“Природа и Охота” 1890.4
Прошло 15-е августа, уже прошло и 20-е число, а перепёлок нет, да и только. Поприуныли ярые любители этой охоты: «не будет лета в этом году»,- говорят они и, в большинстве случаев, так оно и бывает. Если около 15 августа ещё не начались перелёты, хотя бы и небольшие, то у нас, на Северном побережье Азовского моря, хорошего, спорого лёта перепёлок ожидать в эту осень нельзя.
Можно конечно с уверенностью предсказать и в такую осень, несколько значительных высыпок перепелок в сентябре, или даже в октябре, но всё же это не будет тот богатый перепелиный сезон, которого с таким нетерпением ожидают любители этой скромной, тихой, но добычливой охоты. А таких любителей у нас на Юге очень много, так как в год перепелиный подобною охотою могут заниматься и занятые люди. В пять часов утра охотники уже в степи: отъехали три-пять вёрст от города и, если есть перелёт, могут, настрелявшись вдоволь, вернуться к своим городским делам к 9-10 часам утра. Много этих птичек можно успеть убить в несколько часов охоты. Если лёт очень обилен, то нередко эти-же занятые господа охотники снова выезжают за город, чтобы взять и вечернее поле. Очень любят охоту на перепелок наши негоцианты, разных, национальностей, так как она, доставляя им большое удовольствие, не мешает в тоже время заниматься и коммерческими делами и гешефтами, разгар которых обыкновенно совпадает с временем осеннего перелёта.
Не нужно однако-же думать, что только любовь к охоте делает перепелку одною из любимых птичек многих жителей наших приазовских городов, преимущественно греков;— нет, многие, и даже очень многие, стреляют их с большим рвением из-за вкусного, донельзя жирного мяса.
Вообще, насколько я мог заметить, в противоположность большинству русских охотников, охотники-иностранцы в нашем крае, и между ними в особенности греки, оказываются большими лакомками до известных пород дичи.
Так, между прочим, греки научили у нас и русских стрелять птиц для стола, которых едва ли считают пищей в других местах нашего отечества. И действительно, многие из таких птиц оказываются крайне вкусными, в особенности при греческом уменье их приготовлять. Например: несравненно выше перепелки считается у нас, как столовая дичь, горлинка (по местному орличка), за которыми, в августе, охотятся специально, во время их перелётов, и которых убивается огромное число.
Теперь и русские в наших городах привыкли смотреть на эту птичку, крайне в это время года жирную, как на лакомство.
Несколько ниже по достоинству считается мясо кукушек, но должен и я признаться, что оно очень вкусно.
Иволга принадлежит тоже к числу очень любимых птиц греков.
Но лучшею птичкою, в особенности для пилафа (плова, пилава и т. д. как различно называется это южное и юго-восточное блюдо), считается не без основания отъевшийся донельзя молокосос (козодой — Caprimulgus europaeus). Главный перелёт последних, имеющий место во второй половине августа и в первой половине сентября, доставляет немалую выгоду мальчуганам, искусно снимающим днём с деревьев полусонных птичек волосяными сильями, приделанными к камышникам. Много продают молокососов любителям этой дичи, если можно так выразиться об этой птице.
Перепробовав по многу раз вышеназванных птиц, должен сознаться и я, что они крайне вкусны, но должен добавить к этому, что другие породы, которых тоже считают некоторые из наших иностранных гостей вкусными, я не решался и пробовать. Кто у нас не помнит старичка Д., выезжавшего, лет 30 тому назад, за город, чтобы пострелять удодов, этих красивых издали, но вонючих птиц! Было прежде и еще несколько любителей удодов в нашем городе, но, кажется, теперь таковых уже нет.
Странно при этом, что такие птицы, как например, чибисы (у нас зовут их чайками), почти что никем не едятся, тогда как заграницей, как всем известно, чибис считается лакомым куском и вошёл даже в пословицу у французов за это свое качество.
Охота на перепёлок может быть в иной год чрезвычайно добычлива и, ещё на моей памяти, перелёты бывали громадны, почти ежегодно, между половиною августа и половиною сентября.
