явились здесь 29 самых заурядных, за весьма немногими исключениями, собак. Настоящих ирландских сеттеров, характеристическими признаками которых служат крупный рост и «красная» шерсть, не было вовсе: Говер г. Чеваканскаго и Милорд г. Шпигеля не могут быть отнесены к этой породе, так как представляют собой ублюдков от помеси ирландского сеттера с английским. Милорд впрочем недурен, только белые лапы и светлый нос выдают его нечистокровность: известно, что ирландские сеттера должны иметь чутье черное.
Больше всего было сеттеров породы английской, во всех ее разновидностях, т. е. белых, желто-пегих и черных. Из 15 английских и полу-английских сеттеров, лучшими, стоящими внимания, были только: белый желтоухий Рокк барона Фредерихса, черный Мурзук г. Кузнецова и черный-же Ункас г. Дица. Кобель Рокк представляет собой тип настоящего кровного англичанина: рослый, отлично-сложенный, с очень хорошей головой и глазами и с безукоризненно хорошим пером, он был бесспорно лучшим сеттером и, говоря беспристрастно, заслуживал присуждения золотой медали (разумеется, за отсутствием более совершенного конкурента); но гг. эксперты признали его однако достойным лишь серебряной, да и та была заменена похвальным отзывом, на том основании, что Рокк родился в Англии. Мурзук – годовалый кобель, не вполне еще сложившийся и потому жидковатый; перо небезукоризненно, но голова и глаза особенно хороши; как самая красивая и чуть-ли не самая рослая (вторая по росту) из бывших на выставке подружейных собак, Мурзук вполне достоин присужденной ему серебряной медали. Ункас тоже весьма недурен: очень хорошо одет, глаза у него немножко разве похуже, чем у Мурзука, но псовиной и широким лбом он напоминает больше прямошерстнаго ретривера, а чересчур длинные уши отнимают у него всякое право назваться породистой собакой, не взирая на все его достоинства. Вероятно вследствие этого, эксперты и не дали ему никакой награды, хотя он смело мог рассчитывать на бронзовую медаль, в особенности-же, принимая во внимание чрезвычайную их тароватость. И вообще очень странно то обстоятельство, что бронзовой медали не получил ни один сеттер, хотя, говоря правду, кроме Ункаса, да еще Тома, гордона г. Прево, действительно не было между остальными собаками в этом отделе ни одной, заслуживавшей даже и этой скромной награды.
Из белых тупомордых, так называемых, шотландских сеттеров, не было ни одного, хотя-бы только сносного. Здесь нелишним считаю заметить, что хотя большинство не только русских, но также и французских охотников – и называет белых и черных тупомордых английских сеттеров шотландскими – название это все-же ошибочно, так как в Англии никаких шотландских сеттеров, кроме гордонов, нет и никогда не было и ни в одном английском руководстве об них не упоминается. Ближе всего подходила к названной породе Норма г. Бондырева, но она слишком мелка, несколько жидковата; на нечистокровность её, кроме того, указывает и её желтоухость. Правда, что породистые белые тупомордые сеттера и не бывают велики: они среднего роста, но зато мускулатура их замечательна: они вылиты точно из стали, что особенно заметно бывает когда собака выкупается; этой-то собственно мускулистостью они и отличаются. Вообще-же собаки этой породы замечательно выносливы, долговечны, умны и понятливы; кроме того, они работают по 8 – 10 лет, не теряя чутья, тогда как у сеттеров других пород чутья хватает на 3 – 4 года, редко больше; я знавал белых тупомордых сеттеров, искавших очень удовлетворительно до 15- летнего возраста, и одну такую-же суку, ощенившуюся на 16 году, хотя и одним только щенком. В силу всего выше сказанного, нельзя не признать, что пригоднее этой породы мы, русские охотники, врядли что можем найти себе, а потому чрезвычайно приходится сожалеть о том, что белые тупомордые сеттера начинают у нас мельчать, как это следует, по крайней мере, заключить по выставкам, пожалуй, даже и вовсе переводиться и вытесняться более красивыми, т. е., вернее, более нарядными гордонами.
