“Природа и Охота” 1894.10
(По поводу статьи г. Вилинского )1.
Во второй части вышеупомянутой статьи, г. Вилинский, говоря о значении собаки для истинного охотника, сетуя о малом количестве хороших полевых собак в настоящее время, о трудности их приобретения, счёл нужным „наглядным и, так сказать, осязательным случаем, и убедить читателей «Охотничьей Газеты» в справедливости своих суждений. Так как в этом «осязательном» случае главную роль играю я, то не могу оставить без ответа статью, полную неточностей.
Мой ответ не есть оправдание, оправдываться мне не перед кем, и не за что, но так как для следящей за охотничьей литературой публики г. Вилинский — некоторая величина, которой, может быть, некоторые верят, я же — лицо, мало ей известное, то мне необходимо выяснить обстоятельства дела, которого коснулся г. Вилинский самым точным образом.
«Наглядный и осязательный», по словам г. Вилинского, случай состоял в промене мною у П. С. Серафимовича собаки на ружьё. В статье г. Вилинского случай этот рассказан настолько «наглядно и осязательно», что, не употребляя никаких резких выражений, почтенный автор, тем не менее, самым наглядным образом постарался объяснить читателю, насколько недобросовестно я поступил.
Обращаюсь теперь к читателю с просьбой выслушать мои объяснения, и затем судить, насколько случай, выставленный, как пример, для доказательства справедливости доводов г. Вилинского, удачно применен им для этой цели.
Сначала коснусь только того, что относится лично ко мне, а затем буду говорить как член Общества любителей породистых собак, так как г. Вилинский удостоил в своей статье вниманием и наше общество.
«В № 15 «Охотничьей Газеты» за текущий год помещено объявление г. Карпова…» —говорит в своей статье г. Вилинский, и затем целиком выписывает моё объявление. Перепечатка эта понадобилась автору для того, чтоб яснее указать, насколько всё, что помещено было в объявлении, противоречило действительности, так как далее г. Вилинский именно опровергает все, указанное в этом объявлении. В объявлении я говорил так: «желаю променять пойнтера, кофейно-пегого, кобеля, 31/2 лет, хорошо натасканного, преимущественно по болотной дичи, но с небыстрым ходом, хорошим чутьём, кровей первоклассных английских производителей (родословная напечатана в № 22 «Охотничьей Газеты» за 1893 г.), купленного в питомнике г. Дрюри, в Бельгии, в январе 1893 г. за 600 франков, на центрального боя ружьё, приблизительно той же стоимости». Разбирая слово за слово это объявление, я могу привести фактические данные тому, что в нём нет ни одной неточности, а между тем, каждый, прочитавший статью г. Вилинского, может заподозрить меня хотя бы в преувеличении достоинств собаки. Произошло это оттого, что г. Вилинский, по-видимому, задался целью дать публике «наглядный и осязательный» случай, но выбор то им сделан не совсем удачно. Говоря о чем-либо, можно выставить предмет обсуждения в каком-угодно свете, всё зависит от мастерства, добросовестности и правдивости докладчика или автора. В данном случае, г. Вилинский со свойственным ему талантом исполнил свою задачу, преподнося «наглядный и осязательный случай».
Описывая историю промена, г. Вилинский начинает с искажения фактов: по его словам, оказывается, что взамен отосланного г. Карцову ружья, привезли из Питера кобеля Майк и щенка, тогда как автор статьи не мог не знать, что взамен отосланных в Почеп из Питера собак, отправленный с ними человек привёз г. Карпову ружьё. Ведь г. Вилинский «принимал живое участие в деле», а принимая живое участие в нём, странно было спутать вышеприведенный факт. По-видимому, разница небольшая, маленькая неточность! Но дело в том, что эта маленькая неточность, в совокупности с подробностями предварительной переписки П. С. Серафимовича с Карцевым, о которой ниже скажу, совершенно изменяет все дело. Если уже представлять публике «наглядный, осязательный случай“, то нужно его во всей полноте, а главное, правдиво, не подтасовывая факты, только тогда он окажется наглядным и осязательным, а иначе остается нечто совершенно иное. Умышленно необъясненное г. Вилинским, объясню я.