За последние же 12-14 лет, перелёты бывали довольно обильны в иной и очень скудны в другие года. Тогда как прежде, раз перелёт начался, то шёл почти без перерывав течение 3-4 недель; в последний вышеуказанный период подобных ежедневных перелётов мне наблюдать уже не приходилось.
Если перепелки начнут лететь1 известными участками степи, будь то бурьянами, стерней, сенокосом или просто голою, выбитою скотиною толокою, то в эту осень, на этих же участках, и следует искать перелетных птичек. На другой год, смотришь, весь перелёт идёт другими участками той же степи, без видимых причин для такой перемены, со стороны птиц.
Самые богатые перелёты, в той части северного берега Азовского моря, где я жил, бывают на всем протяжении между устьями Дона и впадением в море реки Миуса. При этом, чем ближе к морю, тем количество перепёлок бывает больше.
Несмотря на то, что стрельба перепёлок легка до крайности и довольно таки монотонна, пострелять их, в день сильного перелёта, бывает весело, в особенности, если не имеется в это время лучшей дичи под рукою.
Непременным условием для удачной охоты на эту дичь — опытная собака. Собака с большим рвением ищет перепелок и, по-видимому, очень любит запах этой птички.
Помню я свою собачку, Венку, помесь кинг-чарльса и кокера, отлично ходившую по всякой дичи, но предпочитавшая перепелок всем другим породам. Сколько раз, бывало, делали мы с товарищами всевозможные опыты, что убедиться в пристрастии Венки к перепёлкам, и результат опытов был всегда одинаков, т. е. собака давала явное предпочтение, пред другою дичью, последним. Главный опыт состоял в том, что мы прятали убитую перепёлку под целую кучу убитых бекасов, штук в 40-50, так, чтобы того не заметила Венка. Отойдя с собакой в сторону, я приказывал ей подать птицу. Венка, найдя сложенную дичь, стремительно к ней подбегала и, если действительно перепёлка была тут спрятана, мгновенно разбрасывала бекасов или иную дичь, и торжественно, и радостно подавала любимую птичку. Если же перепёлка не была спрятана под этой кучей дичи, то Венка тотчас узнавала о этом своим тонким чутьём и довольствовалась подачею одной из птиц, лежавших сверху, не разбрасывая кучи.
Известен мне и такой пример. Одним знакомым охотником была выписана из Англии очень ладная, кровная сука пойнтер (кофейно-пегая), хорошо дрессированная по английской дичи, но незнакомая с перепелами. На первом перелёте она на них не обращала более внимания чем на жаворонков и конечно стоек не делала. Только когда её хозяин, крайне недовольный поведением собаки, убил нескольких перепёлок, вытоптанных им самим, стала англичанка обращать на них внимание и сделала наконец стойку над убитой птицей. С этой минуты она пристрастилась к перепелкам донельзя, и, раньше недотрагиваясь до убитой дичи вообще, стала хватать и мять перепелок и, о ужас! нескольких проглотила, прежде чем её хозяину удалось сильными нравоучениями убедить дочь Альбиона в том, что стреляет он перепелок не для неё.
В жаркий день, когда перепелка лежит крепко, для собаки нет никакого труда ее отыскать, но после дождя или во время сильной росы, в особенности рано утром или перед вечером, перепела сильно бегают, и тогда собаке приходится проделывать над ними почти тоже, что и над бегущими коростелями.
Если при этом перепелок много, и все бегают, то не вполне опытная собака будет, то и дело, перескакивать от одной птички к другой, терять их и под конец может не на шутку разгорячиться. Может она также привыкнуть делать ложные стойки, если хозяин не обратит на это обстоятельство тотчас же внимания. Так как в это время года у нас редко держится долго роса, то в большинстве случаев перепела лежат крепко, выдерживают какую угодно стойку, и охота делается слишком уже легкою.
Впрочем, порываясь часто двойками и тройками, перепёлка может служить отличным упражнением в стрельбе дублетами. Но охота эта может и испортить, временно, стрелка, если ней предаться более продолжительное время. Слишком ровный, прямой полет перепёлки и необходимость отпускать птицу подальше, все это балует стрелка, и если он после таких охот вдруг очутится на болоте с строгими бекасами, то не один лишний пудель будет им сделан по последним, пока он не наловчится бить бекасов по прежнему.
