“Природа и охота” 1886.10
ПЕРЕВОД ИЗ КНИГИ БЕЛЬКРУА, ШЕРВИЛЛЯ И ДЕ-ЛА-РЮ: „LES CHIENS D’ARRÊT“. ПЕРЕВОД С. ФОЛЬЦА
Грифоны (Les Griffons).
Несмотря на обилие лавров, которыми хотел задобрить меня мой старый и снисходительный друг де-ла-Рю, я долго колебался, прежде чем решиться сдержать слово, данное г. Белькруа и охотно увильнул-бы при первой возможности от своего обещания.
Да, есть на свете три, четыре вопросца, в разрешении которых не сходятся даже люди, по-видимому, схожие во всем остальном, а потому было бы чистым безумием ожидать по ним согласия со своим взглядом. Из этих вопросов первое место принадлежит вопросу политическому, второе — вопросу о собаках. Конечно, в наше время и в особенности теперь, мудрено согласить представителей крайней левой с представителями крайней правой, но, уверяю вас, что согласить охотников в их взглядах на достоинство той или другой собачьей породы и на её происхождение, будет ещё похитрее. Сколько раз доводилось мне слушать самые противоречивые разглагольствования по этому предмету, но я ни разу не встречал двух вполне согласных мнений, хотя, наоборот, не раз видал, как одно и то же лицо в течение нескольких месяцев много раз меняло свои убеждения и само себе противоречило, высказывая свои взгляды. Я не люблю верить никаким архивным документам, не могу привыкнуть безусловно доверять специалистам и много раз, только врожденное мне миролюбие удерживало меня от горячих споров с ними. Из этих слов вы поймете, читатель, почему мне не хотелось браться за перо. Внести своим взглядом новый раскол в дело недолго и нетрудно, это раз, а затем смущала меня и та ответственность, которая за мои ошибки и заблуждения могла в общем труде пасть на моих сотрудников, а потому я отважился писать только тогда, когда г. Белькруа заверил меня, что всяк отвечает за себя, и раз я под заметкой подпишу свое имя, сотрудники останутся в стороне от всяких нареканий. Итак, читатели, если вы поймаете меня на каком-нибудь заблуждении, если я совершу вольное или невольное прегрешение, вините меня, одного меня и знайте, что мои достойные сотрудники и друзья тут ни причём.
Говорят, что любимые предметы рисуются легко. Не знаю, насколько верно это мнение, но, по-моему, очки страсти чрез которые смотришь на любимое дело, вредят справедливости и, глядя чрез них, видишь свой предмет часто вовсе не в том свете, в котором его должно было бы видеть. Увлекаясь страстью можно, пожалуй, написать художественную картину, но решительно нельзя дать фотографического снимка. Так и тут, всю жизнь питая особенную любовь к той породе собак, о которой сейчас намерен вести речь, я могу, нимало не кривя душой, увлечься и высказаться пристрастно, говоря о её достоинствах. В течение 30 лет, едва ли два, три раза, я изменил по мимолетному увлечению моей любимой породе, но эти увлечения не могут идти в счёт, и моя долголетняя привязанность должна быть смягчающим обстоятельством моему пристрастию.
Во всех охотничьих сочинениях и монографиях собак, почему-то старшинство породы отдается собакам брудастым перед пуделями, тогда, как кажется, нужно считать его наоборот. По крайней мере, в 16 веке обе эти разновидности ещё недостаточно различались охотниками, и собаки с длинной шелковистою шерстью смешивались с собаками с шерстью длинною и жесткою, фигурируя под общим именем барбетов и разделение этой породы на разновидности барбета и брудастого, есть подразделение только сравнительно недавнее.
Как барбеты, так и брудастые, говорят некоторые писатели, собаки южного происхождения; иные же производят их из горных долин Альпов и Аппенин.
Это указание на происхождение мне всегда казалось странным, и я смотрел на эти сказания, как на сказания легендарные, которые не могут подтвердиться документально по следующей причине.
