“Природа и Охота” 1894.11
Статья эта составляет введение к первой части составляемой мною книги: „Собаки охотничьи, сторожевые и комнатные“. Первая часть заключает описание пород собак, употребляемых для охоты на птиц. (Л. Сабанеев)
Птичьи и зверовые собаки. Как выделилась птичья собака. Древнейшие способы охоты на птиц с собаками. Происхождение охоты с ловчими птицами. Первые подсокольи собаки. Распространение соколиной охоты в Западной Европе. Значение крестовых походов. Соколиная и ястребиная охота на Руси. Ловля птиц сетями. Роль собаки при этой ловле. Необходимость стойки. Стойка, как врождённая способность всех собак. Лежачая стойка. Chien couchant—легавая собака. Начало ружейной охоты на птиц. Изобретение дроби и кремневого замка. Начало стрельбы в лёт из-под собаки. Развитие ружейной охоты во Франции. Значение революции. Улучшение легавых англичанами. Пойнтера и сеттера. Вытеснение ими континентальных легавых. Необходимость увеличения быстроты поиска. Роль ретриверов. Упадок охоты с легавыми в Англии. Реставрация французских и немецких пород легавых. Первые птичьи собаки в России. Первые легавые. Распространение охоты с легавыми. Русские породы легавых. Быстрое распространение сеттеров и пойнтеров. Деление птичьих собак на три типа. Группа длинношерстных. Группа брудастых. Группа короткошерстных. Бурый окрас, как признак общий всем птичьим собакам.
В обыденной жизни, как известно, различают обыкновенно охотничьих собак, собак сторожевых и комнатных или дамских, которые в большинстве составляют карликовые или видоизменённые формы сторожевых и отчасти охотничьих собак. Такое деление принято на всех выставках, только эти три большие отдела разбив на многочисленные классы, по породам, которых с мелкими разновидностями насчитывается более полутораста. Из этого числа пород две трети принадлежат первому отделу — отделу охотничьих собак, который, таким образом, имеет для кинологии, т. е. науки о собаках, преобладающее значение.
В свою очередь охотничьи собаки, сообразно тому, на что оне, главным образом, употребляются — для охоты ли на птицу или для добывания зверя — группируются в два обширные подотдела — птичьих и зверовых собак. Отсюда нисколько не следует заключать, что птичьи собаки никогда не обращают никакого внимания на зверей, а зверовые на птиц. Напротив, немногие легавые удержатся от искушения погнать подвернувшегося зайца, и редкая гончая или борзая не схватит причуянную ими птицу на гнезде. Природный инстинкт каждой охотничьей собаки тот же, что у волка, лисицы и других животных рода Canis, а четвероногое -животное доступнее птицы, которая достается им в добычу только когда сидит в гнезде, притом на земле или когда еще не может летать, следовательно в течение 2—3 месяцев в году. Разница только в том, что одни собаки преследуют только грызунов, другие, более сильные или смелые, и крупных зверей.
Собственно говоря, все дикие и полудикие собаки могут быть названы зверовыми. Во времена глубокой древности собак исключительно для охоты на птицу не было вовсе, так же как нет их у многих современных диких народов. Вместе с уменьшением количества крупных зверей явилась сначала потребность в таких собаках, которые были бы наиболее приспособлены к зверовой охоте, а затем и в таких, которые бы помогали человеку добывать крупную птицу.
Таким образом из немногих первобытных пород прирученных собак, путем подбора и скрещивания между собою и другими дикими видами рода Canis, образовалось множество разновидностей, из которых каждая была наиболее пригодна для одного какого-либо рода охоты. Это дробление пород, соответственно все более и более суживающемуся кругу действий каждой породы в отдельности, продолжается до сих пор. В настоящее время чуть ли не для каждого охотничьего зверя или птицы имеется отдельная порода собак, действительно безукоризненно исполняющая свои обязанности, сравнительно с другими, ей сродными или близкими.
Однако модный принцип разделения труда и его специализации, наиболее применяемый к собакам англичанами, не лишен, как в других подобных случаях, крайностей и имеет очевидные неудобства. Против этого увлечения восстают в особенности немцы, которые, напротив, предъявляют к своей легавой весьма разнообразные требования: она должна ходить за болотною, полевою, лесною и водяною птицею, подавать убитую, преследовать раненых зайцев и лисиц, даже приканчивать их и приносить охотнику, наконец, выслеживать раненого оленя. В этом отношении немецкий охотник почти сходится с русским промышленником. Последний тоже ищет универсальной собаки, пригодной для охоты на птицу и зверя, и пользуясь таким превосходным материалом, как северная лайка и её ближайший потомок — русская дворняжка, достигает цели едва ли не чаще первого.
