“Природа и Охота” 1879.10
(Из доброго старого времени).
В начале шестидесятых годов мне был подарен месячный щенок — сучка, от выписанных из Англии пары чёрных сеттеров. В то время чёрные сеттера были довольно редки в Петербурге, и я этим подарком очень дорожил, в надежде вырастить себе такую же отличную собаку, какими были отец и мать сучки. В августе месяце я вернулся с дачи в Петербург и приказал прислуге ни под каким предлогом не выпускать без провожатого моего трёхмесячного щенка, которому я дал кличку Нимфа, на двор нашего дома, зная понаслышке ловкость петербургских собачников в воровстве собак.
Щенок вырос, на шестом месяце перенёс чуму и достиг восьмимесячного возраста благополучию.
Но несмотря на все принятые мною предосторожности и строгие приказания прислуге, моя Нимфа пропала во время моего отсутствия из квартиры. Всякий охотник может представить себе моё отчаяние, когда я получил такое неприятное известие… Я ходил чуть не до самого вечера по соседним улицам, свистал, звал на кличку… Собака пропала и все поиски были напрасны!..
По расспросам оказалось, что в этот несчастный день человек мой, позабыв утром покормить Нимфу, выпустил её погулять на двор: в воротах она увидала какую-то собачонку, бросилась к ней, а когда мой человек пошёл за своим пальто и фуражкой, то Нимфы и след простыл. На этом основании я предположил, что Нимфа, заигравшись с собаками, забежала далеко от дому и была поймана каким-нибудь собачником.
На другой день я поехал в контору «С.-Петербургских Полицейских Ведомостей» и подал записку для напечатания, в которой говорилось, «что такого-то числа и месяца сбежала собака — сеттер, приметы такие-то, а кто её доставит туда-то или укажет, где она находится, тот получит приличное вознаграждение».
Воображая, что за деньги собачники мне приведут мою Нимфу, я не подозревал что, употребив фразу «за приличное вознаграждение» я себе дело портил. Впоследствии я узнал от собачников, что приводить им по такой публикации нет расчёта: «приведёшь, бывало, собаку, — говорили они, — а тебе и дадут только один рубль, да и говорят: за такую собаку это приличное вознаграждение! А другой ещё пристанет с расспросами: где взял, когда, да ещё приведет полицию!»
Прошла неделя после напечатания объявления в томительном ожидании: никто не является ни с собакой, ни с известиями о ней. Решаюсь сам отыскивать собачников, припомнив, что видел продавцов собак па Невском проспекте. Начались мои ежедневные поездки по Невскому, но как на зло в продолжение целой недели я не видал ни одного продавца. Наконец, я увидал у часового магазина Мозера, против Гостиного двора, нечто в роде отставного солдата, который держал на веревочке чёрную собаку — помесь водолаза с дворняшкой. Я к нему; рассказал в чём дело; он меня выслушал очень внимательно, переспросил приметы моей собаки обещал через три дня дать ответ. На вопрос мой — где же я его увижу, отвечал: вы сюда приезжайте к трём часам, я вас буду ждать.
— А где же ты сам живешь?
— На Петергофской дороге на даче Б**, я там дворником состою. Вы спросите Петра Ежова.
Пообещав ему 10 руб. за розыски, я с радостью поехал домой и с нетерпением ожидал условленного свидания.
В назначенный день, за полчаса до условленного времени, я уже был у магазина Мозера и ходил взад и вперёд по Невскому поджидая прихода Ежова. Проходив понапрасну часа три, я подошёл к продавцу бумаги, сургуча и тому подобных мелочей, стоявшему у лестницы магазина Мозера и замеченному мною ещё при первой моей встрече с Ежовым, и спросил не видал ли он сегодня того человека, который дня три тому назад продавал черную собаку?
— Нет-с, не видал. Да он с тех пор сюда больше и не приходит: знать свою собаку продал!
Что делать? Рассказал собачнику, что отыскиваю свою собаку, рассказал ему её приметы, а он-то, может быть, и украл её!
Вот промах-то дал!.. На следующий день в восемь часов утра я поехал на Петергофскую дорогу.