После напечатания объявления я получил предложение П. С. Серафимовича. Находя его неподходящим, ввиду неравномерности стоимости собаки с ценой предложенного к обмену ружья, что было для меня ясно из краткого описания ружья, я тотчас сообщил об этом П. С. Серафимовичу длиннейшим письмом, в котором подробно описал мою собаку, предупреждая о её качествах, дурных и хороших, предлагая ему несколько комбинаций (в смысле получения от меня собак), могущих хоть сколько-нибудь уравнять обмен. Сначала г. Серафимович телеграммой просил уступить ему моего «Гида», хотя я не предлагал ему его, а упоминал о кобеле в письме, говоря о полевых качествах Майка по сравнению с «Гидом», затем, получив мой ответ «Гида не отдам ни за какие деньги», согласился на одну из предложенных мною комбинаций, т. е. на получение «Майка» и щенка «Яго». Собаки были посланы, а когда, мне было доставлено ружьё, то я, увидя его, счёл долгом вновь заявить П. С. Серафимовичу о неравномерности промена, предложив ему рассчитаться с ним добавкой ещё одного породистого щенка. Из всего вышеизложенного ясно, насколько я сам считал Майка несовершенным, никогда, впрочем, не сомневаясь в его первоклассной кровности, на которую усиленно указывал г. Вилинский.
О сущности переписки моей г. Вилинский в своей статье не упоминает вовсе, а я не думаю, чтоб он о ней не знал.
Обращаюсь теперь с вопросом к любому охотнику: если охотник, так или иначе, решается расстаться со своей собакой, говорит ли это в пользу последней? Такую истину поймет всякий, а следовательно, и в «Майке» искать идеала г. Вилинскому, как опытному охотнику, было, по меньшей мере, наивно.
Ведь ему было уже вероятно известно, что «Гида» я не отдаю, а «Майка» ценю так, как заплатил за него, а потому давал в придачу отличного щенка. Отчего же не писать так, как было дело? Правда, тогда нельзя было бы подогнать обстоятельств к «осязательному и наглядному случаю!».
Далее, в статье своей, г. Вилинский, вероятно, опять-таки для большей осязательности, счёл долгом описывать наружность «Майка» в непривлекательном виде, употребив фразу: «а заграничный «Майк» совсем не то, что следовало ожидать от собаки кровей первоклассных английских производителей». Этим г. Вилинский, очевидно, хотел сказать, что Майк не красив, а что от кровей первоклассных английских производителей должно ждать исключительно красивых псов. Но разве я в объявлении или письмах моих к П. С. Серафимовичу хвалил красоту «Майка»? Разве г. Вилинский, как опытный охотник, не знает, что от красавцев производителей рождаются иногда, псы посредственной внешности и обратно (если только они кровны)? Разве г. Вилинскому незнакомы цены, которые платят за выдающихся собак, и что будь «Майк» не посредственной внешности, его бы не отдали мне в Бельгии за 600 Франков? Что такия деньги берут только за кровь, которая зачастую сказывается в потомстве? Разве г. Вилинский не знает, что Майк действительно первоклассных кровей (если г. Вилинский следит в последнее время за иностранным собаководством). Впрочем, может статься, г. Вилинский сомневается в подлинности собаки и аттестата её, который, очевидно, он рассматривал?
Кстати, здесь не могу не упомянуть, что меня страшно удивил вопрос, заданный г. Вилинским в конце его статьи: «желательно было бы знать, неужели таких Майков премируют на выставках и полевых испытаниях?» Вопрос этот прямо указывает, что г. Вилинский, будучи истым охотником, очевидно следящим за охотничьей литературой, оказывается, относится довольно невнимательно даже к такому органу, в котором постоянно сотрудничает.
Если вам «желательно знать, премируют ли таких Майков»… то для этого предлагаю вам открыть № 15 «Охотничьей Газеты» за 1893 год, и там, на стр. 232, в перечне всех выставлявшихся на VI очередной петербургской выставке собак, вы найдете напечатанным, что «Майк» получил похвальный отзыв, т. е. самую низшую награду, получаемую собаками на выставке. Из этого следует, что невыдающаяся внешность Майка не могла быть секретом не только для г. Вилинскаго, но и для всей читающей «Охотничью Газету» публики. В № 34 того-же органа, на странице 531, Е. Е. Мюссар в статье своей о полевом испытании, говоря о работе Майка на нём, не упоминает, чтоб собака эта была удостоена призом. Именно «таких Майков» нe премировали на полевых испытаниях, а на выставке дали низшую награду, о чём, как видно, было своевременно напечатано ранее объявления моего; следовательно, всякий бравший от меня Майка, был предупрежден о его качествах печатно, и не мною, и ставить вопрос, ответ на который давно всем известен, г. Вилинскому было необходимо разве только для того, чтоб уколоть им общества, устраивающие выставки и испытания.