Нет никакого сомнения в том, что собаки стали употребляться для охоты на птиц в очень отдалённые времена и что для этой цели выбирались всегда наиболее мелкие, трусливые и, так сказать, более одомашненные особи. Западноевропейские охотничьи писатели однако ошибаются, предполагая, что начало охоты с собакой на птиц тесно связано с соколиной охотой, в которой роль собаки заключалась в отыскивании затаившейся дичи и сганивании её. Есть ещё два очень древних вида охоты, где собака оказывает непосредственные услуги человеку, в качестве как бы птичьей гончей. На севере Европейской России и Сибири, лесные инородцы с незапамятных времен пользовались собакою для того, чтобы она развлекала лаем внимание севших на дерево крупных лесных птиц и давала, бы возможность убить их пращей1 стрелой или даже снять силком.2 На больших реках, заливах и на озерах, та же промысловая собака служит для подманивания к берегу плавающих лебедей, гусей и уток, видящих в собаке своих заклятых врагов — лисицу и песца. Кому из охотников неизвестно, как смело налетают на собаку всякого рода птицы, имеющие вблизи гнездо или особенно птенцов. Судя по рисунку VIII столетия, в книге „Ружьё“ Гринера (стр. 3), изображающему двух лучников Саксов, надо полагать, что охота с остроухими лесными собаками, подлаивающими птицу, была известна и в Западной Европе. Бекман в статье своей о немецких легавых (Der Hund. 1878. Т. III) вскользь говорить, что до изобретения дроби, стреляли птицу сидячей из-под собаки, стоящей на стойке или лающей.
Охота с ловчими птицами, как более сложная и затруднительная, началась много позднее упомянутых простейших способов добывания пернатой дичи при помощи собаки. Очевидно, она доступна только для народов несколько цивилизованных, уже вышедших из первобытного состояния. Колыбелью её считается, как и следовало ожидать, — Индия. Новейшие охотничьи писатели неправильно связывают начало соколиной охоты в Европе с первым крестовым походом. Эта охота была известна здесь ещё до начала христианства. Первые указания на нее встречаются у греческих историков — Ктезия и Элиона (за 400 лет до P. X.), которые говорят о травле хищными птицами, как об одной из достопримечательностей Индии. Отсюда, через Персию, соколиная охота перешла на Балканский полуостров. По свидетельству Аристотеля, во времена Александра Македонского, фракийцы уже употребляли для охоты прирученных хищных птиц. От фракийцев, по словам Гена3, соколиная охота перешла на крайний запад — к кельтам, самому древнему и самому охотничьему европейскому племени. Но охота с ловчими птицами весьма затруднительна без помощи собак, причём от последних не требовалось ни особой силы, ни большого проворства. Поэтому надо полагать, что, кроме обыкновенных в древности остроухих ловчих собак — полуборзых, полугончих, в помощь соколам и ястребам употреблялись небольшие дворовые собаки, с длинною шерстью и висячими ушами, вроде Аргоса Улисса, на известном барельефе и Диогенова пса4 — очень похожих на тех собак, которых в средние века повсеместно называли испанскими.
Повсеместное распространение соколиной и ястребиной охоты начинается лишь с эпохи великого переселения народов (IV и V века). У римлян до этого времени о ловчих птицах говорится только вскользь довольно неясными намеками и только Сидоний Аполлинарий (430—489) упоминает об обучении собак и соколов. („Никто не быль искуснее моего друга Векциуса в обучении собак и соколов“), из чего можно заключить, что собаки уже подвергались некоторой дрессировке. Позднее, в капитуляциях Франкского короля Дагобера I (630), уже прямо говорится о Hapihuhunt или acciptoricus, употреблявшейся для охоты с соколами и ястребами и за убийство этих собак назначается пеня. В эдикте Карла Великого (802) тоже упоминается о птичьей собаке (canes acceptoricum) или малом браке (braconem parvum). Последнее название указывает, что для соколиной охоты употреблялись и гладкошерстные собаки, вроде гончих. Весьма возможно, однако, что браками назывались тогда такие же остроухие собаки, как на упомянутом выше рисунке охотников-саксов VIII столетия. По Пьетремену5, браки привезены из Азии первыми крестоносцами в конце XI столетия. Это весьма вероятно, только под названием браков следует понимать не гладкошерстную легавую, как полагает Пьетремен, а только вислоухих собак тяжёлого склада с короткой псовиной, родоначальниц различных пород европейских гончих собак, зверовых и птичьих. Во всяком случае крестовые походы и ближайшее знакомство с Азией дали сильный толчок соколиной охоте, и она достигает в XIV веке высокой степени совершенства, о которой вряд ли имели понятие среднеазиатские ханы и индейские раджи.