В конце 60-х годов и в начале 70-х, под Таганрогом, бывали ещё, как правило почти без исключения, ежедневные большие перелёты перепёлок в августе и сентябре.
При этом очень интересен тот факт, что в пашей местности весеннего пролета почти не бывает, или если и бывает, то в таком ничтожном числе, что он не может идти в сравнение с пролетом осенним. Здесь весною можно встретить обыкновенно лишь прилётных перепелок, т. е. местовых, тех, которые будут здесь выводить детей. Пролетные же вероятно здесь для отдыха не останавливаются.
Здесь мы видим явление пролёта диаметрально противоположное тому, которое нам представляет, в этом же уголке нашего отечества, дупель, появляющийся пролетным, в большом числе, лишь весною. Какие тому причины — сказать трудно.
Я здесь говорю вообще только о пролетных перепелках, а не о местовых, жизнь и нравы которых ничем не отличаются от таковых же и в других местах Южной России.
Перелёт начинается часто еще в начале Августа, но в незначительном числе. О том, что перелёт начался можно узнать по появлению жирных перепелок, в мелком бурьяне, на почти голом сенокосе, или на выбитой скотиной толоке, где их за день до того нельзя было найти ни одной штуки2.
Кроме того прилетные птички держатся обыкновенно небольшими отдельными группами, так что там, где поднял одну, наверное можно отыскать и ещё несколько штук. Но только около половины этого месяца можно ожидать таких высыпок, по которым стоит поохотиться.
Тут, если не поленишься, можно убить без особого труда штук сотню и больше в день, если только собака не пристанет, что легко может быть, так как в это время года нередко стоят сильные жары. Конечно в исключительно большие перелёты можно, если того пожелать, убить и несравненно больше, можно убить сколько угодно и это конечно уже будет зависеть и от умения стрелять и от умения охотиться, что, как я уже говорил как-то, на страницах этого журнала, две вещи разные.
Мне доводилось быть свидетелем, как горячившиеся охотники доходили до того, на перепелиных охотах, что, несмотря на огромное количество выпущенных зарядов, количество добычи бывало у них ничтожно.
Самые большие перелёты перепёлок мне случалось видеть ещё в те блаженные времена, когда наша местность изобиловала болотной дичью и когда я, как страстный любитель болотной охоты, лишь изредка стрелял перепёлок и то больше урывками. Боже! как вспомнишь, что это бывали в степи за канонады, от зари до зари! Проезжая степью возле обрывистого берега, над морем, где скучивается как главная масса птицы, так, конечно, и охотников, оставалось только изумляться тому: откуда могло налететь такое количество дичи (перепёлок и изредка коростелей, которых в такие перелёты приходится на все количество птицы от 5 до 10%, и еще тому — неужели город Таганрог, может иметь в себе такое число разнокалиберных стрелков!
И кого тут только не увидишь! И сапожников, и их подмастерьев, и стекольщиков, и портных, и слесарей, и столяров. Маклера разных наций, негоцианты всех наций, консулы, крестьяне, чиновный люд, дворяне и вольные казаки,— всё это толчется по степи на сравнительно малом пространстве.
Всякий из членов этой разношерстной компании стреляет без остановки едва успевая зарядить ружьё. Как не убивают они друг друга, как не ранят себя или собак — непостижимо.
Остановишься, бывало, у охотника, находящегося вблизи дороги, и спросишь о перелёте.— «Что тут делается», говорит, «просто страх, да стрелять мешают, слишком уж густо они ходят».
«А сколько убили?» «Да штук 120 или 130; приходится стрелять то полузарядами (это наверное кто либо из мастеровых), а то припасу не хватает. А перепёлок тут сила; да вот собака устала, жарко, надо пойти напоить».
Подъедешь к другому,— у него пар 30-40, так как он только что пришел на охоту, «раньше некогда было».