Говоря о поиске Майка г. Вилинский находит его «хорошим челноком, быстрым и уверенным» Для меня, как видевшего «Майка» в работе под руководством англичанина Киррег’а Mr. Аг. в Бельгии, затем ходившего с ним целый охотничий сезон в России, и для всех тридцати свидетелей, бывших на полевых испытаниях в Гатчине в прошлом году, поиск Майка казался не быстрым, Задержанным и неуверенным, о чем я счёл долгом предупредить в моём объявлении помимо того, что было сказано судьей г. Мюссар о полевых испытаниях; на этих последних Майк именно не был удостоен награды ввиду его плохого поиска, хотя собака не сделала ни одной грубой ошибки, т. е. не гнала, была послушна, мёртво стояла, не бросалась после выстрела и не нарывалась. Повторяю, все это видели тридцать человек, между которыми, вероятно, находилось несколько столь же опытных охотников, каковым считает себя и г. Вилинский. Оказывается, что в настоящее время собака совершенно изменилась в работе: приобрела хороший поиск и получила все дурные качества, прежде за ней не числившиеся, или-же в ней сразу оказалось всё то. что нужно было г. Вилинскому для указания на неточность моего объявления о ней.
В объявлении моем было сказано, что «собака хорошо натаскана, преимущественно по болотной дичи». Г. Вилинский говорить обратно: «по тетеревам и куропаткам Майк ходил несравненно лучше, нежели по болотной дичи». Не берусь оспаривать этого вопроса, ибо не знаю, как ходит теперь «Майк», но продолжаю утверждать, что до конца позапрошлого лета, чему опять-таки были свидетелями многие, «Майк» в открытых местах ходил много лучше, в лесу же шнырял под ногами, не отходя от меня далее 40 шагов. Это легко объяснялось натаской его в Бельгии и исключительно в открытых местах. Когда я начал ходить с ним в прошлом году, то долго не мог добиться, чтоб кобель шёл даже в мелкие кусты, это меня приводило в отчаяние, но все же я настоял на своём и представил его на полевых испытаниях так, что собака работала сносно. Ведь я его на испытания для комплекта, заранее зная, что он не может взять приза, объявляя это всем и каждому из бывших на состязании. Говорю — повёл для счёта, так как слишком ревностно отношусь к вопросу развития дела полевых испытаний, давая другим пример во что бы то ни стало вести больше собак, тем более что в то же время я вел «Гида», в котором был уверен (он взял первый приз), а следовательно чувство моего охотничьего самолюбия от малого успеха „Майка“ не страдало.
Чутьё Майка г. Вилинский определил ниже среднего, я же объявил: «с хорошим чутьем». Этот вопрос настолько растяжим, настолько изменяется в силу различных обстоятельств, настолько стоит в зависимости от личного взгляда охотника, что хвалить чутьё Майка в настоящее время я не имею права. Судить о чутье собаки по одному выходу или даже по нескольким, при одинаковых условиях, влияющих на чутьё — невозможно. С собакой надо много ходить, чтоб безошибочно определить силу её чутья. Этот вопрос, по-моему, составляет слабую сторону полевых испытаний. Я находил, что у Майка «хорошее чутье» оттого, что много раз, для проверки, заставлял «Гида» и «Майка» на сворках, при разных условиях направления ветра и вида местности, подводить к заранее определенному месту нахождения дичи. «Майк» всегда начинал потяжку ранее «Гида». Может быть, это объяснялось его осторожностью и малой опытностью, тогда как «Гид», хотя уже почуявший, но знающий, что дичь ещё далеко, не выказывал внешним видом, что чует. Однако, судья, г. Е. Е. Мюссар, нашёл, что «как ему показалось, Майк добирался до дичи неуверенно», объясняя это «недостатком чутья или малой опытностью». Повторяю, об этом вопросе спорить не буду, но, казалось бы, в нём ошибиться мне труднее, чем видевшим работу собаки один или несколько раз. Будь «Майк» столько же хорошо поставленной собакой, как «Гид», я глубоко убеждён, что в чутье его сомневаться не пришлось бы. Гид же, хотя и с посредственным чутьём, обладая опытом, будучи в руках, идя широко, не копаясь на следах, признается очень многими отличными охотниками за вполне хорошего работника и безусловно вернуюсобаку. Что яге касается того, что «Майк терял убитую птицу, то это одно не может служить доказательством слабого чутья, так как не молодая собака, из-под которой дичь была бита, неприученная к поноске и особливо находясь в месте недавнего разгула дичи, зачастую не обращает внимания на стреляную птицу, а жадничая, идет мимо её в поиск, для отыскания новой. Думаю, что отрицать это г. Вилинский не будет, раз он много охотился и перевидал много собак в работе.
