“Природа и Охота” 1883.1
Дмитрий Вилинский
Мне за сорок, но я живо помню то время, когда мои опытные друзья- сотоварищи называли меня юношей и щедро одаряли советами; многолетняя опытность обогатила меня, спасибо ей, знаниями, которыми я всегда рад поделиться с теми, кто в них нуждались и готов воспринимать… Я, может быть, не скажу вам ничего нового, может быть буду говорить тоже, что говорил много раз, но это часто необходимо: человек любит бросаться на все новенькое; молодая, малоопытная и восприимчивая душа охотника – часто теряется в хаосе минусов и плюсов, не зная на чем остановиться, чему верить, что предпринять.
Всякий начинающий, читая статьи журнала охоты, часто встречается с самыми разноречивыми мнениями об одном и том же предмете; мнения эти большею частью высказываются с самою жестокою авторитетностью и поэтому ставят в тупик… В людях, искушенных опытом, сии авторитетные мнения—часто вызывают улыбку и тем дело кончается, но вас, молодые друзья мои, они неминуемо должны наводить на размышления и порождать сумбур…
Вы начинаете охотиться…. Вы знаете пословицу что – «на ловца – зверь бежит» – и если вы поверите этой пословице, то крайне ошибетесь… Зверь гораздо смышленее, чем это кажется многому-множеству и если вы неопытны, если не изучили нрава этого зверя, не имеете понятия о том, что такое лаз, как его найти и ориентироваться в известной местности, при известных условиях, то на вас не только не побежит зверь, но даже не полетит ворона… В охоте, как и во всем, нужны знания…
Я не стану вас учить, как нужно охотиться, т е. как и где в данное время находить дичь, – птицу и зверя, и как вести себя к удаче, потому что все равно из слов моих – вы, если и поймете, то очень немногое. Если в вас есть живая страсть, – призовите на помощь рассудительность, усердие и внимание и величайший из мировых учителей – опыт научит вас, быстро и неизмеримо лучше всякой книжки; в нем не встретите ничем необъяснимых, крайне противоположных мнений, его советов никогда не забудете, в его истинах не разубедят вас никакие авторитеты-, одн он приводит постепенным путем к известному правилу, в которых очень редки исключения…
Мне пришла охота поболтать с вами, молодые друзья мои, потому что никогда я не был там близок к поре моей минувшей юности: я вместе с вами переживал минувшее лето… Я потерял мою опытную легавую, душу охоты, и те немногие часы, которые уделяли мне люди – отравлялись собаками… Я не стыжусь сознаться, что в наболевшей сорокалетней душе моей образовалась новая язва… Никогда не стыдитесь этого чувства, молодые друзья мои… Только окаменелое неотзывчивое сердце равнодушно переносит подобные потери, только грубая натура – грубо относится к живущей и чувствующей твари…
Каждому из нас, охотнику, нужна легавая, с который можно-бы было охотиться и ружье, из которого на охоте стреляется дичь… С плохим ружьем еще можно мириться, с дрянной собакой – никогда… Охотничьих подружейных собак в России очень много… Много я их имел, еще больше видывал, но лишь теперь, потеряв мою суку, вполне убедился, что и хороших людей, и хороших лошадей, и иных прочих тварей, несравненно больше, нежели таких собак, которые составляют клад для охотника, и которых я желаю от души всякому начинающему истинному охотнику по страсти.
В минувший сезон я вновь прочувствовал и давно уснувшую юношескую горячность, и томительное беспокойство за удачу и понятную всем вам боязнь, что поле будет испорчено… Я истомился в, понятной вам, горькой доле, которая вынуждает брать поля с шалавами и недопесками… Мне стало ясно, что даже дупеля можно не только найти и не убить, но даже убить и не найти… Я не охотился, а ходил стрелять… Ходил я с шестью собаками попеременно, стрелял плохо, как никогда, и мне стали совершенно понятны те причины, которые заставляют начинающего охотника волноваться, гореть, пуделять, и усваивать много скверных привычек, вкореняющихся глубоко и остающихся на всю жизнь… Отравляется удовольствие, на место которого является невообразимая пытка – и, поверьте моей двадцати-пяти летней опытности – всему причиной собака..
Если вы, молодые друзья мои, желаете сделаться истинными охотниками, а не такими горемыками, которых между нашим братом очень много, которые возбуждают, попеременно то смех, то жалость и весь век остаются страдальцами, прежде всего обзаведитесь хорошей, умной собакой, – поймите ее и берегите, и она вас поймет и будет служить верой и правдой, доставляя признанное нами высшее жизненное наслаждение…
Большая часть собак, которых мне приходилось видывать и все те собаки, с которыми я охотился и прогоревал прошлое лето – унижают собачье достоинство… Конечно, частью виноваты в этом люди, но сплошь, несмотря на самое обстоятельное приложение человеческого труда, знания и опытности, эти четвероногие разночинцы весь век остаются шалавами. Мы встречаем много собак породистых, красивых, вполне дрессированных и натасканных, но я, но крайней мере, очень мало видывал собак умных… Что умные животные, и в особенности собаки, есть, в этом я вас прошу не сомневаться, молодые друзья мои, и если вы начнете внимательно наблюдать животных недаром признанных друзьями человека, то не можете не заметить этого дара… Как воспитание дает человеку познание, лоск и такт, так дрессировка развивает в животном смышленость, но ни то, ни другое не дадут ума, и я не смею утверждать, что образование и глупость не совместимы… Вам может быть не раз приходилось видеть это сочетание, и в людях оно встречается чаще чем ум в животных…
Лишнее объяснять вам, что такое ум, и вместо этого я скажу вам несколько слов о моей угасшей легавой собаке…
Есть известный сорта, людей, молодые друзья мои, которые превозносят до небес все то, что им принадлежит: мое, – следовательно не может не быть хорошо… Я не принадлежу к категории этих людей, не могу мириться с посредственностью, и поэтому, может быть, В последние двадцать лет у меня перебывало до пятидесяти ружей, до сотни лошадей, до двадцати легавых… Это неопровержимый факт, который подтвердит всякий, кто меня знает и удивляться тут совершенно нечему… Должно быть во мне есть такая жилка, которая толкает вперед по пути к совершенствованию; путь этот и до настоящей поры не окончен, жилка почти перестала биться, но в общем все это дает мне право голоса о собаках, ружьях и лошадях…
Кое-чем я намерен поделиться с вами, молодые друзья мои.