Там дальше видишь — ходит толстенький человечек; узнаёшь его не только по его круглой фигурке, но потому ещё, что после выстрела с его стороны, следует обыкновенно и падение на землю стрелка. Все знают, что это дипломатический представитель одной музыкальной нации, обладатель сильного кобеля, ходящего на парфорсе, верёвка от которого привязана к поясу его хозяина. Поднялась птица, последовал выстрел, ринулся силач — пёс к убитой, повернулась на своей оси раз — другой фигурка стрелка, так как, в своих поисках, пёс опутал длинною верёвкой ноги хозяина, и лежит наш добродушный, всеми уважаемый дипломат. Остается только подивиться терпению этого охотника, по 20-40 раз в день изображающего из себя живой волчок.
А еще далее, в отдалении, видишь почтенную фигуру с цилиндром на голове. Знаешь, что это пожилой старожил Таганрога, тоже дипломатический представитель одной из Европейских наций. Придёт же в голову ходить на охоту в цилиндре!
Но давно это было; давно уже переселились эти уважаемые дипломаты в Елисейские поля, где не нужны им более ни парфорсы, ни дипломатия, ни цилиндры…
О том, как совершаются перелёты перепёлок в нашей местности и в это время года — я говорить здесь не намерен, так как о перелётах дичи вообще надеюсь поговорить с читателями в одном из номеров журнала ещё в этом году, в более специальной статье. Скажу только, что перелёты перепёлок совершаются исключительно ночью.
Что рассевшиеся, на огромном пространстве, прилетные перепелки к вечеру сбегаются к обрывистому берегу, нависшему над морем — факт и, вероятно, подобные наблюдения и в других местностях заставили г. Вавилова (не припомню именно где) высказать мнение, что перепёлки совершают вообще свои перелёты наполовину бегом, добегая до моря, через которое уже вынуждены конечно лететь.
Чтобы иллюстрировать эти местные перебежки перепелок я ниже приведу рассказ о одной из охот на перепелок в день сильного перелета, пока же замечу, что все опытные охотники, которые в течение дня охотятся в степи (в нашей конечно местности), стараются перед вечером придвинуться к местам, ближе лежащим к морю, куда, они хорошо это знают, сбежится почти вся перепелиная братия.
Очень забавно видеть, что возможно только при известных условиях, такой образ передвижения множества этих жирных птичек. Издали примешь их за мышей или крыс, скорее чем за птиц, в особенности при наступлении темноты.
О стрельбе перелётных перепелок замечу лишь следующее: близко поднимающихся жирных перепелок так легко стрелять, что только слишком горячий или уж очень плохой стрелок будет по ним пуделять. Но полёт, совершенно прямолинейный и ровный, скоро начинает ускоряться и, наконец, перепёлка начинает лететь с огромною быстротой. Это в особенности видно, когда вспугнутая вдали перепёлка несется на охотника; остается тогда только подивиться стремительности полёта этой птички, производящей даже свист своими крыльями. Такую налетающую, встречную перепёлку убить уже труднее и, человек не вполне опытный в такой стрельбе, будет по таким перепёлкам пуделять. как по бекасам
Если же охотник будет такую налетающую перепелку стрелять на близком расстоянии, да притом, если она будет лететь немного наискось, т. е. на, но мимо стрелка, а последний будет целить прямо в птицу (как то бы сделал г. Азиат), то промах произойдет несомненный. Стрелки же, стреляющие с полным сознанием, т. е. те. которые возьмут в соображение расстояние, скорость полета, высоту его, и которые нацелят вперёд птицы соответственно, будут и по таким встречным перепелам стрелять почти без промахов.
Впрочем, я должен заметить, что иногда, отпустивши вылетевшую перепёлку на 40 или более шагов, даже при верном выстреле, можно её не убить. Но это бывает следствием слишком крупной дроби, употребляемой некоторыми стрелками (к последней категории принадлежу и я), которая при несчастном стечении обстоятельств позволяет проскользнуть между собой маленькой птичке на подобном расстоянии, чего, при мелкой дроби, не могло бы случиться. Люди же, стреляющие более крупной дробью по перепелкам, думают всегда о том, что может порваться и стрепет, и куропатка, и дрофа, и бекас, и выскочить косой,— всё дичь, которая может хоть несколько разнообразить содержание ягдташа.
