“Природа и Охота” 1892.3
Очень возможно, что читатель незнаком с тем, что именно представляет собою Ташкент с его окрестностями, а потому предварительно скажем и о том, и о другом несколько по возможности кратких слов.
Если взглянуть на Ташкент с обрамляющим его кольцом садов, виноградников и огородов à vol d’oiseau, он представится обширным лесом фруктовых и других лиственных пород, раскинувшимся на пространстве около 60 квадратных верст. Здания, и русского, и туземного, города в буквальном смысле слова утонули в этом лесу, и, если летом вы взойдете на одну из возвышенностей, прилегающих к черте городских садов, вы не увидите ничего, кроме тёмно-зелёного моря древесных вершин.
По временам над этим тёмно-зелёным лесом поднимаются или клубы почти черного дыма, или продолговатые, медленно расползающиеся облака тончайшей лёссовой пыли. По этим признакам вы узнаете о присутствии в данном пункте или кирпичного завода, или же невообразимо пыльной летом дороги, по которой гонят гурт баранов, поднимающих пыль и в ней же утопающих.
Вместе с тем, рядом с этой лёссовой пылью, доходящей на многих здешних дорогах чуть не до колена лошади, постоянно протекает громадное количество воды: оазис или, как мы раньше его назвали лес, изрезан густой сетью больших и малых арыков, оросительных канав, дающих жизнь почти всему живущему здесь. Наименьшие из этих арыков, представляются маленькими ручейками, наибольшие, вроде Салара и Босу, имеют вид небольших речек.
Весь этот лес принадлежит многим тысячам отдельных хозяев, из которых каждый при малейшей к тому возможности старается огородить свой участок глинобитным забором, приблизительно в рост человека. Средняя величина такого участка отнюдь не превышает 1/2 десятины; относительное расположение и формы этих участков крайне неправильны, а цены на культурную и обсаженную землю относительно высоки; оттого улицы и дороги здесь, как и везде, кажется, на Востоке, донельзя кривы и узки, а в распутицу очень мало проезду, ибо в большинстве случаев, во-первых, нет стока для скопляющейся здесь воды и жидкой грязи, а во-вторых, благодаря узкости улиц и огороженных заборами дорог, очень мал доступ для солнечных лучей. Вот причина, почему в то время, как в русском городе (весной, например) начинает уже появляться пыль, сарты долгое ещё время продолжают тонуть в жидкой, невылазной и зачастую вонючей грязи своих закоулков.
На северо-восток от города, сначала почти сплошь, и затем разве только на половину культивированные под посевы и почти лишенные естественной растительности лессовые холмы, верстах в 20—25, постепенно начинают переходить в предгорья, а затем и в горы. На севере, западе и юго-западе, к ташкентскому оазису прилегает тоже почти голая, лессовая, холмистая степь, сливающаяся с так называемым «Дашт-и-кыпчськом», придарышской степью Чимкентского и Перовского уездов. Здесь культурные площади полей и реденьких насаждений сравнительно невелики и довольно разбросаны; на севере же и западе, культура прекращается в каких-нибудь 20—25 верстах от города.
Со стороны востока и юго-востока с Ташкентом граничит широкая, до 15 верст (а местами и более) шириною, долина р. Чирчика, сплошь покрытая главным образом рисовыми полями и небольшими древесными насаждениями, а отчасти болотами, заросшими камышом. Впрочем, летом, приблизительно с половины апреля или начала мая по конец сентября, во время вегетации риса, когда все рисовые поля искусственно затопляются водою арыков, долина Чирчика представляет собою почти сплошное, ярко-зеленое, непролазное болото, кишащее всевозможными мухами, комарами и лягушками, а местами, кроме того, ещё и безвредными водяными змеями. привлекающими сюда же массу ласточек, истребляющих мух и комаров, и громадное число красноногих аистов, с солидной важностью расхаживающих по рисовым полям на страх лягушкам и змеям.