Из двадцати легавых, которых я и покупал, и получал в подарок взрослыми и щенками, и тех, которые у меня родились, только шесть были с умом, процент, который сравнительно очень невелик… Да, только шесть, хотя каждая из двадцати, у меня под ружьем, несла службу хорошо и не была повесой: недостаток ума восполнялся парфорсом и арапником… Сознаюсь откровенно, что вследствие моей крайней и всесторонней требовательности, до Весты – ни одна не удовлетворяла вполне моих желаний. Кто не так требователен, тот счастливее меня и скорей найдет возможность удовлетворить свои желания.
Как охотник, кроме чутья, стойки, поиска, выносливости и вежливости, я требую от собаки еще и ума… Я готов простить ей и нечистокровность, и неладность, и даже беспородность, но я не могу выносить глупости ни в человеке, ни в животном… Я не могу видеть перед собой живой машины, которая двигается хорошо, но бессознательно… Я не могу мириться с живым существом, над кото рым необходимо блюсти арапник: это отравляет мне те немногие часы, в которые можно забыть, что на свете есть люди, не уступающие в глупости самому неразумному из бессловесных…
Долго и неустанно искал я, молодые друзья мои, и наконец девять лет тому назад нашел вполне по себе подружейную легавую, служившую мне до конца…
Хороших собак у меня было много, есть даже и теперь, но другой Весты, я убежден, у меня не будет…
Было-бы смешно утверждать, что таких собака, в природе не осталось; я даже убежден, что они непременно есть и преимущественно в захолустьях, у загнанных судьбой охотников, но многие-ли могут похвалиться ими? Если у охотника есть такая собака, то ее не добудешь… Их, этих собак, не показывают на наших выставках, где требуется аттестат – и только, словно это и ни весть какое достоинство подружейной легавой!…
Я не стану утверждать, молодые друзья мои, что нужно искать некровную пли беспородную собаку,напротив, но я лишь хочу сказать вам, что и аттестованная собака и может быть, и бывает дурой… Я только хочу высказать, что и лошадь, и собаку, прежде нежели премировать, по моему мнению, необходимо испытать в том деле, на которое она предназначается… К лошадям давно строго применяется это правило, а собак, преимущественно подружейных, почему-то обходят…
Десять лет тому назад, с двумя приятелями, я охотился на армонских топях, по бекасам. Со мной был кровный пойнтер, собака выдержанная до совершенства, с одним из приятелей кровная же сука половых пойнтеров, с другим – Веста. Наши пойнтера, как все пойнтера, носились полным махом, работали чисто, но, по свойственной этой породе горячности, увлекались, и не хотели понять, что там, где болото звонко, где строгий бекас сидит на чеку, нужно умерять свои собачьи порывы… Весту я видывал раньше на поиске за куропатками, тетеревами и утками, видел теперь, и понял, что собака сообразуется с обстоятельствами… Она ходила как по нотам и запала мне в душу…
Вот собака, какая нужна всякому истинному охотнику, думал я тогда, и никак не воображал, что Веста будет принадлежать мне: даже касательно приятелей, делать подобные рассчеты – слишком смело… Я никогда-бы не расстался с такой собакой…
Я получил Весту в подарок ровно через год и никогда это отрадное чувство скорбного времени не изгладится из моей памяти…
Тогда я выносил самые назойливые толчки судьбы: жестокую болезнь близкого человека, незаслуженные неприятности по службе, разочарование в торжестве нравом над житейскими мерзостями… Я потерял веру в людей, которых считал преданными и честными… Я понял, что они лгали, преследуя свои личные цели… а я верил им искренно… И тогда я все-таки не хотел помириться с мыслью, что вещи не всегда можно называть их собственными именами, я горячо отстаивал мнение, что голую правду, как-бы она ни была груба, можно и должно высказывать везде, всегда и каждому, а мне на каждом шагу заслоняли дорогу и на каждый горячий порыв слышалось убийственно-ледяное – нет, нет и нет!…
Невыносимо тяжело это, не дай вам Бог испытать на себе все это, молодые друзья мои.. Вдобавок – настала пора охоты, а у меня погибла молодая легавая, на которую я возлагал великие упования… Все это вместе привело меня к тому нравственному состоянию, в ко тором пресловутый Макар с телятами не только не устрашает, но даже желателен во всей свой наготе и неотразимости… Едва не наделал я великих и богатых глупостей… Однако я устоял, и немалая доля в этом легла на моего приятеля: узнав о моем положении – он приехал за сотни верст и подарил мне Весту… Да благословит его Бог, со всеми его близкими… Я начал усиленно ходить на охоту – это лучшее лекарство от мирских дрязг, душевных невзгод и назойливых дум, омрачающих рассудок слабых смертных…
Если вас постигнет несчастие быть когда-нибудь в подобном положении, молодые друзья мои, не забудьте моего совета… Поберегайте пылкость и не растрачивайте благородных душевных порывов на то, чтобы доказывать, что мерзость – есть мерзость… Верьте, что мерзость эта всюду, что ее больше даже, чем следует и кроется она под маской часто там, где её вовсе не предполагаешь… Не забывайте искони известного правила – что «сила ломит соломушку». Поймите, что тому, кто или неспособен, пли не хочет понять мерзость и признать ее тем, чем она есть – вы ничего не докажете.. Это досадно и обидно до боли, я с вами согласен, молодые друзья мои, но верьте прижитой мною опытности, что когда на вас найдет хандра, именуемая мыслью о каком-то общечеловеческом благе, о каких-то жизненных правах и обязанностях… если в голове вашей начнут колобродить скорбные мысли о неисходном людском горе, отравляющем жизнь на каждом шагу, – хватайте ваше ружье или свору, и бегите рассеяться с вашим лучшим другом, в лоно природы-матери, широко раскрывающей свои объятия всякому, даже блудному сыну… Пора помириться с мыслью, что между людьми не найдешь полного счастья, и урывками охотник находит его в природе…
Итак, друзья мои, прежде всего обзаведитесь собакой, а я вам скажу несколько слов о моей угасшей Весте и вы поймете, чем может быть подружейная собака и чем она должна быть…
Веста была из породы гладкошерстых курляндок, сохранила прекрасно развитую голову с умными, выразительными глазами с желтоватым оттенком, коренным признаком крови легавых. Серо-крапчатая в кофейных отметинах рубашка, – из плотной псовины, – была очень нарядна, но толстый, серноватый прут совершенно не гармонировал с сухим, пропорциональным складом корпуса, напоминавшим маркловку. Средний рост, прекрасно развитая грудь и степь, сухая нога и плотная вязь корпуса, давала в общем надежную собаку. Веста не была ни кровна, ни породиста, но ладна, красива и в высшей степени симпатична, нравилась она и охотникам и неохотникам, – любили ее за её нрав, ум и достоинства, и нельзя было не любить…
Где-бы то ни было – Веста была до крайности благонравна. Дома она знала свой низенький, с кожаной подушкой, диванчик… Я терпеть не могу, если собака лезет в кухню, разваливается под столами или среди комнаты, лезет к обеденному столу, мотается под ногами, и сука поняла это очень скоро, знала свое место и не покидала его ни днем, ни ночью. Вы могли пробыть у меня целый день, и не заглянув в мою комнату – не увидали бы собаки.