У нас, в России, первые указания на охоту с ловчими птицами относятся к XII веку. В завещании Владимира Мономаха говорится „о соколах и ястребах“; Игорь, князь Северский, тоже „ястребом ловяшет“. Несомненно, что охота с „ясными соколами“, так часто упоминаемых в былинах, была известна в древней Руси до Владимира Святого и заимствована от южных славян, а может быть от половцев и печенегов.
При охоте с ловчими птицами собака играла второстепенную роль и от неё требовалось очень немного. Она должна была только найти затаившуюся дичь чутьем и согнать её. Первобытная подсоколья собака была только птичьей гончей. Самое важное заключалось в том, чтобы она не удалялась от охотника с соколом или ястребом, следовательно была невелика ростом и не быстронога. Но и это условие не было необходимостью, так как охота производилась большею частию на лошадях. Поэтому весьма сомнительно, чтобы охота с ловчими птицами способствовала развитию так называемой стойки птичьей собаки. Русские охотники ещё не так давно травили зайцев большими ястребами из-под гончих. Ястреб, по свидетельству Галлера, при этом так привыкал к гону, что, даже не видя зайца, срывался с руки на голос. Вообще ловчие птицы скоро применяются и привыкают к собакам, и тот же автор рассказывает про одного ястреба, который, заметив горячий поиск собаки, садился к ней на спину. При таких условиях, стойка, т. е. остановка вблизи спрятавшейся птицы, не составляла необходимости, даже была почти излишня. Требовалось только, чтобы собака имела короткий поиск, т. е. искала вблизи охотника с ловчей птицей, не бросалась бы вслед за поднятой дичью и не отнимала, бы ее у хищника, опустившегося на землю с добычей. В этом, надо полагать, и заключалось обучение подсокольней собаки. Несравненно более важное значение имела стойка птичьей собаки при другом способе охоты на птиц — ловле сетями, употреблявшейся одновременно с соколиной охотой, т. е. в средние века и пережившей последнюю. Предметом ловли служила полевая дичь, главным образом перепела и куропатки, имеющие привычку затаиваться; самая же ловля заключалась в том, что птицу или птиц, найденных собакою, накрывали (вдвоём) большою, так называемою, наволочною сетью (тирасом). Очевидно, для успешной охоты требовалась собака, которая не только искала бы вблизи от ловцов, но и останавливалась бы близ найденной дичи возможно долее.
Если мы вникнем в сущность стойки, то требование это не представляется невыполнимым. Дело в том, что кратковременная стойка свойственна не только всем видам рода Canis — лисе, волку и прочим, но и очень многим другим хищным зверям. Она объясняется именно потребностью вполне высмотреть учуянную добычу, так сказать, нацелиться для того, чтобы вернее рассчитать прыжок и схватить ее без промаха. Особенное значение имела стойка при отыскивании птиц, так как они, будучи подняты, не могли быть пойманы, подобно зайцу или другому зверю. Каждая собака, охотящаяся на пернатых, находящихся на земле, прежде всего отыскивает их по оставленным ими следам или определяет их местонахождение непосредственно так называемым верхним чутьём, по запаху, доносящемуся к ней от самой птицы. Затем, когда усилившийся запах дичи укажет на её близость, собака, медленно и осторожно, иногда почти ползком, подкрадывается к определенному месту, высматривая затаившуюся птицу. Это скрадывание называется ружейными охотниками подводкой, водкой или потяжкой. В тот момент, когда собака чутьем или зрением удостоверится в непосредственной близости добычи, она останавливается для того, чтобы разглядеть её и схватить. Эта кратковременная задержка, которую можно наблюдать у всякой дворняжки, и есть стойка в первоначальном своем виде. Для того же, чтобы прыжок был больше, многие собаки, подобно кошкам, при этом приседали, пригибались к земле.
Ловцам сетью оставалось воспользоваться этою врожденною способностью собак, укрепить эту способность и сделать остановку более продолжительною. Это было достигнуто, разумеется, не без труда, путем настойчивого обучения целого ряда поколений. Всего вероятнее, что обучение это заключалось в том, что собаку вёл на длинной сворке третий охотник. Как только она останавливалась и было несомненно, что дичь находится у неё под носом, собаку задерживали, ловцы же накрывали ее вместе с птицею. Позднее добились того, что собака не только не шевелилась под сетью и не запутывалась в ней, но ложилась, плотно прилегая к земле.
