“Природа и Охота” 1894.8
Молодые, а следовательно, и лучшие годы моей жизни мне пришлось провести в наших среднеазиатских владениях, и я исколесил их вдоль и поперек на многие тысячи вёрст. Всюду, куда меня кидала судьба, первою моею заботой было наводить самые тщательные справки о родах охоты в данных местах. Описывать места и виды охот в Средней Азии я не буду, так как об этом уже писалось, да пишется много ещё и теперь. Я же буду говорить о моих воспоминаниях за несколько последних лет.
В 1888 году судьба забросила меня на Кавказ. За долго до моего переселения в страну, опоэтизированную Лермонтовым, я навел точные справки у людей, бывавших там, а по преимуществу — у «кавказских человеков», о виде и характере местности, людях, живущих там, а главное, о пернатом и зверином населении края. Результаты расспросов превзошли мои ожидания. Я невольно поддался сомнению, вспомнив пословицу: «всяк кулик свое болото хвалит», до того казались мне преувеличенными рассказы о прелестях Кавказа.
Виноват. Я немного неточно выразился. Речь идёт далеко не о целом Кавказе а только о его северо-восточных и восточных окраинах.
Если не лень читателю, то рекомендую взглянуть на карту Кавказа и отыскать на ней указанные мною места: Хасаф-Юрт, Чапчак, Чир-Юрт, Петровск, Темирхан-Шура, Дешлагар, Дербент, Кусары, Куба и Баку.
Полоса земли, на которой расположены означенные пункты, тянется на протяжении около 520 вёрст в длину и от 10 до 40 верст в ширину.
Пространство это заключает в себе местности всевозможных видов и характеров, начиная от голых, бесплодных песчаных степей и таких же голых скалистых гор, до тучных, покрытых всевозможною растительностью долин и гор.
Характерная особенность бесплодных равнин (между Чир-Юртом и Петровском) та, что на них расположена масса больших озёр, которые тут носят название «Бакас» и тянутся непрерывною цепью до Аграханского залива Каспийского моря.
Озера эти служат, по-видимому, сборным пунктом для водоплавающей птицы при её весеннем пролёте с юго-восточных окраин Кавказа на далекий север России.
Трудно описать картину, которую представляют собою озера Бакаса в период времени между 15 февраля и 1 апреля. Кажется, нет той породы водоплавающей дичи, которая бы не имела там своих представителей; всевозможных пород утки, гуси, крохали, нырки, лебеди, и все это в баснословно-громадном количестве. Зачастую натыкаешься на озера, в буквальном смысле слова, усеянные птицей. Тут все сидит вперемежку; около степенного лебедя быстро егозит крошечный чирок; в стае кряковых уток замешался гусь; и всё это тянет свою несмолкаемую песню на всевозможные лады. Над всем Бакасом стон стоит. Нет надобности охотнику рассматривать дорогу на Бакас: достаточно только знать направление. В тихую погоду, а в особенности в ветер, дующий с Бакаса, за 2–3 версты слышен невообразимый крик. Достаточно ехать на этот шум, чтобы попасть на хорошее для охоты место.
На эту охоту обыкновенно собираются по нескольку человек, при этом запасаются для питья пресною водой, (так как вода в озерах горько-соленая), теплым платьем и палаткой.
Берега озёр низменные, почти без всякой растительности, так что подойти к уткам незамеченным немыслимо.
Охота обыкновенно производится утром, от зари часов до десяти, и вечером — от четырёх до темноты. Охотники располагаются в нескольких стах саженях друг от друга на перешейках озер, благодаря чему птица постоянно снуёт от одного озера к другому.
Необходимо иметь вежливую собаку, которая бы до ставала из воды убитую дичь. Хотя многие охотники обходятся без собаки, располагаясь для охоты подальше от берега озера таким образом, чтобы убитая птица падала на сухое место, но такой способ охоты менее добычлив, так как чем дальше от берега пролетает птица, тем выше она летит, а потому и труднее её стрелять; кроме того, по крайней мере 25% убитой или сильно пораненной птицы, а особенно вечером, без собаки найти невозможно.