Как дома, так и в людях, – приедешь куда-нибудь, укажешь ей место и идешь смело – на два три часа, – можно ручаться, что собака не пойдет вас искать и бударажить чужих псов, и что вы найдете ее на указанном месте.
Бывало, если ей нужно выйти, она легонько подойдет и посмотрит в глаза, будто говорит: выпусти; если ночью – разбудит…
Кормил я ее всегда сам; ела она много, но перед охотой ни когда, и замечательно, втечение девяти лет я ни разу не видал, чтобы опа лакала воду. Воды она не боялась и за дичью шла охотно, но не любила и в самые сильные жары не нуждалась в ней. Бывало, проходивши 3-4 часа по страшному палу и найдя воду, обольешь собаку, но это ей было не понутру: она ежилась, долго вытиралась, валяясь по траве, и никогда ни разу не зарьяла. В этом мы с ней были одной удачи: и прежде, и теперь, в самые страшные жары, я никогда не чувствую жажды, не могу понять, как это можно вливать в себя жидкость из какой-нибудь грязной канавы или мочажины… Не вдайтесь «в ошибку», молодые друзья мои, – я ничто не пью кроме чаю, – а жажду утоляю табаком, и если вы к этому себя приучите, то не будете в накладе… ,
За ружьем, как большая часть легавых, Веста не ходила и сманить ее было невозможно; к чужим не ласкалась и смолоду, желающим ее погладить, показывала свои белые, зубы… Своих домашних она любила, но ласки её были в высшей степени сдержанны и деликатны; она не опрокидывала мебели, не обрывала и не пачкала вам платья, не лизала рук… Приедешь, бывало, она, сердечная, выбежит, встретит – и повернувшись у ног, – играя ведет в комнату: погладишь ее по умной голове,- отойдет и ляжет покойно на свое место.
Так и перед охотой: видит она сборы, но лежит смирно и только вся на чеку: позовете-ли вы ее… Ни визга, ни лая, ни признака этого бешеного собачьего восторга… Позовешь, она встрепенется и только в глазах блестит восторг; вышли, она первая прыгнула в бричку и будет до места лежать как убитая… Если выходишь пешком – идет у ноги, пока не пошлешь искать… Веста была в высшей степени вежлива, и никогда не шлялась со двора, ни в городах, ни в деревне. Поверите-ли, в пору пустовки – днем из комнаты ни шагу, она словно стыдилась своего положения… В последние три года, она не метала щенят и поэтому я не блюл ее… Выпустишь ночью, погуляет она два-три часа и возвратившись лежит день-деньской до самого вечера. Это не совсем обычайно, но это факт…
«Удивительная ваша Веста», говаривали мне многие «все лежит и лежит»…
Это говорили люди, которые не знали, что если б моя сука лежала втрое больше, то и тогда не успела бы отлежать и половины того, что она вымахала на своем веку… Правда я берег ее и никогда не заставлял бить ноги за экипажем.
С Вестой можно было ходить день в день. Большая часть легавых, в особенности сеттера и пойнтера, сначала носятся как угорелые; глядишь, – часа через два – собака начинает сдавать, а к полудню совсем умается и спасует, и я имел лишь двух выносливых сеттеров, но Веста, несмотря ни на какие палы, ходила ровно от начала до конца, всегда была свежа, всегда работала заботливо и дельно, без лишних увлечений. Она никогда не заносилась, поэтому никогда не проносилась и не врала. Она не вольничала и не обманывала… Часто видишь в собаках желанье идти не туда, куда вы намерены, а куда ей вздумается… Вы отзываете своенравного пса, он же, желая вас перехитрить, – будто сделает стойку, – и чуть вы двинулись к нему, – он опять пойдет вольничать… Веста не имела этой привычки и шла покорно на свист, или взмах руки даже со стойки.
Смолоду Веста обладала отличным верным чутьем, но в последние два года чутье немного отупело и это выражалось в том, что она иногда копалась и ближе к птице делала стойку; но и в последние года, несмотря ни на какую жару и ветер, идя за собакой, я никогда не наступал на птицу, как это испытал в текущем году, и в течении девяти лет не потерял ни одной штуки, не исключая подранков уток. Я не имел понятия, что можно не найти переместившуюся на виду птицу, а теперь я это понятие имею…
Поиск Весты всегда сообразовался с местностью и родом дичи; на открытых местах она ходила широко впереди зигзагами, и стояла мертво. Со стойки никогда не бросалась, даже за коростелем или молодой уткой… Если, бывало, птица бежит, собака идет верхом, легонько помахивая прутом, пока не припрет ее куда-нибудь, а если припереть некуда – обложит, обойдет и не даст ходу… Часто, где дичь была строга и преимущественно на звонких бекасиных болотах, Веста ходила так-же воровато, как и по тетеревам, не далее 15-20 шагов, и в зарослях всегда берегла охотника… Большая часть легавых, да еще мало-мальски невыдержанных, работают на себя, им дела нет до охотника, и поэтому нередко не только не выдерживают стойки, но даже гонят… Это доказывает не одну горячность, но и глупость. Умная собака понимает, что ей не догнать птицы, что она без охотника беспомощна, и она никогда не погонится даже за зайцем, ни за птичкой, и это в собаках большая редкость.