Таким образом из птичьей гончей и подсокольей собаки постепенно выработалась средневековая chien couchant — собака, которая ложилась на стойке, название, которое по-русски переводится словом легавая, от корня лег, лечь, а по-английски равнозначащим setter. Название chien couchant применялось исключительно к длинношерстным птичьим собакам, которые употреблялись для охоты с сетью и с ловчими птицами ранее короткошерстных и всегда ложились, к чему имели врожденную склонность. Даже в XVII столетии во всех соколиных охотах длинношерстные эпаньёли предпочитались бракам, которые, по свидетельству д’Аркуссиа, ловили со стойки куропаток и гонялись за взлетевшей птицей, то есть были еще слишком гончими. Также малопригодны были эти собаки для охоты с сетью, потому что никогда не ложились перед дичью, почему, в отличие от эпаньелей, их называли просто собаками со стойкой, —останавливающимися по дичи, по-французски chiens d’arrêt, по-немецки — Vorstehhunde, названия, которые соответствуют английскому слову pointer, т. е. указатель.
Как бы то ни было, ко времени изобретения огнестрельного оружия птичьи собаки имели уже вполне развитую, продолжительную стойку. Надо полагать, что до усовершенствования ружья этою стойкою пользовались для того, чтобы стрелять птицу из арбалета, —сидячею, а в исключительных случаях в лёт. Первые опыты ружейной охоты на птиц были не совсем удачны и соединялись со многими затруднениями, на что указывает английская карикатура XV века, изображавшая охотника и его эпаньеля, в момент выстрела из фитильной аркебузы.
Настоящая ружейная охота на птицу началась не ранее конца XVI столетия, после изобретения дроби, давшей возможность стрелять в лет. Распространению охотничьей стрельбы еще более способствовали усовершенствования ружейных замков и замена неудобных фитильных и очень дорогих колесцовых замков дешёвыми кремневыми, которые удержались и по настоящее время у диких аизатских и африканских народов. С этого момента соколиная охота окончательно утрачивает свои преимущества перед ружейной и быстро клонится к упадку. При Людовике XIV, страстно любившем стрельбу в лёт из-под собак, она окончательно упрочивается, распространяется по всей Средней Европе и переходит в Англию. Что же касается Испании и Италии, то, судя по тому, что здесь всего ранее начали приготовлять лёгкие охотничьи ружья, надо полагать, что стрельба в лёт была известна ещё ранее, чем во Франции6.
В XVIII столетии ружейная охота в последней стране достигает высокой степени совершенства. Число пород собак для охоты по птице увеличивается и гладкошерстные браки начинают преобладать над длинношерстными эпаньелями, лежачая стойка которых уже не давала никаких преимуществ. Несомненно, первые приобрели к тому времени крепкую стойку и выучились подавать убитую дичь. К ним прибавились еще помеси с брудастыми собаками (пуделями, овчарками и брудастыми гончими), употреблявшимися ранее для охоты на уток. Французские собаки имели тогда большое распространение в Германии, при мелких владетельных дворах, рабски подражавших Французскому, а через Польшу, имевшую постоянные сношения с Францией, в Россию. Французские термины дрессировки, употребляемые немцами и русскими, ясно доказывают, что учителями их в ружейной охоте на птиц из-под собак — были Французы.
Революция и последовавшие за нею войны имели следствием безрассудное истребление дичи и исчезновение многих чистокровных рас охотничьих собак, в особенности гончих, так как ружейная охота на птиц успела к тому времени достаточно демократизироваться и не была привилегией одной аристократии. Во времена террора, вместе с дворянами преследовались их длинноухие собаки, и чтобы сохранить последних нередко прибегали к радикальному средству — обрезывали им уши и обрубали хвосты. Вероятно немалое количество собак, в особенности браков, было вывезено эмигрантами в Англию и другие страны, до России включительно.
Конец ХѴIII-го и начало ХIХ-го веков вообще не благоприятствовали развитию ружейной охоты на материке Европы и совершенствованию птичьих собак. Между тем столетняя стрельба дробью значительно уменьшила количество пернатой дичи. Для того, чтобы найти то количество дичи, которое прежде находили в течение часа, надо было употребить чуть не целый день и исходить огромное пространство. Современные птичьи собаки тяжёлого склада, с тихим поиском, да и сами охотники, следовавшие за ними чуть не по пятам, не могли выносить такой продолжительной работы. Необходима была быстроногая и энергичная собака, с широким и дальним поиском, которая бы могла быстро обследовать местность, не затрудняя хозяина, и, кроме того, с еще более продолжительной стойкой для того, чтобы дать время охотнику подойти к дичи.
