“Природа и охота” 1898.3
—Степанида!
— Ась? Чего вы, барин?
— Тепло сегодня на дворе?
Аким Сергеич отворил дверь спальни и, запахивая халат, вышел в столовую, где толстая, розовощекая, молодая баба прибирала посуду.
— Такая теплынь — и толковать нечего. Уж больно хорошо, словно в петровки, — подняла на барина свои веселые глаза Степанида.
— Врешь все ты.
— Ей-богу, барин, хорошо! Да чего мне врать? Аким Сергеич оделся в тужурку и отправился на крыльцо.’
Свежий апрельский воздух с пронизывающей сыростью от только-что оттаявшей земли охватил его лицо, пробрался за воротник и под рукава. Небольшой ветерок, донося запах навоза со скотного двора и еловых стружек с новой стройки, дул прямо в нос Акиму Сергеичу. Он отвернулся и чихнул. Легкий озноб пробегал по всему телу.
— А ты говоришь: «теплынь»! — с досадой крикнул он Степаниде, уже успевшей где-то набрать тряпок и принявшейся заполаскивать их в яме под водосточной трубой.
Она стояла задом к Акиму Сергеичу, показывая подмоченный подол платья и голые до колен, красные, обветренные ноги, погруженные по щиколку в ледяную снеговую воду.
— Тьфу! —даже плюнул, глядя на нее Аким Сергеичъ.— «Экая силища, экое здоровьище!»
— Да какого же еще тепла надоть? — удивилась Степанида, разогнув спину и оборотя к барину потное лицо. — Я белье успела два раза высушить на одной веревке.
Аким Сергеич только махнул рукой и, щуря глаза от солнца, стал вглядываться в окружающие предметы.
Все было залито яркими полуденными лучами. На непросохшей земле, маслянистой и славно покрытой местами радужной слюдой, сверкали бриллиантовые искорки. От барскаго дома к людскому флигелю, журча и пенясь, катился ручеек; местами он разливался в широкие лужи и в этих лужах зеленела обмытая в корешках травка. Подобравшись к возу у конюшни, грязный, облезлый телок медленно жевал сено и отгонял хвостом комаров. В одной из луж с увлечением купались воробьи, не обращая внимания на близкое соседство собаки, лежащей врастяжку на берегу этой лужи. Ворона, разинув рот, смирно сидела на коньке флигеля и поглядывала на помойную яму. Около скотного двора, на высохшем бугорке, копались куры, выскребывая в земле ямки, набрасывая на себя пыль и отряхиваясь.
И стоящая в холодной воде Степанида, и купающиеся воробьи, и разинувшая рот ворона, и первые комары около телка, и растянувшийся па сырой траве Шарик— все это ясно говорило Акиму Сергеичу, что на дворе стоит прекрасный, теплый весенний день. Несмотря на это, он продолжал зябнуть, переминаясь ногами на ступеньках крыльца и плотнее застегивая тужурку; наконец, он почувствовал ломоту в коленках и вернулся в комнаты.
«А все-таки сегодня можно будет идти на тягу, — с радостью подумал Аким Сергеич. — К вечеру ветер стихнет, и долгоносые донжуаны потянут азартно». Он с увлечением принялся за сборы. Несколько раз прочистил и просмотрел на свет стволы своей зауэровской централки, потом принялся снаряжать патроны.
Услыхав эти сборы, красный ирландский сеттер Гленкар вылез из-под рояля, где мирно спал с самого утра и, словно сумасшедший, бросился к Акиму Сергеичу, выбив у него из рук мерку с порохом.
— Чувствуешь? —спросил его Аким Сергеич, указывая на ружье и патронницу.
Гленкар, размахивая пером, неистово запрыгал около хозяина, норовя ткнуть мордой в его лицо.
— Рад, шельма, рад?
Гленкар продолжал извиваться перед хозяином и вдруг нетерпеливо залаял.
— А вот, Гликарушка, есть злые люди, которые желают, чтобы запретили весеннюю охоту, —говорил Аким Сергеич собаке. — Тогда что нам с тобой делать, а? Лишат нас самого лучшего удовольствия. Грех им, грех…
Аким Сергеич с нетерпением дожидался вечера. День, казалось ему, тянулся бесконечно. Он знал, в котором часу должна начаться тяга, но не вытерпел и отправился раньше.
Перед уходом он поспорил со Степанидой относительно обуви. Баба принесла ему, тщательно ею вымазанные касторкой, болотные сапоги, а Аким Сергеич требовал достать ему теплые высокие ботики.
— Да нешто теперь зима? — вытаращила глаза Степанида.
— В лесу холодно, еще лед есть.
— Какой жe холод, когда босиком можно?
— Хорошо, у тебя железные ноги.
— Вас и куры просмеют.
— Пускай смеются, а ты все-таки давай мне ботики.
Степанида принесла меховые ботики и долго смеялась над барином, показывая свои белые, роскошные зубы. В лесу, выбрав местечко посуше, Аким Сергеич первым делом принялся ломать лапник и делать себе ложе. Навалив целую кучу веток и сухой травяной ветоши, он уселся на эту кучу с ногами, по-турецки, и закурил папиросу.