Таков в общих чертах характер тех ближайших окрестностей Ташкента, которые для большинства нас, ташкенцев, служат ареною охот.
Переходя к пернатым объектам местной охоты, начнём с весны или, вернее, с того момента, когда здесь начинается весенний пролет птицы. Наша туркестанская зима очень капризна: бывают случаи, что на Рождество зацветает миндаль, а на Крещенье наши барыни чуть не вооружаются зонтиками; но бывает вместе с тем и так, что с Рождества и почти по конец февраля стоят морозы свыше 10° Цельсия.
Нередко случается, что весна, в виде дружного таяния снега, наступления теплых дней и постепенного прекращения утренних заморозков, начинается лишь около 1-го марта; тем не менее ежегодно между 10 и 15 февраля начинается лёт шилохвости. Около 20 февраля шилохвость идёт уже очень дружно, и вместе с тем трогаются чирок и кряква, вслед за которыми пойдут широконоски, несколько сортов черни и другие породы уток. Здесь же заметим, что весенний пролёт водяной птицы вообще у нас неизмеримо обильнее осеннего в отношении как общего количества пролетающей птицы, так и числа пролетающих здесь в это время пород.
В районе вышеупомянутых мною окрестностей Ташкента наибольшее количество весенней утки проносится, как кажется, над Чирчиком. По крайней мере наибольшее количество весенней шилохвости добывается в долине Чирчика, или даже на самом Чирчике, во время вечерних и утренних перелётов и пролётов. Я говорю перелётов и пролётов потому, что часть птицы остаётся здесь, и иногда подолгу, для отдыха, тогда как другая часть торопливо уходит на север.
От туземцев-охотников мне не раз приходилось слышать, что будто бы в зобах добытых весной шилохвостей находили иногда жемчужины, чего будто бы никогда не случалось относительно других пород. Замечательно также, что шилохвость бывает у нас пролетом только весною; ни один из местных охотников не только никогда не убивал, но даже и не видал здесь, как туземцы их называют, суксуров. Очевидно, что они возвращаются на юг или иным каким-либо путем, или же, во время осеннего пролёта, совсем не присаживаются в нашей местности. Первое, конечно, следует признать более вероятным.
Почти одновременно с утками (по крайней мере одновременно с чирками и кряквами (летят гуси и казарки.1 И те, и другие присаживаются здесь значительно меньше уток, а летят сравнительно высоко, особенно днем, в ясную погоду, почему добываются сравнительно с утками в весьма ограниченном числе.
Первые, по времени их прилета, стаи уток все бе зусловно пролетные. Местовые утки, исключительно кряквы и чернь, появляются значительно позже, в начале марта, и немедленно же начинают нестись. В половине апреля мне не раз приходилось видеть выводки уже очень резво плававших кряковных утят. (Чернь выводит несколько позже кряквы.)
Все остальные породы уток, а равным образом гуси, казарки и очень редко встречающиеся здесь лебеди в окрестностях Ташкента бывают только пролётом; по крайней мере мне не приходилось ни встречать выводков этой птицы, ни слышать о таких выводках от местных старожилов-охотников.
Между 5 и 10 марта, когда пролет уток и гусей ещё далеко незакончен2, начинают понемногу появляться бекасы, а вместе с тем идет сильный лет бульдруков и карабауров (два сорта степной куропатки).
Почти одновременно с ними летят журавли и дрофы и в тоже время начинают садиться на яйца фазанки.
С прилета бекасы обыкновенно худы и настолько строги, что большинство поднятых срываются вне выстрела. Весной они держатся у нас главным образом на болотах с редкой и невысокой прошлогодней травой или сжатым камышом. Ранней весной рисовые поля по большей части сухи, а потому и бекасов здесь пли совсем нет, или очень мало; исключением являются только такие низкие рисовые поля, спустить с которых воду до чиста нельзя, и которые поэтому мало чем отличаются от обыкновенных, естественных болот.