Не будучи сам любителем подобного рода охоты, я ездил в эти места не особенно часто, и то не более как на одни сутки, не столько для истребления весенних гостей, сколько для того, чтобы послушать концерт, по истине достойный внимания каждого охотника-любителя.
Банас находится в глухом малонаселенном месте, где охотников очень мало и те исключительно из интеллигенции; охотников-промышленников вовсе нет, так как сбывать убитую дичь положительно некуда и некому. В последнее время условия эти вероятию изменились, так как с проведением Беслано-Петровской железной дороги сбыт убитой дичи значительно облегчился.
К сожалению, среди интеллигентных охотников есть, как мы их называли, «шкурятники», которые, прикрываясь личиною любителя, разбойничали на охотах не хуже любого промышленника. Таких шкурятников было один или два; когда они собирались на охоту, то мы говорили: «А! за мясом!» Это восклицание было вполне правильно, так как, уезжая на охоту дня на три или на четыре, эти господа забирали с собою деревянные кадки и необходимое количество соли. Убитую за день дичь, без всякого различия пород, в тот же вечер щипали, потрошили, солили и укладывали в кадки; таким образом делали запасы дичи для домашнего обихода на более или менее продолжительное время. Все это делалось не по материальным недостаткам, а по человеческой жадности ко всему даровому.
Насколько добычлива охота на Бакасе, видно из того, что посредственный охотник, с ружьём весьма сомнительного качества, в хорошую раннюю весну убивает в один день до 20 уток, 3—4 гуся, а зачастую на придачу и лебедя.
Западная оконечность низменности Бакаса оканчивается болотами, поросшими камышом, где дикие свиньи и пролётные бекасы находят приют почти недоступный для охотника. Это место—рассадник дикого свинства.
С конца февраля дикие свиньи приступают к устройству логовищ, которые располагают в сильных трущобах, избирая для этого по преимуществу сухие места; но в иные годы, весной, уровень воды на Бакасе бывает выше нормального и тогда число удобных сухих мест значительно сокращается. Кабаны, однако, об этом не горюют, устраивая гнездо прямо на воде, для чего на излюбленное место натаскивают камышу и бутят им это место; поверх импровизированной плотины устраивают уже настоящее жилье.
Свиньи обыкновенно поросятся в продолжение марта месяца, и затем, с половины апреля, они начинают выводить свое потомство в соседние леса. С этого времени начинается охота на поросят «сосунков».
Первое мое знакомство с особенностями этого рода охоты было 29 апреля 1888 года.
Накануне этого вся компания охотников собралась у г-на 3. для решения вопросов о предстоящей охоте на следующий день. Много было споров и толков в какой местности охотиться, какие гаи брать, какие не брать, с которой стороны заводить собак и гайщиков (загонщиков), на сколько времени ехать и что с собою брать.
Вообще вопрос о предстоящей охоте был разработан до мельчайших подробностей. Я, как человек новый, а потому не знающий местных особенностей охоты, во все время споров только молчал и слушал. Из всего слышанного я принял к сведению только то, что завтра в 5 ч. утра мы должны выехать и собраться в 20 верстах на поляне у большого помещичьего леса.
В 10 ч. вечера, возвратившись от 3., я тотчас же приступил к необходимым приготовлениям для предстоящей охоты: протёр стволы, осмотрел исправность замков и затем приступил к снаряжению патронов сферическими пулями и картечью. Ружьё у меня было Пипера с дамасковыми стволами, 12 калибра, правый ствол цилиндрический, левый — чокбор.
В 41/2 часа тройка лихих коней, запряженных в линейку, подкатила к моему крыльцу. Уложив кое-какие вещи, мы покатили.
Версты четыре мы ехали по ровной открытой местности; потом начался мелкий кустарник, сменившийся весьма частым молодым дубняком. На 8-й версте мы переехали вброд через небольшую болотную речушку и за тем, вплоть до места охоты, мы переезжали такую массу подобных же речушек, что я им и счёт потерял.