Говоря о дрессировке, г. Вилинский таковой у «Майка» не находил, приводя в пример невозможность впустить собаку в комнату первое время по прибытии её в Почеп. Я, действительно, не предупредил, что «Майк» никогда комнаты не видел. Родившись в питомнике, пробыв в нём три года до переезда в Россию, а затем у меня в деревне, только в собачнике, кобель не мог считаться комнатной собакой. Но ведь и кровные собаки, неприученные к чистоплотности, ведут себя плохо в комнате! причем же здесь постоянные упоминания в статье г. Вилинскаго о кровности «Майка»? Ведь я объявлял о желании променять кровную, а не упоминал, что она комнатная. Отлично дрессированная на воле, но никогда не бывавшая в комнате, все-таки будет вести себя нечистоплотно. Не буду оспаривать того, что азбукой дрессировки для барской собаки должно служить хорошее поведение в комнате, но каждый порядочный охотник согласится со мной в том, что содержание полевой собаки в комнате должно только вредить ей, особливо в охотничий сезон, когда очень полезно, тотчас по приходе с поля, класть собаку на её место, в особом помещении, не давая ей свободы развлекаться в не рабочее время. Так содержатся полевые собаки в питомниках, так содержался „Майк“ заграницей и у меня. Не знаю, выказывает ли Майк следы дрессировки теперь, но утверждаю, что когда я его покупал и за все время его нахождения у меня, он в полевом отношении был дрессирован без лоска, но вполне отчётливо; так: на свисток возвращался, по указанию рукой менял направления, по команде ложился, что проделывал и на поиске, никогда не гнал… и на моих глазах не делал непростительных ошибок. Не могу не согласиться с г. Вилинским в том, что собака эта не выказывала большого ума и подчас была упряма. Тем не менее, всё это не доказательства её некровности а г. Вилинский, после перечисления её недостатков, спрашивает: «в чем же тут искать кровь первоклассных английских производителей?»
Теперь, для большей наглядности сообщу голые факты: первое письмо П. С. Серафимовича от 19-го апреля 1894 г. заключает в себе предложение, вследствие моего объявления, совершить обмен. В письме этом уступка ружья объясняется ненадобностью его. Иначе говоря, П. С. Серафимовичу не нужно ружьё, мне не нужна, собака; оба мы заявляем это, он письмом, я — объявлением, а затем начинаем списываться. Описав «Майка» совершенно беспристрастно, я заявил, в виду большой ценности ружья, о готовности придать ещё щенка, сына «Гида» и «Загры» г. Боде. Для всякого, следящего хоть немного за русскими пойнтерами, обе эти клички говорят не мало: в «Яго» соединена кровь лучших пойнтеров, находящихся в России, так как в родословной его находим: „Рафту“ г. Боде, „Спорта IX“2 г. Ланского, мою „Долю“ и „Squire of Upton“ Графа Ферзен; иначе—оба деда с большими серебряными медалями, одна бабка с двумя золотыми, призом, и другая с тремя большими серебряными и призом. „Яго“, по признанию как настоящего владельца его, так и г. Вилинскаго, вышел красавцем, и г. Вилинский не спрашивает, где искать в нём кровности? Но знаете ли вы, г. Вилинский, что красавец этот произошел от отца, отнюдь не красавца, и от матери, у которой, по признанию её владельца, вместо головы типичного пойнтера — голова донской лошади, совершенно без перелома. Тем не менее в «Гиде» и в «Загре» никто не будет искать кровности, зная наверно, что таковая на лицо. Та же «Загра», несмотря на плохую голову, продана в настоящее время за цену повыше той, за которую куплен «Майк», и, вероятно, её новый владелец не находит нужным задавать себе вопрос: «в чем же тут искать кровность»? — хотя несимпатичная голова её постоянно перед его глазами. Разница только в том, что за кровную, красавицу и чудную полевую, платят не по 250 р., а десятки сотен рублей, за кровную же, но с недочётами, способную дать ладных щенят в знаменитых предков, платят и более 250. Все это, конечно, давно известно г. Вилинскому, но обо всем этом он счёл нужным умолчать.