А подобные случаи на перепелиной охоте, в особенности в бурьянах, вещь весьма обыкновенная, в особенности относительно стрепетов.
Я уже говорил, что перепела часто встречаются, во время пролёта, на почти совершенно голых местах, на выеденной и вытоптанной скотиной толоке, или же на скошенной траве, к этому времени в-конец выгоревшей от солнца. Тут, казалось бы, нет возможности притаиться ни одной живой твари, а между тем в таких местах иногда можно встретить громадное количество перепёлок. Ассимиляция птиц с окружающею местностью настолько велика, что без указаний собаки можно не заметить ни одной притаившейся птички, тогда как собака то и дело будет делать стойки над парами, тройками и четверками птиц.
Однажды на таком голом местечке, я нечаянно наткнулся на высыпку и, в сравнительно весьма короткое время, убил более 70 жирных донельзя перепелов.
Выродков мне лично не случалось видеть среди тысяч убитых мною и при мне другими охотниками перепёлок, но я знаю о двух белых перепёлках: одной, убитой знакомым много лет назад под Таганрогом, и другой, в менее отдаленные времена, поднятой, по промазанной белой птичке и притом хорошим стрелком. О тёмных и одноцветных выродках мне в нашей местности слыхать не приходилось
Во время сильного пролета, цена за пару перепелок у лас упадает до minimuin’a, т. е. до 15 и 10 копеек, таким образом, что в это время для промышленника является даже убыточной эта охота, так как не окупается и заряд.
Хотя я в этом не вполне уверен, но мне кажется, что наши промышленники, если и не все, складывают временно, добытых во время пролета, перепёлок в ледники (а последних у нас громадное число, и некоторые, у рыбников, достигают гигантских размеров) и продают их после окончания валового пролета, когда цена быстро возрастает до 25, 30 и 40 копеек за пару. Впрочем многие из наших промышленников (а имя им легион), поставляя дичь в знакомые дома, где не обращается особого внимания на рыночные цены, зарабатывают охотою на перепёлок изрядные куши.
В заключение припомню один день из своей охотничьей практики, когда был большой лёт перепёлок, пропущенный, к счастью последних, большинством городских охотников, гонявшихся за вальдшнепами, которых было тоже много в этот день. Дело было в 1881 году, —не особенно обильном перепёлками. Бывали в августе высыпки порядочные, но не сплошные; в сентябре же почти не было этих птичек, т. е. они тянули понемногу и своею малочисленностью не могли интересовать любителей настреляться вдоволь.
Около 18 сентября стали появляться понемногу вальдшнепы и в этот день я с своим охотником подняли по садам, возле своей усадьбы, штук до 15 этих дорогих прилётных гостей.
С ночи (с 22 на 23 Сентября) задул северный ветер, а значит и прохладный, после которого обыкновенно ожидается лёт птицы вообще в нашей местности.
Так оно обыкновенно и бывает. Дует ночью северный ветер, холодный (чем холоднее, тем лучше) и ожидают все перелёта. Конечно, этого бывает достаточно, чтобы прийти и к тому выводу, что с северным ветром, с севера прилетит и птица. Но, как я уже сказал, я в будущей статье буду говорить именно о перелёте птиц, где постараюсь объяснить мне кажущееся заблуждение наших охотников относительно явления перелёта.
Давно-жданная погода настала; не было сомнения, что назавтра (если погода не изменится за ночь) будут вальдшнепы. Не поддающееся описанию чувство уверенности, надежды и предвкушения охотничьего наслаждения наэлектризовало брата, меня, моего старика егеря! Собаки поняли, что мы чего-то ожидали. Как чутки бывают в этом случае умные, опытные собаки, известно всякому опытному охотнику, имевшему умных собак.