Добычливая охота на бекасов начинается лишь после 15 марта, когда в воздухе значительно потеплеет и заметно начнет идти трава. (Около 15-го же марта появляются и гаршнепы). К этому времени осевшие здесь бекасы несколько поотъедятся, а вновь подлетающие являются сюда уже не такими тощими, как их передовые товарищи. Кроме того, после 15 марта, наше туркестанское солнышко начинает очень основательно пригревать, а потому, если в ясный день начинать охоту после полудня, то сравнительно сытые и пригретые солнышком бекасы бывают довольно смирны, особенно же в тех случаях, когда сидят вразброд, а не высыпками.
Около 10 апреля, когда новая трава на болотах делается довольно густой и высокой (до 73 аршин), местами и в очень ограниченном числе можно встретить дупелей; одновременно с ними появляются и перепела, которых весной бывает меньше, чем осенью3.
Около 15 апреля прекращается пролет бекасов, а после 20 исчезают и перепела. Этим заканчивается местный весенний пролет дичи.
В конце апреля и начале мая туземцы усиленно копошатся на своих полях, торопясь заканчивать последние посевы хлопчатника и риса. На рисовых полях повсеместно появляются сначала вода, а затем, в мае, и нежные, светло-зеленые всходы, на которые по вечерам вылетают селезни и холостые утки (исключительно чернь и кряквы).
С половины мая начинается наше длинное и мучительно жаркое туркестанское лето. Ещё в конце апреля поспевают разведенные здесь нами, русскими, земляника и клубника. К половине мая эти ягоды отходят и заменяются сначала черешней, а затем урюком (абрикос) и вишней. В конце мая или в начале июня поспевает (или по меньшей мере наливается) ячмень. Одновременно с этим наступают летние, почти тропические здесь жары, продолжающиеся до конца августа и особенно сильные с половины июня по конец июля, когда в тени температура доходит иногда до+40° Цельсия, а на солнце до 50° или даже до 55°.
В городах, и вообще в культурных местностях, зной или, вернее, сухость раскаленного воздуха значительно умеряется присутствием воды и растительности; но в степи в это время — в полным смысле слова — ад кромешный. Кроме страшно высокой температуры, крайне угнетающим образом действует на вас ещё и громадная напряженность солнечных лучей, благодаря которой на солнце блестит даже и сама почва, сам изжелта- серый лесс. И небо, и земля, и множество других самых разнообразных предметов отражают массу света, который вместе с жарой раздражает и угнетает не только зрительный нерв, но и всю вообще нервную систему; пот льёт градом; голова тяжелеет; в висках стучит; ноги отказываются двигаться, а глаза зачастую перестают видеть действительность; часто баран, находящийся в некотором отдалении, кажется верблюдом, а жаворонок бульдруком (степная куропатка), и обратно.
Вот в этом-то кромешном аду, где-нибудь на Калясе4, приблизительно с половины июня начинается наша летняя охота.
Около этого времени (вернее сказать, в конце мая и в самом начале июня) часть бульдруков и карабауров, пролетевших в марте на север, возвращаются обратно и рассыпаются маленькими стайками, в 5—10 штук по степи, на некотором расстоянии от рек, речек, арыков, проходящих по окраинам культурных местностей и образующих местами разливы и заводи с очень пологими берегами, а равно по близости озёр и даже небольших, не успевших ещё окончательно пересохнуть, луж по большей части зацветшей и сильно солонцеватой воды. В это время сюда прикочевывают лишь или холостые бульдруки, или те, которым почему-либо не удалось вывести птенцов на севере, за Каратаускими горами, в степях, по обоим берегам реки Чу. Часть этих птиц, прилетев сюда, остаются холостыми; другие начинают нестись и выводят птенцов в безводной степи. (Воду носят птенцам в зобах).