Итак, после отправки письма моего с предложением выбора комбинации для обмена, П. С. Серафимович просил телеграммой от 28 апреля выслать ему за ружьё одного «Гида», на это я не согласился; 29 апреля я получил новую телеграмму: «высылайте Майка и Яго». Собаки были отправлены 2 мая, а 9 мая мой посланный вернулся от П. С. Серафимовича с ружьём и коротеньким письмом от 6 мая, в котором он восторгается «Яго»; что же касается «Майка», то мнение о нём желает высказать, побывав с ним на охоте, а в комнате он показался ему неделикатным. Кончает П. С. Серафимович своё краткое письмо «искренней благодарностью» за присланных собак. Получив, ружьё, я вновь убедился, что Майк не стоит его, а так как щенок существо ненадежное, то счёл долгом застраховать его обещанием ещё щенка, ожидавшегося тогда от моей «Доли» и «Пира» Чевакинскаго, о чём я тотчас написал П. С. Серафимовичу. На это письмо я получил ответ от 12 мая с повторением благодарности за собак и за обещание. Усмотрев из письма от 6 мая некоторое недовольство «Майком» из-за его неделикатности, я счёл нужным предложить П. С. Серафимовичу, если собака ему не подходяща, выслать ружьё обратно, предоставив ему рассчитаться за собак, как он пожелает, но в ответе на это письмо не упоминалась ни словом о желании получить ружьё обратно, и, после подтверждённой благодарности, я счёл дело поконченным.
Как видит читатель, обо всех этих подробностях г. Вилинский упорно умалчивал, тогда как было бы справедливее, описывая «осязательный случай», говорить о том, что и как было действительно, а не так, как это нужно было г. Вилинскому, для создания «нагляднаго случая».
Мне остается поблагодарить г. Вилинского за то, что он не считает меня «собачьим барышником», и что «винить меня за «Майка» он не смеет», — как он выразился. Это заявление по меньшей мере забавно! Не доставало ещё, чтобы он счёл себя вправе винить меня за такие Факты, которые касаются только П. С. Серафимовича и меня! Не в качестве ли третьего лица и, притом, совершенно непричастного к делу, является здесь г. Вилинский?
Дабы читатели Охотничьей Газеты могли убедиться, что все мною здесь изложенное основано действительно на фактах, о которых сохранились следы и доказательства, я, одновременно с отсылкой настоящей статьи в редакцию Охотничьей Газеты, обращаюсь письмом к П. С. Серафимовичу, с просьбой прислать мне разрешение для напечатания всех его писем ко мне по делу «Майка». Если бы П. С. Серафимович, по каким-либо соображениям, не дал мне такого разрешения, я своевременно сообщу об этом печатно, при заявлении, что всякий желающий и заинтересовавшийся этим делом, может явиться ко мне для ознакомления с ними. Этим вопрос будет сразу исчерпан, а это мне необходимо, потому что, не занимаясь никогда полемикой, отвечать г. Вилинскому на могущую появиться статью его в ответ на эту—я не буду.
Теперь обращусь к г. Вилинскому, как член Общества Любителей Породистых Собак.
В той же статье своей г. Вилинский заявляет, что «в былое, старое время, когда не было у нас на Руси ни охотничьих обществ, ни собачьих питомников, пи полевых испытаний и премированных на выставках и на этих испытаниях собак, он имел безукоризненных лягавых собак и сеттеров»… а теперь, с некоторого времени, он не может обзавестись его удовлетворяющими. Из сказанного он выводит убеждение, «что их, должно быть, и искать-то бесполезно».
Эта старая песня, много раз повторявшаяся в охотничьих журналах, и исполняемая постоянно под аккомпанемент голословности, давно прожужжала всем уши и надоедает своим однообразием. Если же кто-либо из исполнителей её же «наглядным и осязательным случаям», каковым оказывается случай с П. С. Серафимовичем. Кто из охотников молодых не слышал от своих старших собратьев по страсти таких фраз: «разве теперь есть собаки? Вот тогда-то, у того то, были псы! Не этим чета! Разве это работа? Это то вы называете натаской? Посмотрели бы, как работали Парнас, Пегас?. и т. п. Или: «жаль, что такой то охотник с своим «Дружком» в Тмутаракани, а то бы я вам показал, что значить хорошо натасканная собака!» В том-то и дело, что все эти «посмотрели, бы», «я бы вам показал“».. одни слова, которые легко пишутся, а бумага все вынесет; тогда как охотничьи общества с их выставками и полевыми испытаниями, в которые бросает свой камешек г. Вилинский, стараются в действительности о том, чтобы хорошие собаки по внешности и по работе не фигуровали бы только в статьях сетующих, а являлись-бы перед глазами у каждого, кто этого, пожелает. Может быть, многое в этих обществах несовершенно, многое должно быть изменено, не сразу поставлено на твёрдую почву… я с этим согласен; но ведь все достигается практикой и ученьем. С.-Петербургское О. Л. П. С. усердно заботится достичь желаемых результатов в распространении среди охотников кровных и полевых собак, и не без успеха.