Нечасто попадаются собаки, которые ходят одинаково хорошо и по лесной и по болотной птице, еще реже встретите такую, которой работа одинакова, начиная с заросшего тростниками и лозой озера, при тона молодой утки и кончая тетеревиными угодьями… Благородные англичане редко на это способны. Большая часть наших доморощенных спортсменов, владеющих этими выхоленными неженками, вполне ими удовлетворялись… Они, эти спортсмены православной выправки, смотрят на дело иначе. Они не пойдут ни туда, куда пойдем мы с вами, ни тогда, когда мы ходим…
Не рви ножки – Ходи по дорожке…
Они охотились холодочком, по пригодным угодиям-, с чувством, с толком, с расстановкой, – преимущественно за красной дичью, для которой сами прибрали эту кличку… А мы, молодые друзья мои, – дети природы, нас не устрашает ни адская ходьба по дьявольским крепям, ни невылазная топь, ни осенняя, истинно русская пора с характерным чичером (осенний сильный, холодный ветер с дождем)… В пору – всякая дичь у нас красная, и поэтому нам нужно искать и собаку по нашей удали…
Веста ходила по всякой дичи безукоризненно, хотя к тетереву и куропатке выказывала особенную страстность. По поиску и стойке – вы всегда могли узнать безошибочно, с какой птицей будете иметь дело… Это, впрочем, выказывается во многих собаках, но немногие собаки обладают приемами толковитости, когда нужно выставить птицу на охотника… Я не могу забыть, как умно работала моя сукапо переместившейся птице, всегда обходя ее, или по сплывающей утке… Бывало, заметив, что утка пошла ходом тростниками, она немедленно выскакивала на берег, не давала ей ходу, и вынуждала – или взлететь или броситься на чистину…
Вежливость Весты в поле могла удовлетворить самую крайнюю требовательность: ее можно было водить с какими угодно нравственными уродами недопесками; она не только не заражалась их приемами, но даже не обращала на них ни малейшего внимания, словно около неё других собак не было.
Если приходилось скрадывать птицу или зверя, сука, заметив этот прием, без приказания бросалась к ногам, и, припадая, кралась за вами. Охоту из-под гончих она понимала отлично, не отходила от ног, интересовалась гоном, и завидев идущего зверя – ложилась…
С этой собакой связано еще много воспоминаний, по я боюсь утомить ваше терпение, молодые друзья мой; я лишь повторю, что Веста и в старости не знала истомы, я скажу вам, что охотился на своем веку много, охотился со многими обладателями хваленых собак, всегда уступал первое место по выбору и пока мне служила Веста – еще никому ни разу не удалось обстрелять старого охотника…
Такую собаку вам едва-ли удастся добыть, молодые друзья мои, но ее можно создать. Начиная охотиться, прежде всего озаботьтесь этим… Не берите шалав и недопесков, они не стоят ни забот, ни труда; отыщите, по возможности, породистого щенка, займитесь им непременно сами, и наблюдайте есть-ли в нем ум, это сейчас-же скажется, и если вы заметите, что ум отсутствует, если вы убедитесь, что понятливость добывается туго и исключительно арапником, пожалейте самих себя и поищите нового, достойного ваших попечений Друга.
……………………………………………………………………………………………
Я не сомневаюсь, вы можете, если захотите, создать хорошую подружейную собаку, хотя это несравненно труднее, нежели добыть хорошее ружье, которого созидать не предвидится никакой надобности, ибо оно вполне приспособлено к делу…
Вы, конечно, читаете наш журнал охоты, и если вы его читаете, то неминуемо должны были прийти к заключению в превосходстве ружья, заряжающегося с казны, над теми пистонными (дульными) палилками, кажущиеся преимущества которых, до сих пор, к стыду русского охотника, некоторые по-видимому серьёзные люди не перестают отстаивать…
Если вы внимательно читаете этот журнал, то начитались вдоволь разноречивых мнений, нередко исходивших из-под одного и того же пера, и может не раз затруднялись, на чем же остановиться, к какому прийти заключению и куца деваться от массы авторитетных учителей, мнящих себя такими великими практиками и собирающихся «море сжечь…» Прежде всего не особенно верьте в нашу русскую практичность, молодые друзья мои, всечасно памятуя, что русский человек задним умом крепок, что любимое слово—русского человека, впавшего в ошибку – «я думал», и это самое доказывает, что он – сначала делает, а уж после думает, и притом думает и впрямь и вкось, а нередко даже – черт знает как думает.
Думать никому не возбраняется, высказывать свои думы тоже – сделайте одолжение, да только надо-бы дело это вести осмотрительней, так сказать, обдумавши, и, главное, не вдаваться в пафос – и побольше уважения к печатному слову…
Прежде всего, молодые друзья мои, примите во внимание, что в пашем журнале если и раздаются голоса Х-в, У-в и Z-тов, то голоса одиночные. Не думайте, что это происходит от безучастия к близкому всем нам делу, – нет; происходит это потому, что журнал наш, к сожалению, очень мало распространен и тысячи охотников, таких охотников, с которыми я желал-бы вести мою беседу, не только не читают его, но даже не знают о его существовании. Это грустный факт, и мы с вами не в силах помочь горю…
Одиночные голоса и разноречивые мнения слышатся преимущественно от людей, задавшихся мыслью достигнуть таких результатов в ружейной технике, которые ни с чем несообразны, вполне недостижимы, и говоря откровенно – никому не нужны. Но наши практики перед этим не останавливаются, беглым шагом шли они все вперед и вперед, так и чудилось, что вот-вот, не сегодня – завтра явится миру какое-нибудь идеальное ружье, с необычайным патронником и заковыристым перехватом и всякая Божья тварь затрепещет… Но божьих тварей год от году меньше, и благодаря недостигаемости недостижимого – ничего подобного не случилось, – беглый шаг оборвался, и наши практики – не устыдясь премудрости, не только возвратились вспять, но даже, в последнее время, ударились в крайность и чуть-чуть не начали проповедывать о том, что чем дороже ружье и знаменитее мастер, тем оно, это ружье, непригодней… Не вполне так, но что-то около этого…
Я читаю с большим интересом, наш журнал охоты, я много писал, всегда со вниманием, и попытки некоторых упрекнуть меня в неуважении к печатному слову, т. е. в противоречиях, ни разу не увенчались успехом. Кто пишет или говорит то, что есть, то, что он переиспытал и в чем положительно убедился, тот никогда не впадет в ту ошибку, о которой я упомянул… Авторитетные уверения в непогрешимости ложных выводов и мнений – та же ложь, и ложь тем более непростительная, что она вводит в крайние ошибки людей неопытных, желающих вам искренно верить… Я не солгу перед вами, молодые друзья мои, и даже не стану уверять вас, как это делали многие, что я такой практик, каких мало в природе, не стану потому, что слово это – я понимаю иначе других. Под словом практик я разумею не того, кто делает в потемках опыты, без всякой к тому подготовки, и выводит нечто на основании личных умозрений— это не практик, а «практикан», практик-fac тот, кто всесторонне изучил предмет, так сказать, до мозга костей, запасся опытом и обогащает своими знаниями теорию… Нет, я не практик, но из многолетней возни с ружьями, я все-таки вынес кое-что, и с изобретением ружья, заряжающегося с казны – слишком пятнадцать лет вполне довольствуюсь его неоспоримыми преимуществами, ни разу не пожалел о дульном ружье, ни разу не брал и не возьму его на какую-бы то ни было охоту, и могу насчитать до сотни охотников, которых направил на путь истины – с пути ложна, т. е, таких, которые заменили свои палилки – централками и вполне довольны последними.