Эта потребность в улучшении тогдашней птичьей собаки прежде всего была сознана английскими охотниками. Воспользовавшись смутами на материке и обособленным положением своей страны, при наличности богатого материала, в лице своих, французских и испанских собак, англичане ревностно занялись усовершенствованием „легавых“. Главной цели — быстрого и широкого по иска, они достигли различного рода скрещиваниями, более крепко й и продолжительной стойки — тщательной дрессировкой. Английские сеттера и пойнтера далеко оставили за собою континентальных птичьих собак и вообще с начала текущего столетия роль руководителей ружейной охоты переходит от французского дворянства к английскому. С двадцатых годов английские собаки быстро распространяются во Франции и Германии, в сороковых и пятидесятых пойнтера и сеттера начинают вытеснять туземные породы, а двухствольные охотничьи ружья английских мастеров уже не уступают ружьям знаменитейших французских оружейников.
Увеличению быстроты поиска и укреплению стойки собаки много способствовало то обстоятельство, что английские охотники совершенно изменили свой взгляд на подачу убитой дичи. Между тем как французские и немецкие охотники считали и считают поноску необходимою обязанностью каждой дрессированной легавой, английские спортсмены стали требовать от своих сеттеров и пойнтеров, чтобы они не прикасались к упавшей дичи, предоставляя её разыскивание и подачу особым собакам, т. н. ретриверам,.—название, означающее, что собаки эти должны были вновь розыскать (франц, retrouver) птицу. Это разделение труда между двумя собаками имело следующие преимущества: во-первых, оно лишало легавую возможности погнаться за раненою дичью и, следовательно, много способствовало укреплению стойки; во-вторых, давало легавой кратковременный отдых. Потребность в этом отдыхе для собаки особенно увеличилась в 50-х годах с распространением казнозарядных ружей, которые не требовали прежних остановок для заряжания.
Выставки и полевые испытания, последовавшие за распространением ружей центрального боя, послужили к дальнейшему совершенствованию английских собак. Выставки имели огромное влияние на улучшение форм на красоту сеттеров и пойнтеров. Фильд-триальсы, на которых собаки испытывались попарно и выигрывала быстрейшая, были причиною еще большого увлечения быстротою поиска. Скорая рысь и лёгкий галоп большинства собак сороковых и пятидесятых годов окончательно превратились в бешеную скачку махом борзой. С другой стороны, публичные выставки и состязания способствовали еще большей популярности и широкому распространению английских усовершенствованных легавых.
Но, вместе с увеличением спроса на этих собак в Европе и Северной Америке, шло также изменение условий охоты на птиц в Англии. С одной стороны, значительная часть лесных угодий превратилась в садки, битком набитые дичью, где быстрый поиск не только излишен, но вреден; с другой, — полевая дичь, куропатка и перепела, перестали находить пристанище в полях и лугах, гладко выстригаемых жатвенными и косильными машинами. Охота с собаками в лесу начала быстро заменяться охотою с загонщиками, где нужен только ретривер; пойнтера, как собаки более пригодные для открытых мест, еще реже сеттеров стали употребляться для охоты. В настоящее время едва ли не большая часть английских легавых воспитывается на псарнях многочисленных заводчиков — для выставок и полевых испытаний, т.-е. ради получения приза и выгодной продажи заграницу. При недостатке полевой практики, псарном содержании, одновременно с требованием лёгкого склада и возможно большей быстроты поиска, английские собаки начали утрачивать свое, некогда замечательно тонкое, чутьё. Современные английские собаки стали гораздо чаще прежних сганивать дичь или проходить мимо, не причуяв её; кроме того, как собаки псарные, а не комнатные, стали глупее и дичее прежних; наконец, они уже не так выносливы, как прежние. Если такие порядки продолжатся, на чутье не будет обращено особого внимания и правила полевых испытаний останутся без изменений, то пойнтера и сеттера сделаются в Англии тем же, чем уже сделалась английская борзая, т. е. собаками полевых состязаний и выставочными, а не охотничьими.
Тем не менее, нельзя отрицать огромного и в большинстве случаев полезного влияния английских птичьих собак на ружейную охоту в цивилизованных странах. Можно только упрекнуть континентальных охотников в чрезмерном увлечении этими собаками, увлечении, которое было причиною почти совершенного исчезновения коренных, местных, охотничьих пород. Во Франции теперь трудно, если не невозможно, найти чистокровных французских браков, эпаньелей и гриффонов, без малейшей примеси английской крови, и только недавно французские охотники спохватились и принялись за реставрацию туземных пород, имеющих очень многие достоинства.