Подтверждением моих слов может служить то, что десять лет тому назад очень немногие охотники имели сносных английских сеттеров, ирландцев и пойнтеров, тогда как теперь, сравнительно, таковых много, а что они действительно существуют — показывают выставки. Что есть хорошие полевые работники — показывают полевые испытания. На первых бывают тысячи людей, могущие подтвердить сказанное; на вторых публика также не отсутствует и уже несколько лет подряд видит насколько возрастает уровень порядочной работы собак между приводимыми на испытания. Господа, плачущие о том, что хороших собак нет, и восхваляющие в статьях былых и настоящих знаменитостей, никогда, впрочем, по разным благовидным предлогам не приводимых на выставки и испытания, право, мало кто верит статьям вашим, тогда как не поверить тому, что происходит на глазах публики трудно. Случай же, приведённый г. Вилинским, показал лишь, что П. С. Серафимович и желает навязывать её публике, то, большею частью, она сводится к таким, обладал красавцем-погонялкой, а теперь, взамен лишнего для него ружья, имеет кровную собаку, правда — не красавицу и не полевого чампиона, но все-же такую, которою он доволен, и которая, по словам г. Вилинскаго, может быть хорошей работницей; плюс — кровного щенка-красавца, много обещающего по уму. Кто же виною этой замены? — Член Общества Л. П. С., которого, не знаю почему, г. Вилинский счёл нужным «не обвиняя» уколоть своей статьей.
Как странно звучит фраза: «говорят, будто есть в столицах знаменитости. Я в это верил»… Что г. Вилинский этому верил и, после „наглядного, осязательного случая“, не будеть верить — не беда. Столичные знаменитости все-таки есть и, будем надеяться, не переведутся; их показывали и будут показывать массам; тогда как в статейные знаменитости верит только молодой, увлекающийся новичок-охотник.
Позволю себе спросить у г. Вилинского: где это в России он насчитал «пропасть питомников», удивляясь отсутствию собак? Знаю я, что в разное время, у очень немногих владельцев, образовывалось что-то вроде питомников, никогда долго не сохранявшихся; знаю, что были, и у некоторых есть еще, небольшие псарни лягавых, как у г.г. Хлудова, Ланского, Тюляева, Забельскаго, Гена, Гр. Ферзена, Артынова, Боде, Нарышкина, Дица, Новицкого; но у большей части из них было по три, четыре и редко больше собак одновременно; никогда они (кроме г.г. Гена и Новицкого) не сводили собаководство на коммерческое начало. Эту-то каплю в море контингента русских охотников г. Вилинский называет «пропастью питомников». Надо удивляться тому, что у нас нет питомников, а собаки хорошие все-таки водятся, чем и объясняется трудность их получения.
С.-Петербург,
8 окт. 1894 г. Г. Карцов.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”
- «Охотничья Газета», № 35. 1894 г. ↩︎
- Поправка касательно „Спорта XI“ г. Ланского.
“Природа и Охота” 1894.11
В ответе моем г. Вилинскому в последней книжке журнала „Природа и Охота“, вкралась неточность. Упоминая о пойнтере А. А. Ланского „Спорт IX“, я говорил будто он имеет две большие серебряные медали, тогда как собака эта награждена в 1890 г. на выставке Императорского Общества Охоты — серебряной медалью и ценным призом Русского охотничьего клуба, а в 1891 г., на выставке Императорского общества акклиматизации животных и растений — большою золотою медалью, золотым жетоном Общества и призом Общества Любителей Породистых Собак, лучшей охотничьей собаке, рождённой в России.
Неточность моя произошла из за не имевшегося под руками каталога Общества Акклиматизации. Считаю своим долгом печатию извиниться перед владельцем собаки А. А. Ланским за непростительную ошибку мою, которая мне тем более неприятна, что ставя на вид г. Вилинскому умышленные его неточности в его статье, я должен был быть безусловно точным в ответе ему. Г. Карцов. ↩︎