В то далёкое время, когда охота и право держать собак составляли сословную привилегию, чтобы удержать какую-нибудь породу, приходилось держаться избранных представителей; но так как в то время практика преобладала над теорией и тогдашние поклонники св. Губерта предпочитали лучше травить своими собаками в поле зверя, чем марать бумагу, то и немудрено, что они не оставили нам никаких описаний своих тогдашних охотничьих собак и пород, послуживших им производителями. Большая часть тех, кто авторитетно рассуждает о происхождении пород, попали бы в безвыходное затруднение, если бы им предложили фактически доказать верность высказываемых ими взглядов. Конечно, воображению границ не положено и при помощи фантазии можно авторитетно утверждать, что, например, барбет происходит от помеси легаша с пастушеской собакой, благо опровергнуть этого никто не в состоянии.Одно, что мне кажется более вероятно, так это то, что разновидность с длинною и грубою шерстью моложе разновидности с шерстью мягкой. Моя личная практика тоже отчасти подтверждает эту мысль; воспитав более 15 поколений брудастых, я заметил, что во всяком помёте двух жестко-шерстных производителей этого типа попадались один—два щенка с шелковистой, мягкою шерстью, и это явление, несмотря на самый тщательный подбор жесткошерстных, шло до пятого колена, повторяясь непреложно, как в первом помёте. Не знаю, следует ли в этом видеть только атавизм, или то возвращение к типу предков, которое указывает на близость породы брудастых к породе пуделей-барбетов, их родоначальников, и утверждать ни того, ни другого не стану, в виду следующего соображения.В эпоху революции мало обращали внимание на собак и не заботились следить за нравственностью повязок уцелевших пород. Это же безразличное отношение к делу продолжалось и в течение первых полутора десятков лет нашего столетия, увлеченного в то время вопросами более серьёзными и насущными. А из этого вышло то, что нет теперь ни породы, ни вида, ни разновидности между собак, которая могла бы похвалиться неоспоримой чистотой, и теперь понятно откуда происходят эти возвращения в породу и всякие неожиданности в помётах собак, причиняющие столько горя собаководам.
Итак, оставимте лучше зыбкую почву происхождения собак и займемся рассмотрением брудастых.
Если вы любитель изящного, если вам нравятся собаки с лёгкими ладами, шелковистой псовиной и нежным складом, предупреждаю, мои собаки будут не в вашем вкусе.
Внешность брудастого груба, плотна, нескладна. Его бородастая, не всегда опрятная морда, торчащие усы, его покрытая клокастой, торчащей кверху шерстью голова, напоминают собою черты мрачного злодея, нечто вроде беглого каторжника, и любая барынька, взглянув на такого пса, непременно воскликнет: „ах -какая мерзость!“ Но я считаю вас, читатель, настолько знатоком, что одна наружность не подкупит вас.Итак, вглядимся внимательно в эту собаку.Голова её, слегка выпуклая, широкая и угловатая, оканчивается сильно выдающейся шишкой на темени. Глаз с жёлтым зрачком, глядящий из-под нависших бровей, открыт широко, полон энергии и чрезвычайно выразителен. Сказанного достаточно, чтобы понять, что если наш пёс и мужиковат по виду, то он все же не дурак.
Постатейный разбор собаки тоже не менее удовлетворителен. Колодка брудастых коротка, грудь очень развита и низко опущена, ребро опущено правильно и плотно, хвост отлично посажен и обличает силу, плечо иногда грешит чрезмерной выпуклостью, а локти неправильностью. Попадаются между этой породой особи с плохими ляжками или с очень толстыми лапами, но и эти, в общем, не лишены ни силы, ни плотности, а склад и объём головы у всех собак обличает большие, умственные способности.
В большинстве случаев, наружность брудастых не обманывает и вполне отвечает их внутренним качествам. Они энергичны, настойчивы, мало чувствительны к непогоде, отважны и предприимчивы. Кроме того, они очень умны и преданы хозяину, к которому сильно привязываются, понимая с полслова его желания.
Чутьё у них хорошо наредкость; двуносость между ними редко встречается и становится легендарной. Поиск их большей частью нижний, а верхним чутьём они идут лишь по ветру, и то если дичь недалеко. Обыкновенно же они идут нижним чутьем, разбирая следы. Точно так же как и старый французский легаш, на которого он похож манерой и характером поиска, брудастый отлично разыскивает затаившуюся крепко или подбитую дичь. Есть у него замашка погонять зайчика и, признаюсь, эта замашка сильно докучает при охоте в лесу, так как отучить от неё собаку нет никаких сил.
Трудность отучить брудастую от гоньбы заставляет меня сказать несколько слов по поводу того упрямства, которое приписывают брудастым некоторые писатели, рассуждавшие об этой породе и охоте с нею, тем более, что высказанные взгляды обращаются к публике так же свободно, как деньги — их берут, их дают, ими обмениваются, не давая себе труда проверить их достоинство.
После долгих опытов я убедился, что у брудастых, точно так-же как у людей и у собак других пород, характеры бывают очень разнообразны. Если между ними и попадаются особи, которые упрямством поспорят с ослом, то я все-таки не допускаю, чтобы такие преобладали в породе. Мне довелось лично дрессировать и натаскивать до дюжины собак этой породы, сук и кобелей, и я даже ни разу не прибегал к парфорсу. С самого первого выхода в поле мои воспитанники вели себя прекрасно, твёрдо знали поноску, а в понимании и послушании не уступали старым собакам.