После 5-го июля начинается валовой прилёт бульдруков и карабауров с севера. (Карабауры всегда сравнительно немногочислен!). В это время куропатки летят уже с молодыми, отличающимися от стариков меньшим ростом и более светлым оперением. Вместе с тем стаи делаются все более и более многочисленными. Уже в августе в глухих местах можно встретить табуны по 2000–3000 штук. В начале сентября прошлого года, проездом из Ташкента в Ходжент, между станциями Уральской и Джамбулаком, я видел две громадных стаи бульдруков, из которых в каждой было никак не менее 10,000 голов. Это было около полудня; бульдруки летели с водопоя (с Дарьи) на избранные уже поля пшеницы и ячменя, раскинувшиеся по предгорьям, которые тянутся вдоль этой части ташкентско-ходжентского почтового тракта.
Здешние русские охотники бьют бульдруков главным образом на водопоях, которых в жаркое время (до конца августа или до половины сентября) бывает два: утром от 7 или 8 часов до 10, а вечером от 4 до 6 (разумеется, приблизительно).
Я имел случай лично убеждаться в том, что для этих водопоев бульдруки зачастую летят верст за 30; но я думаю, что при надобности эти расстояния бывают и значительно больше. Бульдрук летит сильно и очень быстро5; быстро летящий бульдрук, убитый наповал, падает всегда по довольно отлогой наклонной и, ударившись о твёрдую землю, зачастую отскакивает от неё почти на аршин.
На водопой бульдруки редко летят очень большими табунами; по большей части это стаи штук 20, 50, много 70. Осенью же, в октябре и начале ноября, наоборот, эта птица сбивается всегда почти в громадные табуны по нескольку тысяч и держится преимущественно на паровых полях и пожнивьях, находящихся в отдаленных от селении, малолюдных местностях.
Итак, наша летняя охота начинается приблизительно в половине июня бульдруками.
Месяца через полтора, во второй половине июля, любители, покинув степной ад и бульдруков, устремляются в камышовый ад на молодых фазанов.
В степи летом изнуряет страшная сухость раскалённого воздуха; в камышах, наоборот, днём находишься в громадной воздушной бане, где насыщенный парами воздух накален вместе с тем градусов до 50, а то и больше, по Цельсию, а ночью, во-первых, не спишь почти до рассвета, благодаря комарам, а во- вторых, если приходится спать совсем па открытом воздухе, то рискуешь весьма основательной простудой, ибо раскаленные днем пары вечером быстро охлаждаются и ночью превращаются в относительно очень холодную росу.
К половине июля у фазанок, несшихся своевременно, птенцы уже в пол-матки, а то и больше. Держатся здесь фазаны главным образом:
1) по камышам, особенно если последние прилегают к пашням или даже перемежаются ими;
2) в разного рода зарослях по берегам Чирчика и Сыр-Дарьи, а равно и на островах последней;
3) в садах и других культурных древесных насаждениях, или занимающих очень большие площади, каковы, например, сады Ташкента, селения Зангиаша и некоторых других, или же прилегающих к камышовым зарослям.
Я сказал, что в камышах, зарослях и некоторых культурных насаждениях фазаны держатся; к этому необходимо прибавить, что они вместе с тем и очень быстро исчезают.
Ещё недавно, 5—6 лет тому назад, побродив по прилегающим к Ташкенту туземным садам часа 3—4, и стреляя примерно процентов на 50, всегда можно было вернуться домой с 3—4 фазанами. Теперь это почти немыслимо. Фазан ещё встречается в этих садах, но уже сравнительно очень редко, и недалеко то время, когда рассказы об удачных охотах в ближайших окрестностях города лицами, не участвовавшими раньше в таких охотах, будут считаться за ложь.
3–4 года тому назад, в Айрапчах, например, (урочище в долине Чирчика, верстах в 40 от Ташкента) в одно поле, без особого труда, брали по 15—20 фазанов на ружьё; а уже летом прошлого, 1891 года, в тех же Айрапчах, фазаньей охоты, по крайней мере сравнительно с прежним временем, почти не было.