С большим успехом и замечательною настойчивостью действуют в том же направлении немецкие охотники. В тридцатых и сороковых годах пойнтера и сеттера также распространились почти по всей Германии и стали быстро вытеснять, в чистом виде и в виде помесей, коренные немецкие породы. Этому распространению всего более содействовало уменьшение дичи в Средней Европе, вызванное известными событиями: тяжелые немецкие легаши, подобно французским бракам, не могли выдержать конкуренции с быстроногими англичанами и сохранились в чистоте только в глуши отдаленных провинций. Но чересчур страстные и энергичные сеттера и пойнтера совершенно не гармонировали с флегматическим характером немецкого охотника, все делающего „с чувством, толком, расстановкой“. А потому, когда немцы привели в порядок свои охотничьи угодья, расстроенные революцией 48-го года, наконец, когда удачные войны воспламенили патриотизм и все немецкое получило преимущество перед иностранным, немецкие охотники сообразили, что английские собаки для них очень мало пригодны. Затем они вспомнили, что у них имеются три собственные породы для охоты на птицу — гладкошерстная, жесткошерстная и длинношерстная, и в 80-х годах так ревностно принялись за разведение их, что в настоящее время сеттеров и пойнтеров в Германии осталось очень мало, сравнительно с Австро-Венгрией. Немцы, однако, жестоко ошибаются в чистокровности своих собак и напрасно воображают, что они улучшили туземные породы одним подбором. Если современные немецкие легавые имеют удовлетворительный поиск, не особенно сырое сложение и стали красивее прежних, то этим они обязаны прежде всего значительной примеси крови английских собак, в особенности пойнтеров, увеличивших быстроту их поиска и улучшивших стати.
В России первыми птичьими собаками были лайки, употреблявшиеся для подлаивания крупных лесных птиц, глухарей и тетеревей, усевшихся на деревьях, о чем было сказано выше.
Вероятно, эти же лайки служили для охоты с соколами и ястребами и только позднее, при татарах, подсокольими собаками сделались борзые и гончие. Большая часть пернатой дичи в древней Руси ловилась различными перевесами, шатрами, силками и ловушками, причём собака, по-видимому, не играла никакой роли.
Охота на птиц с ружьём начинается у нас не ранее конца XVII века, когда пуля окончательно заменила стрелы, даже у промышленников. Употребление дроби ещё долго не было известно последним, как оно неизвестно до сих пор в глухих местностях северной России и Сибири. Со стрельбою в лет дробью из-под собаки, надо полагать, познакомили нас иностранцы, вызванные в Россию Петром Великим, современником Лудовика XIV. При Анне Иоанновне и Петре III, ружейная охота распространялась курляндцами и голштинцами. Петр III имел уже особого егермейстера — Бастиана, написавшего целое руководство для ружейной охоты, оставшееся в рукописи7, а голштинцы вероятно, привезли с собою тех длинношерстных собак, о которых позднее упоминает известный Левшин, называя их голштинскими и вероятною помесью английских собак с немецкими.
В первый раз название „легавой“’ упоминается в первой же русской охотничьей книге Логина Краузольда8, где, между прочим, говорится о тресовке или обучении этих собак, и о том, что „сей род собак отчасти содержит белую шерсть с чёрными или кофейными, или ж багряными пятнами, и обыкновенно бывает горячего сложения“. Основываясь на том, что Краузольд был секретарем государственной военной коллегии9, что книга была посвящена им графу Григорию Орлову, можно с уверенностью сказать, что стрельбою птиц в лёт из-под собаки занимались не только столичные чиновники, но и некоторые вельможи, познакомившиеся с этою охотою заграницею. Это тем более вероятно, что впоследствии, вместе с Пушкинскими легавыми, славились также Орловские собаки, выведенные графом А. Г. Орловым.
Вообще в царствование Екатерины II стрельба в лёт начинает распространяться между горожанами, между тем как помещики продолжали заниматься почти исключительно псовою охотою с борзыми и гончими, частию соколиною и ястребиною. В конце прошлого и в начале XIX века французские эмигранты, поляки, русские Офицеры, воевавшие в Западной Европе, наконец многочисленные пленные Великой Армии способствовали еще большей известности ружейной охоты и разведению различного рода легавых. Упомянутый Левшин10 перечисляет следующие породы: французская, немецкая, испанская двуносая, голштинская или польская, брусбарт и английская, также русская ищейная, помесь этих собак с дворною, которая служила преимущественно при травле ястребами перепелок.
С двадцатых годов стрельба в лет из-под легавых начинает проникать в самые глухие местности и заменяет охоту на сидячих уток, хотя во времена Аксакова многие мелкопоместные травили перепелов ястребами, а гоголевские уездные чиновники еще держали борзых. В это время начинают появляться русские породы, выведенные от скрещивания немецких и французских браков между собою, с меделянскими и гончими. Таковы пушкинские, орловские, позднее маркловские и курляндские легавые. Пистонные ружья начинают вытеснять кремневые двустволки Лепажа, а позднее Лебеды заменяют шведские одностволки и французские карабины двенадцатого года. Богатые помещики продолжали, однако, презрительно относиться к егерской охоте, предоставляя её своим иностранцам-гувернерам а так же крепостным егерям, обязанность которых была поставлять дичь к барскому столу. По псовая охота уже, видимо, клонилась к упадку и в сороковых годах ружейники начинают преобладать в числе над псовыми и в усадьбах, а охота с ловчими птицами окончательно заменяется стрельбою в лёт. К тому же времени сильное уменьшение дичи с одной стороны, а с другой развитие болотной охоты заставили обратиться к более быстрым собакам, сначала к маркловкам и их помесям, затем к сеттерам и пойнтерам.