Ближайший мелочной лавочник указал мне дачу Б***. На даче ставни заколочены, ворота заперты. Отворил калитку: двор занесён снегом, но в нём протоптана дорожка куда-то на задний двор.
Мой извозчик пошёл отыскивать дворника и через четверть часа возвратился в сопровождении какого-то крестьянина, с густою чёрною бородою и в нагольном полушубке нисколько не похожего на Ежова.
— Ты дворник здешней дачи? спрашиваю я его.
— Дворник; а вам что угодно?
— Давно ты здесь дворником?
— Да вот будет года с три, как я при этой даче состою.
— Есть ещё при этой даче дворник, или нет ли у тебя помощника?
— Нет, акромя меня здесь никого больше, нет. Здесь зимой какое дело? Никого мне больше не надо, я и один справлюсь.
— Мне сказывали, что здесь живет отставной солдат, который торгует собаками?
— Нет, здесь из таких никто не живет, а вот на той даче, напротив нас, там бывают разные собаки, может там и продают! При этом он очень усердно почесал себе ниже спины.
— Которая же это дача?
— Да вон большая, деревянная; на дворе ещё деревянная стройка.
Проехали к указанной даче и опять, мой извозчик пошёл отыскивать дворника. Здесь дворником оказался отставной солдат.
— Нет ли здесь продажных собак? спросил я его.
— Нет, а вам каких надо?
— Охотничьих.
— Барин-то приезжий в Петербург, поясняет ему извозчик, — и скоро опять в Москву должен ехать; так вот и торопится купить себе собаку-.
— Ну так вы лучше, ваше благородие, поезжайте в Прядильную улицу и спросите там Ефима Васильева, сапожника; у него можете купить себе собаку; он этим занимается.
— Да он не отставной ли солдат?
— Нет, не солдат; он кажись, ваше благородие, из вольно отпущенных, из дворовых; а впрочем, Бог его знает! Бороду бреет; прежде был сапожником, да вот годов с восемь как бросил сапожное мастерство, да за собак принялся.
Заметив разговорчивость этого отставного солдата-дворника, я полюбопытствовал узнать от него некоторые подробности о Ефиме Васильеве и между прочим спросил имеет ли он свой собственный завод охотничьих собак.
— Какое завод! Где увидит хорошую собаку — и украдёт, а потом продаст.
— Значит одного обидел — другого наградил, замечает извозчик.
— У него, ваше благородие, на квартире прямо против двери, за перегородкой, и сидят собаки. На дворе сказывали мне, у него есть чуланчики, да сарайчики: он и там собак держит. А когда и ко мне на дачу приводит; здесь продержит дня два или три и опять уведёт куда-то. Он мне за прокорм этих собак платит.
Все это он мне рассказывал с некоторою насмешливостью и с полупрезрением, не подозревая в простоте своей души, что он делался помощником собачника, укрывая у себя ворованных собак, которые припрятывались Ефимом подалее от своей городской квартиры.
Поехали в Прядильную улицу. Так как отставной солдат не помнил фамилию хозяина дома, в котором жил Ефим Васильев, то пришлось с расспросами обратиться к городовому.
— Нет, здесь не знаю никакого такого Ефима Васильева — собачника, отвечает мне городовой; — да здесь кажись таких и нет вовсе. Какой это такой собачник?
— Он, говорю я ему, — и сапожным мастерством занимается и собаками торгует.
— Так это Ефим — сапожник! Пьяница! сколько раз мы его в полицию брали! Пожалуйте, вот в этом деревянном доме, я вас провожу туда.
Мы пошли; извозчик поехал за нами шагом. Дорогой я рассказал городовому, что отыскиваю мою пропавшую собаку и ежели я её увижу в квартире Ефима, то пришлю за ним моего извозчика, а потому и прошу его подождать меня на улице.
— Нет, так нельзя, возразил городовой, — заметят, что я кого-то у ворот поджидаю и догадаются, а я лучше уйду на соседний двор, вы туда за мною и пришлите вашего извозчика.