То же или почти то же происходит везде вокруг Ташкента. Ныне ближе 60—70 вёрст от города сносной фазаньей охоты нет уже, и можно с уверенностью сказать, что если не будут приняты какие-либо особые меры, то эта птица совершенно исчезнет здесь в очень недалеком будущем.
Осенний сезон начинается в половине августа прилётом перепелов, на которых здесь, из русских, охотятся лишь очень немногие; туземцы же ловят их в громадном количестве силками, саками и ястребами. Осенью перепела наиболее охотно держатся на люцерновых и просяных полях, па полях, засеянных мелким туземным горохом (маш), по пожнивью, если оно не вытоптано скотом, на паровых полях и, наконец, на влажных луговинах, прилегающих к пахоте. В августе ещё очень жарко, а потому охота не только утомительна, но зачастую даже и изнурительна; в большинстве случаев, проходив часа 3—4, чувствуешь себя уже совершенно уставшим. Тем не менее, в очень урожайные годы, в одно такое поле удается взять штук до 50. Обыкновенно же (во время валового пролёта) я считаю охоту вполне удовлетворительной, если в одно поле беру 25—30 штук.
Недели на полторы, на две после перепелов прилетают бекасы. К этому времени рис только что начинает поспевать; уборка его начинается лишь кое-где, а потому незначительные клочки сжатых уже рисовых полей встречаются ещё очень и очень изредка. Камыши и заросли осоки тоже ещё не сжаты. (Их начнут жать лишь поздней осенью, а большая часть камыша сжинается даже зимою.) В силу этого главнейшими присадами бекасов, в первое время их прилета, являются, ныне немногочисленные уже в окрестностях Ташкента, мокрые и даже болотистые выгоны, сильно вытоптанные скотом, с водицей, с иловатой грязью и с мелкой и не особенно густой травою.6
К половине сентября значительная часть рисовых полей будет уже сжата и на них появляются бекасы, там, где вода не совсем спущена, где необсохшее рисовое пожнивье ничем почти не отличается от обыкновенного болота. Особенно же любят бекасы те мокрые, илистые рисовые пожнивья, которые прилегают к зарослям камыша или осоки, к так называемому уляну, где почти круглый год вода стоит на 11/2—2 четверти над поверхностью почвы.
К концу сентября бекасов заметно поубудет, но зато в этом относительно ограниченном числе они останутся здесь в продолжении всего октября, а иногда и ноября, словом, до наступления значительных заморозков. Однако же и с наступлением морозов бекасы не покидают наших мест безусловно; как бы ни была холодна зима, несколько долгоносиков всегда зимуют здесь, укрываясь на это время главным образом в непромерзающих частях особенно топких камышевых болот с несколько солонцеватой почвой. (солончаки всегда промерзают очень слабо).
Здесь же упомянем и о гаршнепах. Они появляются на несколько дней позже первых бекасов; кроме того, гаршнепы никогда не бывают так многочисленны, как бекасы, предпочитают густую травку и кочки, если таковые имеются, и сидят замечательно крепко.
Дупеля бывают пролетом в октябре, но как большая редкость. Убивать их в это время удавалось лишь немногим; а я лично осенью не только не убивал, но ни разу и не встречал их здесь.
Итак, осенью бекасы появляются у нас в августе. С прилета они очень резвы, непоседливы и строги настолько, что большая часть их срывается далеко вне выстрела; однако же на хороших присадах они до вольно быстро отъедаются и жиреют, вследствие чего делаются несколько ленивее, а потому и сидят значительно крепче. Тем не менее охоту никогда не следует начинать раньше полудня. С утра, хотя и обсидевшийся уже, но голодный бекас строг и охотно мыкается с места на место; к полудню же он понаестся, а после полудня (в сентябре дни ещё очень жаркие), пригретый солнышком, разомлевает и делается ленивым.