Добравшись до сборного пункта, мы уже застали там двух конных псарей с 26 гончими и 40 человек гайщиков. К 61/2 часам вся компания была в сборе.
Первый гай, который предположено было заложить, представлял собою весьма крепкое место. Находясь к востоку от большого леса, он состоял из частого десятилетнего дубового леса, среди которого было несколько низких мест, затопленных водою и поросших камышом. Тотчас же гайщики и собаки были отправлены на противоположную сторону этого леса, охотники же заняли места вдоль поляны, таким образом, что ни один зверь, выгнанный из гая и направленный непременно в большой лес, не мог пройти вне выстрелов охотников.
Но данному сигналу начался гон. Минут пятнадцать царила мертвая тишина.
Вдруг тявкнули две собаки на противоположных копцах леса, к ним подвалили остальные, заголосили и затрещали гайщики и весь лес застонал.
Лежа в ложбинке, я слегка приподнялся на локтях, чтобы видеть впереди лежащую местность, которую закрывал небольшой бугорок, находившийся впереди меня шагах в пяти. Несмотря на поднявшийся шум в лесу, я ясно расслышал потрескивание сучьев, производимое, очевидно, идущим зверем. Я удвоил внимание. В это время из лесу вышел кабан и курц-галопом направился прямо на меня. Вставив ружье в плечо, я подпустил его шагов на десять и выстрелил. Он тут же ткнулся мордою и, в предсмертных судорогах, прополз еще шагов пять.
Перезарядив ружье и не вставая с места, я наблюдал опушку леса. Вышедший на меня кабан был, очевидно, шумовой, так как гон был еще слишком далеко. Не прошло и двух минут после моего выстрела, как из лесу выскочил прямо на меня олень и остановился у убитого мною кабана, как вкопанный. Я успел разглядеть, что это была самка в последнем периоде беременности. Сняв шапку, я с ней раскланялся. От этого движения она шарахнулась в сторону и понеслась с поражающею быстротой вдоль цепи к правому флангу. Не успела дойти она до №1, как оттуда последовали один за другим несколько выстрелов по вышедшим между 1 и 2 №№ шести свиньям. Перепуганная выстрелами ланка, поворотив назад, прошла вдоль всей цепи охотников и скрылась.
После выстрелов на правом фланге на некоторое время всё стихло, так как стая гончих подвалила к смертельно раненому кабану, лежавшему шагах во ста позади 3 №.
Наконец собак отогнали и направились обратно в гай. Загонщики были ещё далеко.
Спустя немного времени собаки опять погнали, разбившись на три партии. Гнали с азартом, по зверь упорно держался в лесу, не желая, по-видимому, выходить, не будь загонщиков, которые своим неистовым криком принудили-таки зверя двинуться на линию стрелков, он бы повернул обратно и вёл бы за собою собак. Благодаря соединенным усилиям загонщиков и собак, по чти одновременно в разных пунктах опушки леса по казались свиньи.
По всей линии стрелков открылась страшная трескотня, а затем еще некоторое время раздавались одиночные выстрелы. Это, вероятно, добивали раненых. По данному сигналу все собрались к середине, и пока псари сосворивали собак, мы подводили итоги убитому зверю; оказалось: четыре кабана, две годовалых свинки, один волк и одна дикая кошка.
Тут пришлось наблюдать интересный факт живучести кошки. Первыми двумя выстрелами, шагах в 15-ти, передние лопатки её были пронизаны насквозь; вторые два выстрела попали ей в зад. Только после пятого выстрела, картечью в бок, она легла, но еще огрызалась на подошедшего охотника, который вынужден был добить её прикладом. Снятая шкура представляла положительно решето; в особенности бросались в глаза дыры, сделанные сферическими пулями 12-го калибра.
Забрав трофеи, мы отправились на стан закусить, и затем заложили второй гай тут же, в большом дубовом лесу.