Мы, охотники, понимали друг друга, распорядились, но почти не переговаривались относительно завтрашнего дня. Может быть невольный суеверный страх, что слишком большое ожидание может отогнать перелет или иначе помешать охоте, как-то не давал свободы языку высказывать надежд. Десять, если не больше, раз выходил всякий из нас (охотников) посмотреть на состояние погоды, прислушаться — не летят ли хоть какие-нибудь птицы. При встрече с 80-летним стариком егерем, мы менялись лишь безмолвными улыбками, как бы боясь высказать надежды. Но вот и утро. Чудное наше осеннее утро, которое не уступает ничем нашим же украинским ночам, но которое получает в глазах нас, охотников, несравненно более чарующую прелесть.
Брат, егерь и я одеты. Сбираемся выйти и как будто старается каждый из нас показать, что его не волнуют ни надежда, ни страсть. Без суеты, тихо, выходим из моей комнаты,— обыкновенный исходный пункт при наших охотах. Собаки, не понимая нашей сдержанности, предаются неописанной радости и снуют между ног, взад и вперед, как бы того не следовало делать благовоспитанным псам. Но им их радость прощается. Всякий из нас слишком погружен в самого себя и в думу о том, как выдастся для него день. «Где я пойду, где пойдет брат?!» Будут ли надежды вчерашнего вечера и ночи хоть отчасти оправданы. Псы весёлые — хорошее предзнаменование! Нужно нам пройти около 500 шагов, чтобы добраться до лесочка, где предположено начать охоту. Сколько раз шли мы по этой дороге, полные надежд, часто блистательно оправдывавшихся, часто же вконец нас погружавших в разочарование. Каждый из нас углублён в свои охотничьи думы, но привычка говорить или перебрасываться остротами, или колкостями, хотя и невинными, берёт верх. Подсмеиваемся друг над другом. Без нужды окликаем собак.
Но вот и лес. Сейчас увидим оправдались ли надежды. Собаки отозваны к ноге. Старик надевает пистоны окоченевшими от утренней прохлады руками.
Сейчас двинемся. Но уже издали заметили мы нескольких черных дроздов перепархивавших из канавы, окружающей лесок, на окружающие же его дикие маслины (Elaeaquus). Еще раньше пролетело несколько табунков отсталых горлиц через нас; вдали давно уже слышатся голоса казарок (Anser Minutas et Eryttropus). Значит перелёт есть, вопрос лишь в том, есть ли вальдшнепы.— Да, есть!— Едва выровнялись мы в линию, которою давно свыклись ходить, засуетились собаки. Потянули в непроглядной гущине и послышалось громкое «Тиро» со стороны злосчастного охотника, только слышавшего взлёт птицы в гущине. Раздается вслед за криком выстрел, и первый вальдшнеп этого дня сложил свою буйную длинноносую голову. Эта первая удача возбуждает ревность остальных охотников и горячность псов, которых не в состоянии более удержать человеческие слова. Угроза жестом необходима, чтобы умерить их пыл.
Но вот выстрелы стали раздаваться чаще по линии стрелков. Донельзя густой лес, благодаря теплой и влажной осени удержавший почти весь свой лист, делает стрельбу более чем трудною. Очень опытны стрелки, почему многие выстрелы, сделанные и наугад, имеют блестящий результат.
Пуделей мы не боимся. Мы знаем друг друга и знаем, что если выстрел лёгок, то у бедного вальдшнепа шансов на спасение весьма мало. Но трудные и удачные выстрелы нас в особенности радуют. Мы охотимся с наслаждением и в случае обстреляния одного другим, хотя и подсмеиваемся, но весьма добродушно, понимая, что сегодня смеюсь я, завтра будет смеяться товарищ. О бедном Осипе, егере, мы не говорим, так как старость его не позволяет ему более соперничать с нами.
Лесок этот, выросший на нашей памяти в голой степи, представляющий теперь чудные места для вальдшнепиных высыпок, был в этот день необыкновенно весел и оживлён. Сотни дроздов (Turdus Pilaris. Ниаса, Musicus, Merula) наполняли обсаженные кустарниками канавы.
Бессчетное количество других пролетных птиц, более мелких, оживляли его донельзя. Сотни хищников (Buteo Vulpinus, Milvus Niger, Accipiter Nisus и пр.) парили над нами, причем перепелятники, увиваясь среди деревьев, не один раз принимались нами за вальдшнепов.