Гордоны все более и более входят в моду: и здесь, и в Москве, их развелось уже порядочно, и было-бы, конечно, еще больше, если-б (быть может, даже и ко благу охотников) они были также плодливы, как другие сеттера, и не вырождались-бы через небольшое число поколений. Прежде это можно было объяснить близкими, родственными скрещиваниями, но теперь, когда гордоны не составляют редкости, следует признать это одним из многих недостатков, присущих этой породе,- недостатков, не выкупающих её немногих и почти только лишь наружных достоинств. Хороший, породистый гордон, со своей черной лоснящейся, волнистой шерстью, в особенности красиво висящей на ногах **), с длинными, богатыми подвесами, с своими шелковистыми ушами, с своими более или менее яркими подпалинами, еще сильнее оттеняющими блеск шерсти – спору нет, чрезвычайно эффектен и красив; но полевыми своими качествами он все-таки далеко уступает белому тупомордому сеттеру; к тому- же, он крайне недолговечен, рыхл, и чутье его очень непрочно; чем он взял – так это единственно только послушанием, да и то впрочем далеко не всегда.
Настоящих, породистых, а следовательно и красивых Гордонов у нас пока еще очень мало; но в Петербурге их, во всяком случае, должно было-бы быть больше, чем в Москве; на выставке-же, между тем, доказаны были гордоны далеко и далеко не гордонистые. Объяснить такую бедность следует вероятно тем, что владельцы кровных красавцев-гордонов почему-нибудь не пожелали выставить их; так напр. хвалили мне многие охотники собак этой породы, принадлежащих академику Овсянникову, о достоинствах которых можно судить по Милке г. Чичагова, получившей серебряную медаль на 3-й очередной выставке в Москве, и однако эти собаки на выставке отсутствовали. Склониться к тому предположению, что в Петербурге нет хороших гордонов, было-бы, по меньшей мере, странно, и, тем не менее, бывшие на здешней выставке любители гордонов поневоле должны были придти именно к последнему предположению: оно подтверждалось не одним только отсутствием на выставке хороших гордонов, но и оценкой сделанной гг. экспертами выставленным представителям названной породы -оценкой, показавшей, что петербуржцы имеют более, чем смутное понятие о признаках и характеристических особенностях, отличающих гордонов от прочих сеттеров.
Золотых медалей удостоены были 2 собаки из отдела гордонов, но обе они во всех отношениях много хуже Седана г. Давыдова и Бульбы г. Егорнова, бывших на московских выставках и признанных московскими экспертами достойными однако только лишь серебряных медалей. Во-первых, все лучшие гордоны петербургской выставки имеют так называемый «парик», т. е. после короткой и гладкой шерсти на морде и на лбу, сразу идет у них шерсть длинная и курчавая ***). У чистокровных Гордонов парика этого нет. Во-вторых, все выставленные гордоны имели зады высокие, тогда как отличительная черта этого типа — зад вислый. Сам г. Прево, от собак которого происходят все лучшие, бывшие на здешней выставке премированные и непремированные гордоны, говорит, что выписной кобель его Том, кровь которого есть и в теперешней породе его собак, имел зад несколько вислый, хотя нисколько не слабый, что служит ясным признаком породистости Тома; потомство-же его, очевидно, начинает вырождаться. Гордоны г. Прево, как видно, истинного и большого любителя собак, выставлялись еще в 1869 г. на выставке общ. покров, животн,, где и издох его Том. Происходят они от гордонов г. Моргэна, который первый выписал собак этой породы в Петербург.