Умейте ограничивать ваши желания, молодые друзья мои, и никогда не стремитесь к достижению невозможного; помните русскую пословицу, что от добра – добра не ищут и успокойтесь на мысли, что бой гладкоствольного ружья, в большинстве случаев, ограничивается двадцатью саженями, что есть ружья, которые бьют немного хуже, есть и такие, которые бьют немного лучше. Верьте, что бой ружья зависит главным образом не от его ценности, а от пригонки к нему настоящего заряда и не сомневайтесь, что ружья Скотта, Новотни, Беккера, Яхимка, М. Тамбера, Ронже – и иных известных и неизвестных мастеров и фабрик, несмотря на то, что одно будет стоить вам 800, а другое 80 рублей, не имеют оснований не бить одинаково кучно, резко, аккуратно подобранным зарядом…
Я никогда не имел возможности платить за ружья больших денег, и если б даже была эта возможность, то никогда бы не решился, и весь свой век стреляю из ружей преимущественно ценностью до 100 рублей. Бывали у меня ружья дороже, бывали дешевле, и многолетний опыт убедил меня, что если и платятся громадные суммы, то исключительно или за отделку, или за имя мастера, стяжавшего славу десятки лет тому назад, тогда когда техника была в пеленках, за имя мастера давно отошедшего к праотцам… Мы этого не хотим попять, а уцелевшие, исключительно заграничные фирмы отлично нас понимают и стригут как овец, при непосредственном участии наших благодетелей-коммиссионеров. Они, эти фирмы, хорошо знают, как падок русский человек на все иностранное и пользуются случаем. Стоило раз-два, какому-нибудь барину, бросить лишнюю сотню рублей оружейнику Новотному и этого Новотного теперь и рукой не достать… Извольте платить ему 500-600 руб., единственно за то, что он пришлет вам с своей надписью ружье, которое вы можете купить за 150 р., а если не погонитесь за отделкой, то, пожалуй, и за половинную цену… Попытайтесь-ка достать ружье Новотного за 80-100 р., а между тем, не далее как 7-8 лет тому назад, этот же Новотный делал мне на заказ ружье, и ружье хорошее, за 100 руб.
В наше время, ружейная техника и производство так далеко ушли вперед, что можно быть уверенным, и ружье заграничной фабрики (Льежское, Бирмингамское) и ружье наших лучших мастеров Беккера и Яхимка )*, даже самое недорогое – от 60 руб. – будет служить и не разобьет лба, как это творили многократно ружья нашей родимой Тулы. Поэтому, кто имеет средства, тому простительно кинуть лишнюю сотню рублей за отделку, а кто ими стеснен, тот смело может купить ружье у Беккера за 60-70 р. и посмеёться над теми, кто гонится за несуществующими бывшими знаменитостями, и в конце концов приходит к заключению, подобно высказанному г. Селастенниковым, в его последней заметке (жур. Пр. Октябрь).
Повторяю, молодые друзья мои, я не верю в качественные преимущества слишком дорогих ружей, как не верю в преимущество ружья заряжающегося с дула, не верю потому, что имею на это веские основания, почерпнутые из опыта.
Прежде всего я должен вам сказать, что перепробовавши до ста ружей и своих и чужих, – начиная с калибра № 28 и кончая № 10, я пришел к заключению, что малокалиберные стволы бьют гуще, а длинные – сердитее, и мне до сих пор непонятно, почему это столичные охотники гонялись преимущественно за ружьями калибра № 10 и 12, а провинция любит № 16?
Не потому-же, конечно, что № 12 берет больший заряд и попасть из него в цель гораздо легче, нежели из № 20?… Или может быть именно потому? Если это так, то я таким Охотникам не завидую… Если-же имеется в виду, что больший заряд убьет дальше, что ружье № 12 всегда ударит лучше № 16, то я этому положительно не верю, потому что убедился в противном…
Перебирая калибры ружей много лет сряду, я пришел к заключению, что для летней охоты или, лучше сказать, для охоты из под легавой, самое лучшее и удобное ружье калибра № 20, со стволами в 17-18 вершков длины. Такое ружье, заплаченное у Беккера 90 р. – легкое, красивое, с кучным и резким боем на 50-60 шагов, служило мне бессменно шесть лет, я расстался с ним по необходимости и оно в других руках служит также неизменно шестой год, и к тому же теперь из него бьют не только бекасов и тетеревов, но и зайцев и лисиц, весьма успешно…
Несмотря на это, молодые друзья мои, если вы не имеете возможности иметь двух ружей, т. е. если вы будете находиться в жизненных обстоятельствах, подобных моему, приобретайте ружье № 16. С этим калибром вы можете смело идти и на болото за бекасами, и на волчью облаву, и я вам даю мое честное слово охотника, что если ружье у вас будет порядочное (до 100 руб.), если вы как следует пригоните к нему заряд, и если вы обладаете верными рукою и гла
*) На Яхимка было так много жалоб охотников, жалоб из которых большая часть не была напечатана, что этого мастера нельзя назвать одним из лучших наших ружейных мастеров. Ред.