К двум часам мы двинулись к новому месту охоты. Опять загонщики и собаки были заведены с надлежащей стороны, а мы заняли свои места вдоль дороги, прорезывающей крупный и чистый дубовый лес, в котором только кое-где попадались небольшие ложбинки, поросшие высокою и густою прошлогоднею травой. Предполагалось стрелять только взрослых свиней; поросят же должны были ловить живыми.
Гон начался, но зверь крутился, по-видимому, на месте.
Прошло около часа времени и до нас стали доноситься взвизгивания сначала старой свиньи, потом и поросят. Видя, что стоя на месте, мы кабанов не дождемся, мы решили сами идти к ним навстречу, для чего, оставив ружья на дороге, под присмотром караульщиков, сами, в том же порядке, как стояли на нумерах, двинулись цепью навстречу загонщикам, имея путеводителем свиной концерт. Таким образом, мы с загонщиками составили кольцо, в середине которого очутились собаки и две свиньи с поросятами.
Тут началась ловля. Нужно заметить, что поросята, которым было не более шести недель, были замечательно увертливы и легко в руки не давались. При ловле не обошлось и без курьёзов, когда кто-либо, желая накрыть собою затаившегося в траве поросенка, падал ниц в колючую траву и затем, вставая, изрыгал массу проклятий, так как результатом падения, в большинстве случаев, были только поколотые и поцарапанные лицо и руки, а поросенок благополучно ускользал.
Результатом этой охоты было одиннадцать поросят, из которых два пойманы загонщиками, а девять собаками. К сожалению, поросята, пойманные собаками, были все поранены; из них семь поросят, тяжело раненых, пришлось тут же прирезать.
На этом наша охота и закончилась.
Привезенные домой поросята через 5—6 дней уже на столько попривыкли, что не стесняясь присутствием человека, ели предложенный корм, но приручить совершенно дикого поросёнка никому не удавалось. Продержанный в избе месяца полтора или два, и затем выпущенный на свободу, он тотчас же присоединяется к бродящим по улицам домашним свиньям; но уже через год, когда поросёнок превратится в настоящую свинью или кабана, в нём начинают проявляться все в большей и большей степени дикие инстинкты, так что хозяин вынужден бывает его прикончить.
Поросята от дикой свиньи, рожденные в неволе, окончательно теряют все дикие инстинкты. Тогда их можно отличить от домашних только лишь по большой голове (несоразмерной с туловищем), торчащим ушам и длинным ногам, а кабана — по сильно развитым клыкам. Впоследствии, при скрещиванье их с чисто-домашнею породой, они постепенно меняют свой вид и уже в пятом поколении ничем не отличаются от обыкновенных домашних свиней.
Не могу не указать на особенную живучесть диких свиней, свидетелем которой мне неоднократно приходилось быть самому.
Однажды, будучи на кабаньей охоте в окрестностях Темир-аула и стоя в пересаде на поляне среди леса, я услышал впереди себя треск сухих веток. Очевидно, кабан шёл на меня. Спустя немного времени, из лесу выскочила полуторагодовая свинка и быстро понеслась ко мне почти на штык. Подпустив её шагов на пятнадцать, я выстрелил, но она только наддала ходу, посторонившись немного от меня, и прошла за цепь, между мною и левее стоявшим соседом, который послал ей в угон тоже пулю. После этого выстрела свинка по воротила кругом и с тою же быстротой прошла, между нами, обратно. Вскинув ружьё, я послал ей вдогонку пулю, но она, как ни в чём не бывало, тем же аллюром скрылась в лесу.
Сойдя со своего места, я увидел, что по следу свиньи много крови и, задержав бежавших вдоль цепи пару гончаков, направил их на след беглянки. Собаки, учуяв след и увидев кровь, помчались в лес, заливаясь, как по зрячему. Оставаясь на месте, я долго прислушивался к их голосам, которые все более и более удалялись в глубь леса. Наконец голоса смолкли. Я был уверен, что собаки настигли потерявшую силы свинью, и что теперь они ей не дадут шагу сделать.