Впервые названия сеттер и пойнтер встречаются у Основского (1852)11, который говорить: „лучшие собаки настоящего времени есть английские густошерстые сеттеры и короткошерстые понтёры: нос, иск, стойка и вежливость их неподражаемы“. Но в сороковых годах и в начале пятидесятых эти породы были редкостью даже в столицах и только после крымской войны.
Французские, немецкие и „русские“ легавые собаки постепенно заменяются английскими. С крымской же войны начинается постепенное сокращение числа псовых охотников, а после 1861 года почти все псовые охоты были уже уничтожены. Молодое поколение дворян-охотников по необходимости должно было променять свору на ружьё.
Двенадцать лет спустя, с основания Журнала. Охоты и с началом выставок, оказалось, что пойнтера, в особенности же сеттера, были распространены уже повсеместно и от прежних, когда-то славившихся, пород легавых остались лишь редкие экземпляры сомнительной чистокровности. До 80-х годов эти легавые, в виде реставрированных маркловок, вернее помесей их с браками и пойнтерами, еще обращали на себя внимание охотников, но преимущества английских собак, особенно на болотной охоте, почти заменившей лесную, были слишком очевидны и легаши не могли состязаться с ними ни на. выставках, ни тем более в местах, бедных дичью. Еще Левшин справедливо заметил, что „лёгких собак хорошо держать, где дичины мало, потому что они делают большие округи, всюду шарят и следственно скорее могут сыскать дичину. Тяжёлые же собаки удобны только в местах береженых и привольных, изобилующих дичиною“12. Спрос на английских породистых собак значительно увеличился: десятки сеттеров и пойнтеров выписывались из заграницы, появились даже небольшие заводы пойнтеров и сеттеров. В настоящее время, даже там, где прежние легавые были бы вполне уместны, они заменены быстроногими англичанами. Полевые испытания окончательно доказали русским охотникам несравненные достоинства хорошо обученных сеттеров и пойнтеров и теперь нам только остается заботиться об том, чтобы еще более приспособить их к климату и условиям нашей охоты.
Из этого сжатого очерка видно, как постепенно вырабатывалась и распространялась современная птичья собака со стойкой, для стрельбы птицы в лет. Все её многочисленные разновидности, которых насчитывается теперь более сорока, произошли от различных зверовых, преимущественно гончих собак и их помесей, и принадлежат к трем главным типам: длинношерстому, брудастому и короткошерстному. Можно было бы назвать всех собак этого подотдела легавыми, но большая часть их на стойке не ложится, а некоторые даже и не делают стойки, а потому правильнее называть всех их птичьими собаками, в отличие от зверовых. Все три типа имеют общего только висячие, более или менее длинные, уши, притупленную морду, всего чаще бурый окрас, сплошной или отдельными пятнами, очень хорошо развитое чутье, обыкновенно более тонкое, чем у гончих, что следует из того, что птица не может иметь такого сильного запаха, как зверь.
К первой группе длинношерстных относятся все собаки с длинною и мягкою псовиною и короткою шерстью на голове. Это так называемые испанские собаки, к которым принадлежат: настоящие испанки, спаниели, эпаньёли, немецкие длинношерстные собаки и сеттера. Сюда же относятся, в качестве промежуточных пород между этою и следующею группою, так называемые понтодемеры, уатер-спаниели и ретриверы. Из всех этих собак, мелкие английские спаниели, ретриверы и уатер-спаниели стойки не имеют или имеют очень короткую, так как назначение их или выгонять птиц, или приносить убитую или то и другое вместе.
Вторая группа заключает в себе брудастых собак, отличающихся более или менее жесткою или всклокоченною псовиною и главным образом длинными волосами на морде, в виде бороды, усов и бровей, что придает им оригинальный вид. Сюда принадлежат: так называемый французский охотничий пудель или барбет, еще очень мало отличающийся от настоящего пуделя, прежние, уже исчезнувшие, русские (вернее курляндские) брусбарты. Гириффоны Кортальса, гриффоны Буле, Французские гриффоны с более гладкою и жесткою шерстью, затем итальянские spinoni и наконец немецкая щетинистошерстная легавая со следами бороды и усов и короткою щетинистою шерстью. К этим щетинисто шерстным следует отнести и среднеазиатскую брудастую птичью или, вернее, подсоколью собаку –каратегинку.