Через калитку старого, одноэтажного деревянного дома, вхожу во двор, по обеим сторонам которого и на заднем плане виднеются тоже старые, полуразвалившиеся сараи и сарайчики; на дворе мусор, разбитые кадки и валяющиеся обручи, полузанесённые снегом.
Грязное крылечко, с деревянною лесенкою в три-четыре ступеньки, вело к двери когда-то обитой войлоком и клеенкой, вместо которых теперь висели на ней какие-то лохмотья. За этою дверью шел темный коридор, в котором я с трудом отыскал вторую, тяжелую дверь. Как только я её отворил, так на меня пахнуло сильно удушливым воздухом, ясно убеждающим, что в квартире этой постоянно находится большое число собак.
У окна, направо, сидела за деревянным крашеным столиком женщина лет тридцати и чинила какое-то грязное ситцевое платье; по стенам, на полках, стояли ряды сапожных колодок различных величин. Довольно изношенное лицо, толстые губы, несколько ввалившиеся, чёрные, все ещё красивые, бойкие глаза, хотя и говорили не совсем лестно об этой личности, но нельзя было не сказать, что она была когда-то хороша собой.
— Что вам угодно, спросила она меня, Оставив свою работу.
— Дома Ефим Васильев?
— Ефима нет дома, а вам его на что?
— Мне хочется купить охотничью собаку.
— Подождите, он скоро придет. А вам кто о нём сказывал? Я вас не знаю.
— Немудрено, я приезжий из Москвы, и у него в первый раз, а сказывал мне о нём дворник с дачи К**.
— Вы лучше оставьте ваш адрес и скажите какую вам собаку надобно, может вам такую Ефим и приведёт. Вам что же его ждать? Он может скоро придёт, а может и до вечера не придёт.
— Я немного подожду, а на всякий случай напишу ему адрес… Мне бы хотелось купить сеттера или пойнтера, только не старого, а так месяцев семи или восьми и преимущественно сучку.
Адрес я написал не свой, а моего близкого знакомого, о чём и хотел его уведомить немедленно по выходе из квартиры Ефима.
Женщина эта, называвшая себя женою Ефима, вызвала из-за перегородки, разделявшей её комнату пополам, девочку лет восьми, худенькую, бледненькую, с плутовскою физиономией.
— Поди, Лиза, сказала она ей, — погляди отца: нет ли его в лавочке или в кабаке, да позови сюда, слышь?
Девочка накинула на голову большой серый, пожелтевший от времени платок, окинула меня глазами с головы до ног и быстро проскользнула в выходную дверь.
Я сел па стул и стал подробнее рассматривать квартиру, занимаемую собачником и его семейством.
Комната в два окна; в углу налево стоит печь, от которой к наружной стене идет деревянная перегородка. Стены закоптели от дыму; пол страшно грязный; он потерял свой естественный цвет, и приобрел новый тёмно-серый, с прожжёнными, в иных местах, черными пятнами. Два, три стула, с продавленными камышовыми сиденьями, крошечный комод, да этажерка с расставленными на её полках стаканами, рюмками, чашками и чайником составляют все убранство жилища.
Через четверть часа девочка вернулась и объявила, что отца нет нигде.
— Уж и не знаю, куда он девался, сказала его жена. Пойду-ка я его погляжу.
Она вышла, надев на голову тот же старый серый большой платок, а девочка спряталась за перегородку.
Как будто от нечего делать, я начал посвистывать, желая тем дать знать Нимфе о моем присутствии. Ежели она за перегородкой, думал я, то услышавши мой свист, она мне даст знать о себе радостным визгом или лаем. Мне показалось, что за перегородкой вслед за моим свистом что-то зашевелилось, но через секунду все опять затихло, и я сидел молча целых полчаса в ожидании возвращения жены Ефима.
Наконец, она вошла, бросила свой большой платок на стул и обратившись ко мне сказала:
— Напрасно вы, барин, говорите, что собаку покупаете: вы свою ищете. Да ещё с полицией! Разве это хорошо?
Я. несколько сконфузился от такого неожиданного для меня оборота дела, и стал уверять, что я действительно покупаю себе собаку.