Что касается до добычливости современной местной охоты на бекасов, то можно положить, что в разгар пролета этой птицы, средний охотник, на удовлетворительном болоте, в одно поле может взять 25—30 штук. Следует, однако, же иметь в виду, что это поле не может быть особенно продолжительным по двум причинам: во-первых, потому что в первой половине сентября, дни, как я сказал уже, ещё очень жарки, а во-вторых, и потому, что наши рисовые поля, на которых главным образом происходит бекасиная охота осенью, очень вязки.
Вслед за бекасами и гаршнепами прилетают утки, преимущественно кряквы и чирки, и рассаживаются по очень крепким, зачастую прямо-таки неприступным камышам, в середине которых имеются небольшие прогалины, плесы проточной по большей части воды.
Нередко случается, что в таком укромном местечке, на очень небольшом пространстве, скапливается несколько сот штук крякв, чирков и черни вместе. Выгнать их оттуда ещё есть возможность, например, при посредстве туземцев, больших мастеров па этого рода штуки, но добыть из этой чащи убитых утей почти невозможно, ибо туземцы, при всей их привычке к камышам и склонности к этим родам спорта, чутьём все-таки не обладают, а самая лучшая собака тоже ничего не может поделать, ибо не может ни идти, ни плыть в густом и толстом камыше, в котором воды зачастую на 11/2 аршина.
Таким образом, дневной охоты на уток с собакой здесь почти нет7, а потому и промышленниками, и некоторыми из охотников-любителей утки добываются главным образом на вечерних и утренних перелетах, в то время, когда они летят с дневных присадов на рисовые июля (на ночную кормежку), и обратно.
В конце сентября или в начале октября появляются редкие у нас гости—вальдшнепы.
Так как в окрестностях Ташкента дикорастущих лесов нет8, то поэтому вальдшнепы присаживаются здесь исключительно в садах; при этом замечено, что присаживаются они из года-в-год на одних и тех же местах, и тем охотнее, чем обширней в данном месте площадь садов, что, конечно, не исключает возможности случайно встретить вальдшнепа и там, где культурное насаждение занимает небольшую сравнительно площадь.
Пролетающие здесь вальдшнепы двух равновидностей: одни, покрупнее, и с более тёмным оперением, прилетают первыми, попав на хороший присад, быстро и очень сильно ожиревают и, как кажется, никогда не остаются здесь на зиму; другие, поменьше и порыжее, прилетают несколько позже первых, никогда особенно сильно не ожиревают и зачастую остаются здесь на зиму (даже и в очень холодные годы) на ключах, по илистым, поросшим травкой берегам теплых арыков ит. п.
К сожалению, лесной красавец никогда не бывает здесь многочисленным. В течение дня, даже при большом счастье, обыкновенно удается поднять не более 4 штук. В большинстве же случаев, на площади садов в 3—4 кв. версты, находишь пару.
Пролетают и присаживаются здешние вальдшнепы обыкновенно парами; однако же на кормежке, и вообще во все время пребывания здесь, такая пара ходит врозь, но всегда не на особенно большом расстоянии друг от друга. Лишь очень редко приходилось встречать на одном присаде две пары вместе. Одновременно с поздними вальдшнепами, и тоже в садах, но ещё реже лесных красавцев встречается здесь бекас-отшельник, которого иногда приходилось находить и зимой.
Пролёт гусей начинается во второй половине октября; валовой же пролёт их происходит в течение 2-3 дней обыкновенно в первой половине ноября. Часть гусей ежегодно остается здесь на зиму, держась по близости Сыр-Дарьи, Чирчика и Ангрена, причем до наступления сильных морозов они предпочитают камыши и озера в придарышской степи, а по наступлении морозов, когда стоячие воды и большая часть болот покроются льдом, гуси вылетают или на реки, или же на открытые, безлюдные степи, где кормятся семенами высоких, незанесенных снегом степных трав. (Здесь никогда почти снегу не выпадает более, чем на один аршин).
Здешние и промысловые охотники и охотники-любители добывают гусей сравнительно очень немного, по большей части случайно, и то лишь в морозные и снежные зимы.