зом, то на 50-60 шагов, № 9 оно уложит всякую птицу, а из под выстрела картечью – в 50 шагах – не уйдет далеко ни один серый приятель, только выдержите и попадите по месту…
Вы улыбаетесь… вам, начитавшемуся в журнале охоты о разных чоках и перехватах, расстояние в 50 шагов кажется ничтожным… Да? Не увлекайтесь-же, молодые друзья мои; 50 шагов – это почти maximum охотничьей дистанции, и такие выстрелы на охоте делают, могу вас уверить, далеко не часто… Когда вы начнете охотиться, вы на опыте убедитесь, что я вам говорю правду… Вы увидите, что большая часть дичи и зверя стреляется на половинном расстоянии и вы тогда поймете, что решительно нет надобности желать, чтобы охотничье гладкоствольное ружье било за 100 шагов. . Что если-б и было такое ружье, то к нему было весьма трудно принаровиться, чтобы правильно попадать в цель, потому что это не винтовка. И если вы подумаете, что охотничьи ружья существуют не для того, чтобы стрелять слонов и мастодонтов, если вы признаете вместе со мною, что для стрельбы крупного зверя – каждый дельный охотник обязан иметь штуцер или винтовку, то вы не только помиритесь с вашим ружьем, но даже перестанете думать о тех нововведениях, которые меньше приносят пользы, чем вреда, неоспоримо имея пагубное влияние на службу оружия…
„Тешить жен – богачам не забота, – „Им простительна всякая блажь…“
Вспомните эти строчки незабвенного поэта-охотника и оберегайтесь от крючков опытных рыболовов…
Из одиннадцати ружей калибра № 16, которыми я владел – только одно было очень плохо. Было оно плохо не потому, что его сделал какой-то Розенкранц, а потому, что попало ко мне подержанное, и по всему было видно, в весьма плохих руках. Четыре ружья били очень порядочно, три – хорошо и остальные три – превосходно, то есть так, что лучше ничего желать нельзя.
С одним из ружей последней категории я повозился достаточно, а сначала било оно так подло, так упорно не поддавалось моим всесторонним уловкам и усилию привести его к одному знаменателю, что я решительно терялся и уже думал его бросить: трудно было напасть на заряд, и я таки напал на него, и когда напал, оно творило такие чудеса, что хоть рот разянь…
Нелегкое это дело напасть на заряд, молодые друзья мои, и требует большого навыка, еще большей аккуратности, времени и терпения. Не думайте, что по существующим таблицам можно определить заряд: таблицы эти пригодны единственно при известных условиях, а соблюдение этих условий так нелегко, что самое лучшее в таблицы и не заглядывать… Посудите сами, дело ли я говорю..
В таблицах этих определяется заряд по весу, по отношению к калибру ружья. Называется порох общим названием – «мелкого охотничьего», например; вы отвешиваете этого мелкого, взвешиваете Растеряева или английской и думаете, что дело ваше неминуемо должно увенчаться полным успехом… И вдруг, ваше ружье, которое вы считали порядочным, ударило так, что им хоть в печке мешай… Вот тебе и таблица. И начинают сыпать нарекания на мастера, и поднимается невообразимый крик и гам, не только на одного этого мастера, но даже на все ружья, и летят уверения в том, что ружья эти не только не бьют, но что и бить не могут, потому что пресловутая таблица так говорит…
Не поддавайтесь же этим ахам и охам, молодые друзья мои, не поддавайтесь потому, что кричат зря, не желая понять, что таблица врет и что по отношению к данным случаям это самое вранье есть её прямая обязанность…
Ружья одного и того же калибра бывают и казнистее, и осадистее, и тяжелее, и легче, и длиннее и короче одно другого. Один и тот- же сорт пороху бывает и сильнее, и слабее, вес заряда дроби – никогда не искупит её недобротности и в довершение качество пыжа и самый способ снаряжения гильз – играет весьма почтенную роль в охотничьем деле, а все это вместе получает огромное значение – при пригонке настоящего заряда, которым каждое мало-мальски порядочное ружье не может не бить вполне удовлетворительно. Это так ясно, в этом так легко убедиться, что всякий поймет без труда, что таблицы для пригонки заряда не могут дать общего правила. Возьми пять ружей одного калибра, одного мастера, одного и того-же достоинства, но не одинакового веса и длины, и если два будут бить одним и тем же зарядом одинаково хорошо, то это не более как случайность…
Поэтому то, молодые друзья мои, примите мой совет подбирать заряд не к калибру, а к ружью, и вы убедитесь, что я был прав. Не имея возможности располагать материальными средствами по моему желанию, часто, и для себя и для приятелей, я приобретал ружья подержанные, которые, надо думать, чаще всего сбываются охотниками по непригодности. Ни мне, Ни моим знакомым, никогда не приходилось жалеть о заплаченных деньгах (всегда очень небольших), хотя нередко попадались ружья превосходные…Чтобы дать вам понятие о том, молодые друзья мои, до чего можно довести бой ружья, я расскажу один случай, представление, так сказать, в лицах, – разыгравшееся при многочисленных и компетентных свидетелях.
Один из моих знакомых, принадлежащий к категории людей, называемых Sontags-Jäger-ами владел старинным французским ружьем Армана, бывшим кремневым, с прекрасными ленточными стволами калибра № 18 и с очень хорошим боем… За эту двухстволку, какой-то чудак предлагал 150 р., по мой знакомый не отдал, превозносил ее выше небес и два года надоедал мне просьбами взять ружье на охоту и испытать его, по уверению, необычайно далекий и резкий бой, чуть- ли не на 60 саженей… Ружья этого я не брал на испытание, а между тем, при всякой встрече, превозношения не только не умалялись, по даже сугубели…
Я люблю гречишную кашу, молодые друзья мои, но не ту кашу, которая сама себя хвалит – я не верю в необычайности, и вот однажды в компании охотников терпение мое истощилось и я, не зная боя ружья, предложил хвалителю Армана состязание, на самых выгодных для него условиях, противопоставив знаменитому Арману свое старенькое Варшавское ружье, калибра № 16. Дело было осенью и со мной были настоящие заряды с дробью и между прочим картечные в сетке Eleÿ” я.
Состязание состоялось, взяли мы старую книжку в сто полулистов, укрепили ее на стене сарая из толстых (в 3 вер.) пластин, смеряли 55 шагов и – началось…
Арман принес в книжку – дробин № 0 пять и пробил 32 листа; мое ружье тем-же номером – дробин девять и пробило 43-51 листов… Видя сие, владелец Армана решил, что он не умеет стрелять, но мне хотелось поразить его окончательно и я предложил выстрел картечью… Зарядили… Арман принес 2 картечины и пробил книгу, мой же выстрел поразил нас всех: заряд картечи в сетке Eleÿ’я, пулей ударил в книгу, пробил ее и на два вершка ушел в стену…
Мы только ахнули… и мы все ахнувшие, благодаря Бога, живы и и здоровы…
Эго, может быть, исключительный случай, но случай не одиночный. Мне приходилось бить зайцев дробью N№ 0 за 80 шагов, диких коз и лисиц на том же расстоянии, но все-таки, в виду вышеизложенного о пригонке заряда, – за всякий выстрел я ручаться не стану…
Ружье это заплачено 85 руб., и более 15 лет в работе ..