Правее меня вышли четыре загонщика. Рассказав им, в чем дело и указав направление, по которому скрылась свинья, я велел им идти и разыскивать залёгшую свинью. Пока мы закусывали тут же на поляне, прошло не более часа времени, и из лесу уже вышли те же четыре загонщика, неся на палках злополучную хавронью.
Оказалось, что они её нашли в полуверсте, сидевшею под дубом и огрызавшеюся от наседавших на неё двух гончаков.
По внимательном осмотре оказалось, что первая моя пуля, попав в левый пах, вышла у заднего прохода; вторая же моя пуля (по счету третья) попала ей за правое ухо, сколов часть черепа около квадратного дюйма; пуля моего соседа, попав в правый пах, вышла позади левой лопатки. Внутренности свиньи оказались сильно истерзанными, так как моя сферическая пуля 12-го калибра, а также бердановская пуля моего соседа, добросовестно исполнили свое дело; не их вина, что свинья наделена такою невероятною живучестью.
Однажды, в разговоре с доктором Т., зашла речь о том, какое место в теле свиньи считать самым убойным. Тут Т. самым докторальным тоном стал доказывать, что пуля, прошедшая не только в сердце, но и близко около него, обязательно свалит свинью в момент выстрела намертво. Бывшие тут же посторонние слушатели нашего спора горячо поддержали мнение лучшего из врачей, каким считался г. Т. Несмотря на это, я с неменьшей горячностью уверял всех, что далеко не каждая свинья, раненая пулею в сердце, тут же падает замертво, причём я привёл несколько примеров из моей слишком двадцатилетней охотничьей практики. Недели через две после этого спора компания наша собралась на кабанью охоту. Т. тоже изъявил желание ехать с нами, говоря, что в дни своего студенчества он был страстным охотником и порядочным стрелком. На другой день, когда охотников расставляли в пересаду, Т. не взял М, а попросил позволения стать вместе со мною на одном №, говоря: «ни места, ни ружья я не знаю, потому и хочу стать около вас. «Не безпокойтесь, я вам не помешаю!» Я согласился.
Гон начался.
В разных местах пересады уже было сделано не сколько выстрелов; наконец послышались и шаги за гонщиков; вслед за этим правее нас раздался сильный треск валежника. Крупная свинья вынеслась на соседний № и была встречена выстрелом берданки почти в упор.
В первый момент мы были убеждены, что сосед дал постыдный промах, но затем увидели, что свинья, пробежав за цепь небольшое расстояние, упала как сраженная молнией.
Мы подошли к убитой свинье. Оказалось, что после выстрела она прошла еще 52 шага, будучи раненой под левую лопатку. Один из подошедших загонщиков стал ее потрошить, а доктор Т. внимательно рассматривал вынимаемую внутренность. Он и тут не допускал мысли, что сердце было поранено. Нагнувшись к свиной туше, он собственноручно вынул из неё сердце и, стоя с растопыренными руками, недоумевающе бормотал: «ни чего не понимаю; чёрт знает, что такое!»
Пуля прошла сквозь нижнюю половину сердца.
На мой вопрос: «ну что?» он стал говорить, за пинаясь, о разных рефлексах и инерциях, с такой ясностью, что никто из присутствовавших не мог ни чего понять. В конце концов на все наши возражения он только и говорил: «Да-с! случай!»
Зачастую окрестные жители Бакаса весною поджигают там камыши и этим способствуют скорейшему переселению свиней в близлежащие леса. Конечно, не обходится без того, чтобы часть зазевавшихся и таким образом захваченных врасплох свиней не погибла.
Однажды одним «горе-охотником» была убита свинья, первая и, вероятно, последняя жертва его охотничьих подвигов. Восторгам не было конца, но вскоре они сменились огорчением, так как собравшаяся к убитой свинье компания охотников стала подсмеиваться над «горе-охотником», говоря, что он может бить только зажаренных свиней. Убитая свинья оказалась действительно осмоленной начисто; даже на шкуре её было несколько значительных обжогов. Очевидно, что свинья эта была из числа запоздавших при бегстве из пылавших камышей Бакаса.