До этого дня была скверная погода и Аким Сергеич в первый раз вышел на охоту. Он с упоением вдыхал в себя острый специфический лесной воздух и прислушивался к голосам птиц. Кругом все дышало той мошной, напряженной жизнью, какую дает только весна. Хотя не пел еще соловей и не куковала кукушка, но тысячеголосый птичий концерт гремел среди деревьев, начинавших развертывать свои клейкие, пахучие почки. Шумело небо со стаями проносившихся гусей, журавлей, уток, с дрожащими нотами бекаса и свистом крыльев нырков. Шумела земля бурчащими, плескающимися ручейками и хлопающей почвой, осаживающейся в подмытых водой ямках.
„Находятся же люди, намеревающиеся лишить нас такого наслаждения!“—думал Аким Сергеич, поддаваясь прелести окружающей обстановки.
Но весь восторг его мигом пропал, когда он почувствовал, что куча хвороста под ним осела и превратилась в тонкий блин, и холодная сырость стала пробираться к нему под брюки. Он поспешно встал и снова принялся ломать ветки и увеличивать толщину своего ложа.
Занятый этой работой, он только слышал, а не видал первого вальдшнепа, протянувшего над его головой. Аким Сергеич пожалел упущенную дичь и решил быть внимательнее. Он стоял теперь на ногах, лицом к западу, балансируя на высокой куче хвороста и смотря в оранжевое небо. Около него смирно лежат Гленкар, морща нос и втягивая в себя подозрительные для него запахи. На вид собака казалась покойной, на самом же деле она волновалась, что выдавали вздрагивание тела и напряженно уставленные глаза.
Аким Сергеич уже слышал нескольких, протянувших стороной долгоносиков. Но вот и близко послышалось: хоррр, хоррр, цс… Аким Сергеич увидал ясно вырисованную на фоне неба фигуру вальдшнепа. Быстро вскинув ружье и аккуратно прицелившись, Аким Сергеич покачнулся на своей куче лапнику и… пропуделял. Ушибленный упавшим на него хозяином, Гленкар жалобно взвизгнул и отскочил в сторону, в лужу. Вымочившись, он стал отряхиваться и снова полез на хворост, под ноги хозяина.
Выругавшись, как только может выругаться раздосадованный охотник, Аким Сергеич вставил в правый ствол патрон и снова стал ждать.
В лесу быстро темнело. Певчие птички смолкали, за то азартнее затоковал бекас и зачуфыкал тетерев. Далеко где-то постукивали ружья. Аким Сергеичъ с завистью прислушивался к этим выстрелам. Он еще пропустил пару вальдшнепов, впрочем, протянувших без голоса и низко над лужайкой.
Но вот снова близко раздался хрип лесного кулика. Вальдшнеп тянул стороной. Аким Сергеич снял картуз и бросил его кверху. Вальдшнеп под прямым углом повернул на мелькнувшую меж деревьев шапку, и Аким Сергеич убил его почти над самой головой. Повесив птицу к поясу, он сел отдохнуть, закурил папиросу и послал обиженного Гленкара принести картуз.
Становилось все темнее и темнее. Тяга кончилась. Аким Сергеич отправился домой. Он немного заблудился в темноте, выбираясь из лесу, попал в болото, зачерпнул калоши и, усталый, запыхавшийся, вышел, наконец, на дорогу. Под ногами было жестко, трава шуршала. Аким Сергеич нагнулся и потрогал ее руками.
— Мороз! — с ужасом прошептал он и заторопился домой.
«Чёрт знает, что я делаю над собой! И есть же такие чудаки, такие глупцы, которые защищают весеннюю охоту, — думал он, забыв прежние мысли. —Да что в ней такого? Малодобычливая, короткая, трудная, она, по-моему, выеденного яйца не стоит. Сколько труда, а в результате — одна простуда… Наслаждение природой! Да кто же мешает наслаждаться и без ружья?.. Одне придирки…»
Акиму Сергеичу стало вдруг совестно перед женой и детьми, которых он оставил в столице и которым объяснял свой ранний отъезд в деревню хозяйственными делами, хотя на самом деле все хозяйство было на руках управляющего.
— Словно мальчишка увлекаюсь, обманываю, — шептал он, едва шагая по застывшей, проваливающейся грязи. — Убил одного вальдшнепа… А зачем он мне? На кой чёрт?..
Гленкар, уныло опустив голову, брел за хозяином, изредка протягивая морду к его поясу и принюхиваясь к висевшему удавленником вальдшнепу.
В доме уже давно зажгли огни и свет их, приятно рассеивая тьму, манил к себе. В зале на большом круглом столе пыхтел самовар, обставленный закусками и винами.
Посмотрев на этот стол, Аким Сергеич сказал кухарке:
— Молодец, Степанида!
Он переменил одежду, залез в валенки и с наслаждением принялся за закуски и чай с ромом. Гленкар, проглотив ломоть белого хлеба с маслом, забрался под рояль и моментально уснул.
В комнатах было тепло, но, закусивши, Аким Сергеич, к великому удивлению Степаниды, приказал затопить камин в гостиной. Усевшись против огня, он разулся и принялся натирать спиртом пораженные ревматизмом ноги. Ногам стало легче, зато в пояснице ломота все увеличивалась. Аким Сергеич принялся уверять, обманывать сам себя, что он никогда больше не пойдет на вечернюю и утреннюю охоту.
— Нет, больше дурить не стану — крышка! — вслух произнёс он, поднимаясь с кресла.
Он отошел от камина, снял халат, лёг ничком на диван и приказал Степаниде растирать шерстяным чулком спину.
В. Сысоев.
Художник Сурьха В.Н.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”