Вот те результаты, молодые друзья мои, которые может получить каждый терпеливый и настойчивый охотник, пригнав заряда, к своему недорогому ружью…
В числе причин влияющих на бой ружья или, вернее, на пригонку заряда, бесспорно стоит достоинство пыжа, качество гильз и сноровка снаряжения… О последнем говорено очень мало, но о гильзе и пыжах в журнале охоты говорено достаточно. Тем не менее, если вы даже читали то, что говорено, я вынужден напомнить вам, молодые друзья мои, что самая пригодная гильза к гладкоствольному ружью гильза папковая, самая удобная, прочная и дешевая гильза Варги, фабр. Беккера. Если желаете знать подробности, на чем я основываю это уверение, то не поленитесь прочесть статью мою «Ружей ная гильза», помещенную в Майской книжке журнала за 1880 год, кроме которой вы найдете не один справедливый и лестный отзыв о фабрикации Беккера. Вы это найдете, но вы найдете также немало панегириков в честь так называемой (латунной) вечной гильзы. Одно название это, молодые друзья мои, доказывает, что тут что то неладно, ибо давным давно всем и каждому известно, что ничто не вечно под луною, и есть еще пословица, гласящая, что «крепка тюрьма…
О прелестях вечной гильзы разглагольствуют!, те, кому их нужно сбывать с рук, и ни один дельный охотник, испытавший гильзу в деле, не скажет в защиту её ни одного слова. Для нас, старых охотников, разглагольствования эти мякина, на которую мы не поймаемся, потому что и у меня, и у многих вечные гильзы – валяются без употребления.
Вы спросите – почему? – Да потому, повторяю, что к гладкоствольному ружью они непригодны: дробь не пуля, которую можно вставлять в гильзу и обжимать, – дробь держится пыжом, а пыжа в металлической гильзе, в особенности при сотрясении от выстрела, ничем не удержишь. Вечная гильза очень красива и прочна, но ее, во первых, раздувает при выстреле так, что иногда не вытащишь и машинкой, а приходится выталкивать палкой; во вторых, края её не могут закручиваться, и какой бы Вы ни положили пыж, – даже при ходьбе или езде, он непременно отойдет от дроби, а при таком положении заряда, на выстрел нельзя рассчитывать. Из одностволки – еще можно стрелять вечными гильзами, у кого хватить охоты приводить их после стрельбы в нормальное состояние, т. е. мыть, чистить, обжимать раздутость; но при стрельбе из двустволки, я Вам ручаюсь чем угодно, что от сотрясения – пыж во второй гильзе непременно отойдет, а нередко высыпается сама собой и дробь из второго ствола.
Вы конечно читали и слышали, что летом многие охотники не закручивают гильз. Я сам практикую это, но это возможно только летом, преимущественно при стрельбе из тяжелого, осадистого ружья, которое не ходит в руках как тросточка и сотрясение от выстрела самое незначительное, и при папковой гильзе и упругом пыже увеличенного калибра, который по папке не скользит как по гладко полированной внутренности металлической вечной гильзы. Зимой, и вообще тогда, когда нужна стрельба настоящимизарядами, незакрученный заряд не годится, потому что он всегда слабее закрученного.
Стрельба летом из под легавой производится почти исключительно на расстоянии 15 – 40 шагов, и можно сказать всякий заряд бьет птицу, – расстояние недалеко, да и птица слаба, поэтому-то летние заряды приготовляются кое-как, пороху и дроби кладется меньше, на пыж – никакого внимания.
Я не оправдываю уменьшения заряда, потому что люблю полный выстрел, по летом я не обращаю особенного внимания на доброкачественность пороха и дроби, на упругость пыжа и настоящую пригонку снаряда; попадется-ли войлочный пыж, картонный, кожаный, или просто вырубленный из чего попало, все сходит, по чуть заосенеет, – дичь становится строга или начинается охота из под гончих, халатные отношения к снаряженью гильзы в сторону, потому что они неуместны… Является на сцену пригнанная мерка, прочищенный и испытанный порох, отобранная по зерну дробь, – приготовленные заранее пыжи и новая, небывалая в употреблении гильза… Я сейчас сделаю снаряд и поручусь, что такой снаряд не выдаст…
Для настоящего заряда я беру новую гильзу -потому что диаметр её меньше диаметра стреляной и кожаный пыж, вырубленный по калибру, ложится вполне, без зазора. В гильзу, предварительно удостоверившись, что она чисита, всыпается мерка крупного охотничьего пороха (винтовочного или иного), отлично прочищенного, встряхивается легонько, чтобы порох лег плотно, и заряд нажимается в гильзе кожаным тонким пыжом. Заметьте – нажимается этот пыж, а не приколачивается, как делают многие, обращая зерна в пороховую мякоть. На кожаный пыж я кладу толстый войлочный, нераздирающийся, упругий, увеличенного калибра. Затем всыпается мерный заряд дроби, с концентратором или без него, и дробь тоже слегка встряхивается, чтобы дробины легли как можно плотнее. На дробь опять толстый войлочный пыж, который нажимается и края гильзы закручиваются. Нужно так приноравливаться, чтобы заряд с пыжами занимал почти всю вместимость гильзы, оставляя для закручивания самую незначительную часть краев: чем больше закручена гильза, тем больше противодействие силе пороха, а это совершенно без надобности,—силы выстрела не увеличит, а лишь вызовет отдачу.
Приготовив заряд – нужно его встряхнуть, чтобы убедиться, не болтается ли дробь. Иногда дробины лягут так, что в заряде дроби образуется пустота; при встряхивании это сейчас же окажется и такой снаряд лучше всего переделать.Вот и вся премудрость, на которой держится правильная и успешная стрельба, которой оценивается бой ружья и на которую и прежде, и теперь и в будущем большинство охотников не обращали, не обращают и не обратят внимания, и это в высшей степени непростительно… Чтобы пристрелят ружье нужно употребить день, много два, чтобы сделать сотню настоящих зарядов на всю осень и зиму (кто много стреляет) достаточно 2-3 часа, и проделав это вы навсегда застрахованы и от напрасных нареканий на ружья, и от таких убогих выстрелов, которых истинный охотник должен стыдиться… В заключение, молодые друзья мои, скажу вам несколько общих слов о положении русского охотника, охотника без средств, загнанного судьбой в какой побудь медвежий угол, где не только урядник, но и всякая свинья на своем месте – великая фигура.