Как я выше сказал, по зверю мы всегда охотились с загонщиками и гончими, сами же становились на лазах. Далеко не так охотятся на кабанов туземцы. У них два рода охоты: 1) с дворовыми собаками и 2) без собак, но с верховыми загонщиками. Первый род охоты практикуется -зимою, а второй—осенью.
На северо-восточном Кавказе с начала декабря начинает перепадать снежок, и вот туземные охотники пользуются им для своих целей как нельзя лучше. Два или три охотника сговариваются идти вместе; каждый берет с собою одну или двух собак-овчарок.
Не могу не сказать несколько слов про этих замечательных животных: обладая громадным ростом, сильным сложением, невероятною злобой и замечательною понятливостью, они служат в деле охоты прекрасными помощниками своим хозяевам. Без такой собаки туземец и в лес не пойдет.
Итак, сговорившиеся охотники в назначенный день до свету отправляются к близлежащему лесу, идя по опушке которого, они высматривают свежий свиной след; по этому следу углубляются в лес и, когда по их предположению свинья должна быть близко, они пускают вперед по её следу собак, которые прекрасно понимают, чего от них требуют. Собаки бросаются во весь мах на поиски и, как только увидят свиней, дают знать о том своим лаем, а настигнув их, стараются окружить и задержать до прихода охотников, которые не особенно торопятся идти на зов своих верных помощников, так как хорошо знают, что раз задержанная собаками свинья никуда не уйдет. Охотники подходят вплотную к осажденной свинье и стреляют, обыкновенно в упор.
Этот род охоты не представлял для нас ничего интересного и заманчивого, так как гоняться за свиньей по лесу, сплошь заросшему всевозможного рода колючими кустарниками, не может доставить никакого удовольствия.
Совершенно другой вид представляет второй род охоты, которая обыкновенно производится в местах, поросших камышами.
Для этой охоты необходимо много конных людей; поэтому, в назначенный день, к избранному месту охоты съезжаются до восьмидесяти человек, удальцов один другого лучше. Разъехавшись цепью, они стараются захватить возможно большее пространство. Когда таким образом известная часть камышового острова охвачена, тогда всадники подвигаются вперёд, не спеша, с шумом и гамом, процеживая, так сказать, захваченное камышовое пространство.
Так как избранный камышовый остров отделяется от другого такого же острова чистым и ровным пространством, то вышедшие из-под гона свиньи стараются скорее перебраться через чистое место в соседний камыш, но тут их встречает другая партия конных охот ников, которые стараются не допустить свиней до соседних камышей, скача с гиком и криком наперерез.
Услыша этот шум, охотники-загонщики с неменьшим шумом и гиком несутся, сломя голову, сквозь камыши на соединение с товарищами. Выскочив на открытое место врассыпную, каждый, избрав себе жертву, мчится за нею, стараясь настигнуть и, джигитуя, ударить шашкой, либо кинжалом.
В этой охоте огнестрельное оружие почти не употребляется, разве изредка только раздастся пистолетный выстрел; это значит, что свинья ускользнула в камыши от преследовавшего её охотника, который, в таком случае, посылает ей вдогонку пулю.
Благодаря ловкости наездников, в одну такую охоту избивается масса свиней; но, к счастью, охоты эти бывают очень редки.
Обиднее всего то, что вся убитая свинья в большинстве случаев остается на поле сражения и служит добычей волкам и шакалам, так как никто из этих охотников (все больше местная аристократия) не прикоснется к поганому зверю, а тем более не станет заниматься постыдной торговлей им. Иногда этими погаными животными пользуются живущие поблизости отставные солдаты, которые, узнав заранее о такой охоте, поджидают поблизости её окончания и, по отъезде охотников, становятся полными хозяевами поля битвы.
М. В.
Художник Франц Алексеевич Рубо.