Третья группа гладкошерстных собак считает своим родоначальником испанскаго брака, который произошел от гладкошерстных длинноухих гончих и вероятно одновременно с ними привезен из Азии крестоносцами. Старинный испанский брак, впрочем, уже не существует в чистом виде даже в Испании и испанские пачонесы и пердигеросы представляют его видоизменения, так-же как немецкий, итальянский и французский браки, последний в нескольких разновидностях, из которых некоторыя составляют сравнительно недавние помеси; к таковым можно причислить и уцелевших в России легавых. Вообще, почти все гладкошерстные птичьи собаки более или менее уклонились от своего первоначального типа и заключают в себе различные дозы крови пойнтера, выведенного, как известно, скрещиванием испанского брака с паратой гончей. По красоте форм пойнтер является не только самым совершенным членом группы, но почти идеалом птичьей собаки, между тем как сеттер стоит во главе всех длинношерстых собак, а гриффон Кортальса — во главе брудастой группы.
Основной породой для всех птичьих собак очевидно послужила длинношерстая птичья гончая небольшого роста с вислыми ушами, так называемая испанка, во всяком случае одна из древнейших пород домашних собак, притом азиатского происхождения, быть может южного или горного отродья северной лесной собаки. Самым характерным и наиболее постоянным признаком длинношерстой птичьей собаки служит её бурая масть в различных оттенках, известных под названием кофейного, шоколадного и каштанового цветов, которая не встречается ни у каких зверовых (т. е. лаек, гончих и борзых) и сторожевых собак. Кровь длинношерстной птичьей собаки сохраняется во всех породах птичьих собак, как короткошерстных, так и брудастых. Это доказывается именно преобладанием в них бурых мастей, сплошных или в виде пятен и крапин, упорной передачей этого окраса во всех помесях птичьих собак с другими и появлением у легавых совсем других окрасов, например, гордонов и жёлто-пегих пойнтеров — кофейных и кофейно-пегих щенков. Малейшее бурое пятно у борзой, гончей, дворняжки, как известно каждому охотнику, служит ясным доказательством примеси крови легавых и бурый окрас, несомненно, надо считать типичным для всей группы и наиболее желательным.
Л. П. Сабанеев.
Картина Франсуа Депорта.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”
- До сих пор у башкирцев и сибирских татар встречается т. и. казарга, о которой упоминает Паллас, а позднее и Аксаков. Это лук с двумя тетивами, из которого уральские башкирцы стреляли не стрелой, а глиняной пулей или круглым камнем. ↩︎
- Силок употребляется еще очень часто и в настоящее время в северной Сибири, в особенности для добывания дикуши или канадского тетерева (Tetrao canadensis), едва ли не самой глупой и доверчивой дичи из семейства куриных. ↩︎
- “Приручённые животные и возделываемые растения.” Ч. Дарвин ↩︎
- См. барельеф, изображающий Одиссея, узнанного Эвриклеей, но возращении в Итаку и горельеф, изображающий Александра Македонскаго и Диогена в бочке, на которой сидит собака среднего роста с висячими ушами и, по-видимому, длинною шерстью. Duruy. Histoire des Grecs. T. I, p. 137 и T. II. p. 237. ↩︎
- Bullet, de la soc. centrale de médécine vétérin. Séance du 26 Janv. 1888. ↩︎
- В одной старинной итальянской книге („Excellenza della ассио diclare solutio omano, anno 1669, p. 53) есть указание, что в Италии умели стрелять дробью в лет еще в 1580 году. ↩︎
- Рукопись эта, вероятно в копии, находится у П. И. Носова (в Москве). В ней говорится только о немецкой охоте. ↩︎
- Наставление человеку, упражняющемуся в охоте и разговор двух приятелей—пустынника и лесолюба о предметах, касающихся охоты. СПБ. 1766. См. стр. 103–115. ↩︎
- Как видно из предисловия ко второй его книге: „Средства к приобретению в стрельбе на полёте и в побеге совершенного искусства“. СПБ. 1768. ↩︎
- Книга для охотников. М. 1814 T. I. Почти те же породы поименованы и в „Совершенном Егере“ (1 изд. 1774 г.), тоже переведенном и дополненном Левшиным. ↩︎
- Основский, П. „Замечания московского охотника на ружейную охоту с легавою собакою“. Изд. 1-е, 1852. ↩︎
- Левшин. «Всеобщее и полное домоводство.» Ч. XII. ↩︎