Таких охотников не сотни, а десятки тысяч; такие охотники до настоящего времени еще палят из подлейших дульных ружей, воображая, что желанная ими централка недосягаема, как принадлежность людей, могущих бросать сотнями русские кредитные рубли (или бумажки). С каким удивлением и даже недоверием относились ко мне многие из них, осматривая мои 70-80 руб. ружья… Им казалось, почему то, что уж если заряжает с казны, то их казны мало, а на самом деле это одно заблуждение, вызванное, может быть частью заметками, помещаемыми в журнале охоты… Там то и дело Скотты да Новотни, что ни шаг – сотни да тысячи. Иной заплатит полтысячи за двустволку да еще безгранично, на всю Русь православную, удивляется такой дешевизне. Словом сказать, не шутя можно подумать, что у нас в России – совершенно невозможно достать порядочное, дешевое ружье центрального боя.
А между тем у нас есть фабрики, у нас есть оружейники, которые, ей Богу, не уступают ни одному из несуществующих знаменитостей… Один из уважаемых сотрудников журнала, много повозившийся над ружьями центрального боя, пять лет тому назад плохо веривший моему слову, в настоящее время на три четверти согласился с тем, о чем я говорил давным давно, о чем говорю теперь с вами, молодые друзья мои. Говорю я много лет все одно и тоже, все одна и та же заветная мысль назойливо рвется вперед, и хочется мне видеть, чтобы все порядочные русские охотники, не исключая и простолюдинов, признали централку ружьем, оценили ее по достоинству и обзавелись ею… Хочется мне дождаться того времени, когда русские охотники бросят блажь сплавлять за границу отечественные рубли, или непосредственно или чрез магазины, наплюют на какие то чоки и перестанут гоняться за пустяшными игрушками вроде спичечницы—«Хлоп – и огонь».., Хочется верить, что не всегда же мы останемся безучастны к нашему отечественному производству, оружейному и гильзовому, которое в настоящее время стоит так высоко, что может смело конкурировать с хваленым английским, и несравненно дешевле заграничного, потому что оно свое…
Я не удивляюсь, что наши богачи тянутся за заграничной штучкой. Прочел Вакселя и шабаш, – ничего, говорит, нет лучше английского ружья; но если вы потрудитесь заглянуть в наши оружейные магазины, то убедитесь, что дешевые английского производства ружья – стоят несравненно ниже бельгийских и французских в ту же цену; только в России и могут находить сбыт эти поленья и по бою, и по отделке. Я не удивляюсь, что многие охотники бросаются в магазины разбирать заграничный брак, о котором печатают столько громких реклам, но мне непонятно, почему до настоящего времени так туго идут ружья фабрики Беккера, ружья во всех отношениях превосходные. Не потому ли, что нашим оружейным магазинам несравненно выгоднее вести торговлю заграничными ружьями, на которых можно, благодаря щедрости русского барина, нажить 100%, а на ружье Беккера – взять более 20-25% может быть не пришлось-бы.
Почему-бы то ни было (говорю не с целью укора), но тем не менее грустно видеть, что в деле этом страдает главнее всего – русский, располагающий небольшими средствами, охотник, страдает потому, что за ту цену, за которую дадут ружье и Беккер и старик, Яхимек, ничего подобного не достанешь в наших оружейных магазинах.
Ружья заграничного производства (преимущественно Литихские и Льежские), центр. боя, несмотря на высокую пошлину, в последние года стали очень недороги: за 65—75 р. можно иметь ружье из столичных магазинов (Эйхтмейра, Лежена и др.), которое вполне удовлетворит невзыскательного охотника-провинциала и будет служить. Я имел такие ружья, много их видел, бил из них дичь, но все-таки обязан сказать по справедливости, что они не могут быть поставлены на одну доску с ружьями Беккера и Яхимека: – и по общему виду, и по выполнению, наши отечественные – в ту же цену – несравненно лучше, изящнее и надежнее.
За 60-70 рублей вам дают в оружейном магазине ружье М. Татber или Rongé. Вы получаете маленькое, красивенькое и чистенькое ружьецо с проволочными стволами – и остаетесь им довольны, тем более, что на 40-50 шагов бьют эти ружья довольно хорошо. Но., вы начинаете стрелять – месяц, два, год, и замечаете, что и с экстрактором что то неладно, потому что он не пришлифован как следует, и винтик от курка остался где то на болоте, и ложа у замка как будто надкололась… Начинаете вглядываться внимательнее – и вам вдруг становится ясно, что и самая планка между стволами как будто малость кривовата – и курки тупоносы и чем больше вы вглядываетесь в ружье, тем сильнее загорается ненависть к нему, и тем жальче становится ваших денег. Впрочем, ничего удивительного. Если вам магазин продает за 60 р. заграничное ружье, следовательно цена ему без пошлин и комиссионных – около 30-35, а согласитесь сами, какое же может быть ружье за 35 р., когда в ружейных магазинах берут эту сумму за пару замков. Что из этого следует? Из этого следует, молодые друзья мои, что Беккер, не платя пошлин и не взимая комиссионных, мог бы вам дать такое ружье за 35 р. Но такого ружья вам Беккер не даст, потому что у него нет дюжинной сборки, потому что он мастер-фабрикант, дорожат своей репутацией, которая прочно установилась за фирмой десятки лет. За 60-70 р. Беккер имеет полную возможность дать лучшее ружье, нежели заграничное сторублевое, и это ружье будет чистой и прочной отделки, с хорошим боем и кроме того имеет еще что то такое, чего недостает заграничным ружьям, исключая французских, – мастерских: ружья Беккера щеголеваты, в них виден вкус.
«Еще одно последнее сказанье» – молодые друзья мои! Я горячий поклонник ружей Беккера, – я уважаю Беккера, потому же, почему уважаю нашего соотечественника Лощагина, производящего отличные спички. Я люблю все отечественное, но люблю только то, что хорошо.
Поставщик Его Величества Государя Императора, Варшавский фабрикант К. Ю. Беккер, может быть меньше нуждается в нас, нежели мы в нем, но несомненно однако и то, что усилившийся спрос может понизить цены на все охотничьи принадлежности, а это прямая выгода русского охотника, мало того – в этом кроется расширение производства, которое не может не отразиться благодетельно па благосостоянии целой страны.
20 Ноября 1882 г. Г. Короп.
Дмитрий В. (Вилинский)
Картина Александра Маковского