Это объясняется следующим:
1) кратковременный валовой пролёт гусей или застает охотников более или менее врасплох, или даже проходит многими незамеченным;
2) пролётные гуси в большинстве случаев тянут очень высоко, обыкновенно не имея вполне определенных путей;
3) гуси, остающиеся здесь на зиму, очень строги и в большинстве случаев не совершают, подобно уткам, вполне определенных перелетов с дневных присадов на ночные кормежки, и обратно.
Несколько позже гусей, и при таких же почти обстоятельствах, пролетают дрофы, которых добывается ещё меньше (чем гусей) и которые здесь, как кажется, зимуют только в теплые зимы.
Выше я сказал уже, что наша туркестанская зима очень капризна: то очень холодна, то совсем теплая. Однако же эти совсем теплые зимы с полным почти отсутствием снега и морозов бывают у нас гораздо реже холодных. В среднем картина ташкентской зимы такова: осенние утренние заморозки начинаются приблизительно в первой половине ноября; не ранее конца декабря наступают морозы (свыше —2° Цельсия днем) и выпадает не растаивающий немедленно же снег, толща которого, даже и в очень снежные зимы никогда почти не превосходит одного аршина; в начале марта —весна, и нередко уже в полном разгаре.
Как только морозы скуют все то, что им окажется под силу, т. е. все стоячие воды, почти все арыки малой и средней величины, а равно и значительную часть болот, а снег закроет своей пеленой большую часть оставшейся от лета и высохшей травянистой растительности, на речках, а также и на больших, незамерзших арыках, зачастую почти у самого жилья, появляются утки9, выгнанные из своих камышовых приютов общими усилиями мороза и снега. На наиболее открытых, глухих, безлюдных частях течения тех же речек, в это время, как было уже замечено выше, появляется и часть зазимовавших гусей.
Одновременно с этим, в камышах, где в теплое время года пет ни проходу, ни проезду, благодаря топям и трясинам, мороз понастроит мостов, а снег (пороша) покажет следы фазанов, на которых туземцы чуть не поголовно ополчаются с ружьями, соколами и даже с длинными, легкими палками10.
Хотя это и не входит в намеченную мною программу настоящей статьи, тем не менее в заключение я позволю себе заметить, между прочим, что в снежные зимы в садах изредка можно встретить зайца и довольно часто лисьи нарыски.
В. Наливкин
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”
- Последние двух или даже трёх сортов. ↩︎
- Весной прошлого (1891) года я видел запоздавшие стайки гусей и уток 6 апреля. ↩︎
- Бекасов же, кажется, наоборот, весной пролетает здесь больше, чем осенью. ↩︎
- Небольшая степная речка, протекающая вёрст в 20—25 на № NW от Ташкента, но границе культурной местности. За Калясом начинается безводная и почти безлюдная степь, где вода только в колодцах. ↩︎
- Мне кажется, что полёт бульдрука значительно быстрее голубя, и я не знаю, есть ли птица, которая могла бы соперничать с ним в работе крыльев. ↩︎
- Прежде таких выгонов было гораздо больше; но с течением времени часть их население разделало под пашни, главным образом вод посевы риса. ↩︎
- Такая охота может производиться и производится некоторыми, в очень ограниченном числе пунктов, лишь на местовых молодых уток, ютящихся не в камышах, а в осоке. ↩︎
- Ныне дикорастущие леса в Туркестанском крае находятся в горах (и то далеко не везде) и лишь на некоторых островах Сыр-Дарьи, в пределах отчасти Чимкентского, а главным образом Перовского уездов, Сыр-Дарьинской области. ↩︎
- Главным образом кряквы и чирки. ↩︎
- Несколько туземных спортсменов, вооружившись танками (палками) и найдя по следу фазана, забившегося в отдельно стоящий куст камыша, окружают последний со всех сторон, выгоняют оттуда фазана и бьют его палками на взлёте. ↩︎