Но и последние были нередки. То и дело слышалось слово «тиро» и за ним, либо слово «аппорт», либо слова более досадливого содержания. Увлекшись вальдшнепами, мы почти не обращали внимания на то, что даже среди самой большой гущины, даже среди порослей белой акации, в аршин-два вышины, то и дело срывались перепёлки, что случается у нас в таких местах далеко не всегда. Вальдшнепов было не мало но и не много. Отыскивание вальдшнепов задержало нас надолго, и мы поняли, что охота в лесу, благодаря его обширности и трудности заметить куда птица перемещается, не дала бы нам большого приращения добычи. Поэтому мы решили поехать в небольшой садик, нам принадлежащий, верстах в трёх от леска. 18 вальдшнепов было в сумке моего брата, всего 5 у старика и 28 у меня.
Поехали через степь к вышеупомянутому садику, расположенному над обрывистым берегом. Не успели мы отъехать и 100 шагов от места, где только что стреляли вальдшнепов, как из под нашего экипажа стали поминутно срываться перепелки.
Было часов около 5 вечера и до захода солнца оставалось часа полтора. Отсутствие выстрелов в степи не позволяло нам предположить такого перелёта перепёлок, какой был в этот день, на самом деле. Быстро доехав до садика, где мы думали найти вальдшнепов в достаточном количестве, мы всего подняли их штук пять и, убив из них троих, решили закончить охоту стрельбою перепелок.
Только что выровнялись мы в линию и пошли по стерне, собаки наши начали делать одну стойку за другою, и пошла потеха. До захода солнца оставалось уже очень немного и мы стали быстро подвигаться против ветра, т. е. в северном направлении; стрелял я ежеминутно.
Шагов через триста-четыреста, наш путь пересекла большая дорога, покрытая толстым слоем пыли. Перешедши дорогу мы вступили на совершенно оголенную толоку, где тоже было пропасть перепелов. Но вот солнце спустилось за горизонт…. вскоре нельзя будет стрелять. Вот уже начала светить и луна, а мы всё стреляем.
Брат, стрелявший шомпольным ружьем и расстрелявший почти весь порох, давно уже заряжал ружье полузарядами, чего было, конечно, вполне достаточно для вылетавших в двух-трёх шагах перепёлок.
Наконец, взамен солнечного света, пришлось для стрельбы пользоваться лунным. Этот род стрельбы мы впрочем испытали и раньше, с братом, на бекасиных охотах.
Но вот брат выпустил свой последний заряд, и мы решили, что пора ехать домой.
Направляясь по дороге к экипажу, мы видели здесь перебегавших через неё перепелок, по три и пяти штук вместе. Некоторые птицы, при приближении собаки, залегали в пыли, и я убил тут еще несколько штук. Всего в каких-нибудь 3/4 часа мы убили здесь 74 перепелки. Попади мы часом раньше на этот перелёт, то убили бы конечно вдвое больше, а начни мы эту охоту с утра, то не могу и представить себе того количества, какое можно было бы убить.
Эта охота мне в особенности врезалась в память, благодаря тому, что мы тут очевидно видели пешее передвижение перепелов, не в одиночку, а в большом числе.
На следующий день перепелов почти не было (да мы их и не искали), зато пролёт вальдшнепов был порядочный, и мы в том же лесочке, где стреляли накануне, убили их около 60 штук.
Все реже и реже бывают в наших местах такие лёты перепелок и охота за ними не может считаться верною, как то прежде бывало в любой осенний, подходящий день. Мне даже памятны такие два-три года, в последнее десятилетие, когда ни одной значительной осенней высыпки не было на том пространстве северного побережья Азовского моря, о котором я тут говорил.
Как мне сообщили знакомые охотники, осень 1889 года прошла без единого хорошего лёта перепёлок в окрестностях Таганрога.
С. Петербург.
- Т. е. если высыпки встречаются на таких участках. ↩︎
- Местовые птицы в это время года у нас ещё не отелись до такой степени как пролетные. ↩︎
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”