Я не спорю, что мои собратья наталкивались на строптивых брудастых, но я, заметьте это хорошенько, настаиваю лишь на том, что строптивость их вовсе не зависела от их породы и, прибавляю, что для того, чтобы судить об основательности или неосновательности жалоб на непокорность, нужно ещё хорошенько дознать не были ли сами жалобщики, по причине своей неумелости или беззаботности, причиною этого упрямства. Охотничьи руководства не раз оказывали медвежью услугу охотникам, рекомендуя одинаковые и неизменные для всех собак вообще приемы дрессировки. Но в деле воспитания собак, точно так же как и при воспитании детей, никогда нельзя строго держаться одной и той же общей методы и удачное применение рекомендуемых правил зависит всецело от способности воспитателя принаровить их к индивидуальным особенностям характера воспитанника. Начать, например, дрессировать робкую, сиротливую собаку, особенно суку, с арапником и парфорсом в руках — это значить изгадить её окончательно, запугать, забить и сделать никуда негодной. Даже правило применения строгости к собакам более горячим, смелым и упрямым должно быть соблюдаемо с крайней осторожностью и воспитатель, прибегнув по необходимости к порке, должен суметь тотчас же снова расположить к себе собаку.
К несчастию, лесничие, которым мы, боясь хлопот, по большей части отдаем в натаску и дрессировку своих собак, считают несовместным со своим достоинством и опытностью приглядываться к порученной их попечению собаки и изучать её нрав, и при дрессировке они безразлично применяют ко всем своим воспитанникам устаревшую методу, а в случае неуспеха ищут оправдания в неспособности собаки. Итак, если вы боитесь труда, не дрессируйте пожалуй сами ваших собак, но, по крайней мере, внимательно следите за приёмами их учителя, а в случае (что весьма возможно), если вы заметите, что он неспособен к этому делу, то лучше прогоните его, пусть он идёт сначала поучиться сам как надо учить.
Теперь нам следует взглянуть на некоторые особые качества брудастых, которые разные писатели восхваляли так же громко, как резко порицали их строптивость, и тут, как и там, кажется, переусердствовали в своем старании. Послушав их рассказы о подвигах грифонов в охоте по кустам и зарослям, можно, пожалуй, подумать, что стоит только пустить брудастую собаку в какую угодно чащу, чтобы она, нимало не задумываясь, излазила её вдоль и поперёк. Это сказание далеко от истины. Если не умеешь плавать — купальный костюм не поможет, так и тут: как ни хорошо одет, брудастый пёс, он, точно так же, как и всякая другая собака, прежде чем лезть, очертя голову, должен быть приучен к колючкам и кустам, которые не дадут пощады и его шерсти. Лучший брудастый, которого я когда-либо имел, с плотной грубой псовиной, ни за что не хотел идти в осоку, и это потому, что раньше, охотясь по удобным долинам Бри, он не был знаком с этой режущей травой, а его сын, много слабее и одетый хуже, не задумываясь, лез и в терновник, и в осоку, работая там по целым часам, ибо он с малолетства освоился с местностью ими изобиловавшей и привык равнодушно относиться к этой неприятности.
Меня могут обвинять в ереси, но я должен сказать, что, по-моему, воспитание одержит всегда верх над породой, и лучшей собакой будет всегда та, которой посчастливится попасть в руки истинного охотника, молодого, деятельного, упражняющего её почти ежедневно. При этих условиях было бы только у собаки чутьё, я не думаю, чтобы из неё ничего не вышло, и уверен, что она имеет все шансы стать своего рода фениксом. Трудно даже представить себе, что выходит из собаки, упражняющейся в охоте каждый день, особенно в одной и той же местности! Мне случалось видать собак, которые до такой степени осваивались с местом и характером охоты, что проделывали решительно все то, что требовалось, раньше, чем вы успевали отдать им приказание. Так, например, если вы вступали в виноградники, прилегающие к парку, где осенью трудно, не встретить фазанов, собака тотчас без всякого приказу шла назад и следовала за хозяином. Только что виноградник кончался, опять таки, по собственному соображению, собака выходила вперед и начинала тщательный обыск каждого кустика, каждого пенька, не оставляя, не поглядев, ни одного излюбленного благородной дичью местечка. И такие факты вам подтвердит из своей личной практики любой охотник, охотящийся изо дня в день.
Но увы! все эти панегирики легавым должны обратиться в надгробную речь, если сбудется пророчество нашего уважаемого сотрудника де-ла-Бланшер, пишущего в журнале Практического Земледелия, что в самом непродолжительном времени всякая дичь должна исчезнуть по давлением успехов, делаемых культурой! Но, смеем скромно заявить, культура тут и причём, а если дичи и в особенности куропаток стало меньше, если уменьшение её продолжается день ото дня, то этим мы обязаны исключительно возрастающему числу охотников и браконьерству, становящемуся все нахальнее и нахальнее. А что размножение дичи уживается дружно рядом с культурой, можно видеть из того, что теперь самые обильные дичью места находятся в более других культивируемых департаментах Франции.