Лучшим гордоном была бесспорно Плутовка г. Прево; но присужденной ей золотой медали она все-таки никаким образом не стоила, как потому, что ей не чужды оба вышепомянутые недостатка, т. е. парик и несколько высокий зад, так и потому, что у неё не совсем хороши глаза, немного неправильно и длинно перо и, к тому-же, она для гордона мелка. Гордон должен быть хорошего среднего, даже высокого роста, но, с другой стороны, отнюдь и не таким нескладным верзилой, каким явился Тор г. Эбергардта, (купленный им у П. Я. Степанова) счастливый, как видно баловень судьбы, которая ухитрилась устроить дело так, что протеже её нежданно – негаданно получил… даже страшно выговорить—золотую медаль! Представьте себе, господа, длинноногого, поджарого, высокозадого с переслежиной, огромного – вершков 15-ти, если еще не больше, – узкогрудого, слабозадого, даже с несколько косолапыми ногами кобеля – и вы получите понятие о представителе породы гордонов, получившем высшую награду. Правда, что Бор замечательно хорошо одет, и это много скрадывает его безобразие и вводит неопытных охотников в заблуждение относительно его склада, – но если остричь, нет, даже просто выкупать этого представителя самой широкой и коренастой породы сеттеров, то изумленному взору охотника должна предстать прежалкая фигура. Гг. эксперты сначала нашли эту собаку достойной лишь серебряной медали (вероятно, за её рост, которым многие восхищались, но за который однако не принято выдавать наград, когда у собаки нет ни одного типичного признака, характеризующего его породу), но потом, в последний уж день выставки, решили дать ему золотую. Какие причины побудили их к подобному решению, – неизвестно, но в исполнение оно было приведено под тем предлогом, что одна золотая медаль, предназначавшаяся для отдела пойнтеров, оказалась лишней, так как ни один пойнтер не был признан (и вполне справедливо) достойным столь высокой награды, а потому ее и отдали наименее заслужившему ее сеттеру. Слепой судьбе не писаны законы, а потому нельзя удивляться и тому, что 2 золотые медали достались одной породе, что обыкновенно не допускается ни на одной выставке. Много лучше столь щедро награжденного счастливчика Бора был ничем не награжденный Том г. Прево. Этому гордону была-бы непременно дана бронзовая медаль и на всякой выставке, а на этой он несомненно заслуживал и серебряной, как лучший кобель между всеми выставленными. Кора г. Прево, получившая серебряную медаль, гораздо хуже Тома: она очень жидка, остроморда, с несколько крючковатым пером, хотя и с правильными ушами, тогда как Том много складнее, шире и голову имеет лучше. По моему мнению, медаль Коры правильнее было бы присудить Тому. Перо и у него, как у всех собак г. Прево, не совсем хорошо. Четвертый гордон, выставленный г. Прево, Бор, тоже не получил ничего; впрочем он ничего и не стоил. Том г. Энгельгардта, так-же как и Бор г. Эбергардта, слишком велик и высок на ногах, но сложен много крепче, чем премированный Бор, и голова, к тому- же, у него гораздо лучше, да и вообще он не выглядит такой слабой и рыхлой собакой, как Бор. Он получил серебрянную медаль. – О других гордонах не стоит и упоминать; по настоящему, их не следовало-бы и выставлять на показ.
*) Все стойла были обнесены барьером.
**) Ни одна порода сеттеров не имеет такой длинной шерсти на ногах как гордоны: у последних даже пазанки и самые пальцы покрыты длинною шерстью,
***) Парик, этот резкий признак, придающий физиономии собаки совсем особое выражение, встречается только у ретриверов обеих пород; по крайней мере, кроме ретриверов, ни одна порода сеттеров ра рисунках в парике не изображается. Породы же так называемых «шотландских» черных сеттеров нет, и такие сеттера, тоже имеющие парикь, в сущности, суть ничто иное, как ублюдки от ретриверов. На основании сказаннаго мной, я прихожу к заключению, что парик, замечаемый у нечистокровных гордонов, указывает на вероятную примесь в породе гордонов крови ретриверов.
“Природа и Охота”апрель-май 1878
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”