Но что действительно исчезает — так это охота с легавой. Не будь провинциальных охотников, крепко держащихся старых традиций, она просто бы отошла в область преданий. Час от часу усиливающийся вкус к охоте с загонщиками и котлом даёт больше добычи и отодвигает собаку все дальше и дальше к заднему плану. Для большинства парижских охотников, легавая собака стала просто предметом роскоши, без которой он легко может обойтись. В начале сезона охота в линию не требует собаки, и добычи без неё будет не меньше; пришёл Октябрь, пошли облавы, загоны, котлы и прочее, при которых собака нужна лишь изредка для розыска подбитой дичи, а в большинстве случаев она только стесняет общество, и её оставляют на псарне. И вот у большинства охотников, их собакам (т. наз. помощникам), не отличающимся ни породой, ни ладами, достанется поработать в поле три-четыре раза в год, а их хозяева все-таки вопиют почему-то об измельчании пород и скорбят, что трудно достать доброго пса! Эти сетования и вздохи можно сравнить разве с отчаянием спортсмена, который, пустив на скачку невыезженную лошадь, вопил бы о том, что она не взяла приза. Нет, мы громко заявляем, что при уменье и постоянной практике, дурной собаки у охотника не бывает, а самая лучшая собака, с которой не охотятся или охотятся мало, не может сохранить своих качеств.
Мне кажется, что вода — родная стихия брудастым собакам, по крайней мере редкий щенок этой породы сразу охотно не идёт в неё. И раз только освоившись, он бросается в воду с истинным увлечением, охотно роется в тине болот, пускается вплавь во всякое время года и даже отваживается плыть в ледоход. Как-то раз, лет 8—10 тому назад, охотясь суровой зимой, я несколько раз должен был снимать ледяные сосульки со своей собаки, и каждый раз, как только она чувствовала, что освободилась от этих неприятных украшений, она снова охотно лезла в Марну, точно там была вода градусов в 15 тепла.
Но и эта способность полоскаться в воде, точно так же как и та способность к охоте в терновнике, о которой я говорил выше, опять-таки дело не исключительного свойства породы, а скорее дело воспитания и привычки. Итак, говоря о пригодности брудастых собак к охоте за водоплавающей дичью, я совсем не хочу сказать, что грифоны легко усваивают привычку к воде, а хочу указать только на то, что они лучше других пород собак переносят самые свежие ванны, столь гибельные для других, более изнеженных, легавых. Но и тут я не буду утверждать, что брудастые совершенно уже застрахованы от простуды, хоть мне и сдаётся, что они всё-таки подвержены ей меньше других. Так, живя на берегах Марны, от которой нас отделял только сад, мои собаки, круглый год, по всякой погоде ежедневно лазили в воду и, тем не менее, они жили у меня по десятку и более лет, ни разу не обнаружив страданий, бывающих последствием сильных простуд. Не думаю, чтобы какая-либо другая порода вынесла благополучно подобные купанья1.
Мой панегирик брудастым был бы неполон, если бы я не указал ещё на одно их качество, неважное для тех кто видит в собаке только орудие для добывания дичи, но неоценное для тех, кто, подобно мне, ищет в своем постоянном спутнике верного друга, а потому я считаю себя обязанным сказать, что брудастые отличаются необычайною преданностью и верностью своему хозяину, и с этой стороны я не знаю ещё кто над кем одержит верх: брудастый над пуделем или пудель на ним. Стоя с вами на дружеской ноге, брудастый просто поражает вас ежеминутно своей смёткой и уменьем приспособиться к совместной жизни. Года два тому назад мне пришлось разбирать в журнале „Temps“ заметку одного проповедника теории автоматизма животного. Чтобы его опровергнуть и доказать, что животные обладают и умом, и способностью думать, наблюдать и даже считать, мне было бы достаточно рассказать несколько случаев из жизни моих брудастых.
Маркиз де Шарвиль.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. «Поддержать»и сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок.
- Один из этих псов до того пристрастился к воде, что сделался даже рыболовом. Садок, где хранилась рыба, представлял собою резервуар в диаметре 2 метра 50 сант., глубины 40 сантим., и был постоянной ареной его подвигов. Собаке указывали на какую-нибудь рыбку, и она начинала за нею охоту, не теряя её из виду, она старалась загнать свою жертву в угол, а затем, окуная мгновенно голову, схватывала рыбу и, не взирая на вес, тащила ее на кухню. Об этом любопытном факте, которому он был свидетелем у г. Фюрн, сообщал ваш покойный собрат Шарль Жобэ, в стар. „Жизнь в деревне“. ↩︎