— Нет, ищете. Вы уж так прямой говорили бы, а то прикидываетесь что покупаете!
И тут не удалась моя хитрость! А казалось, как хорошо я всё придумал!
Выхожу на улицу и вижу, что мой извозчик разговаривает с каким-то дворником с метлой.
— Вот, сударь, этот дворник говорит, что у Михаила Архангела живет другой собачник, Степан Семенов, в доме Ф***, в переулке, недалеко от церкви. И к нему можно будет съездить.
— Поедем к этому. Спасибо что научил, сказал я, обращаясь к дворнику.
— Не на чем, отвечал он мне и принялся очень усердно сметать снег с тротуара.
— Не понимаю, говорю я извозчику, как жена этого собачника проведала что я собаку розыскиваю.
— Вот оно что!.. Вы, сударь, как были у собачника, то оттуда выбежала сначала девочка в старом платке, и опять скоро вернулась домой; потом из дачи вышла какая-то женщина и ушла за угол в переулок; сейчас после неё из переулка вышел мущина и подошёл ко мне, — спрашивает: «Ты кого ждешь?»
— Барина, говорю. — «К кому же он сюда приехал?» спрашивает опять. — Я говорю — приехал барин собаку покупать, потому едет в Москву и торопится. — «А где твой барин живет?» — спрашивает он опять. Я говорю, — во 2 линии на Васильевском острове.
— Вот мы этим и напутали: я дал один адрес, а ты другой.
— Что же вы, сударь, мне раньше не сказали, как мне говорить следует.
— Куда же этот человек пошел?
— Ушел в дом напротив, вон в этот каменный, что немного наискосок от нас будет.
— А городовой где?
— Все там же, пе выходил на улицу.
Поехали к городовому, которому я и рассказал все виденное и слышанное мною. Затем сказал ему, что я за отыскание моей собаки даю 10 руб., и что ежели он мне ее отыщет, то и получит эти деньги. Рассказав ему приметы моей собаки, я просил его замечать за Ефимом, подозревая что он мою собаку, ежели она у него находится, уведёт куда-нибудь в другое место.
— Рад стараться! Буду глядеть, и другим скажу, чтобы тоже глядели. Вот ежели он в сумерки поведёт, тогда пожалуй и не заприметишь. А,вы, лучше теперь поезжайте в контору, да и попросите помощника надзирателя, чтобы он у Ефима осмотр сделал, а я вас буду поджидать здесь, буду ходить по улице.
Я его поблагодарил за совет и сказал, что еду к другому собачнику, а потом и подумаю, как мне надо будет действовать. Приехали к Михаилу Архангелу, отыскали дом Ф***; дворник рассказал, как пройти к Степану-собачнику. Через низкие порота старого каменного дома я вошёл на узкий, грязный двор; слева тянулись ледники и сараи для дров, а в конце двора, мимо кучи навоза, я опустился по нескольким ступенькам в подвальный этаж каменного флигеля. Через отворенные двери в коридорчик выходил сырой воздух, пропитанный мыльными парами: тут была прачешная, а напротив—квартира Степана Семёнова. Я постучался в дверь, послышался лай маленькой собачки.
— Молчать, Жак, молчать! говорил за дверью женский голос; потом послышалась какая-то возня и как будто стук палкой по полу.
Через полуотворенную дверь женщина в коротком сером пальто, спрашивает: — „Что вам угодно?“. Я объясняю и вхожу.
— Да Степана-то нет дома; вы приезжайте часа через два, Степан обещал прийти обедать, а не то напишите ваш адрес, он к вам сам придет.
Женщина подала мне стул и просила присесть. Ко мне подошёл довольно породистый, по видимо старый, белый сеттер и обнюхал меня. Женщина на него закричала, и он быстро спрятался под кровать, стоявшую в правом углу у небольшого окна. На этой кровати, покрытой ситцевым, старым и грязным одеялом, лежали два кинг-чарльза; из-под кровати высовывалась голова чёрно-пегого пойнтера, привязанного к ея ножке короткой веревкой. Подле кровати у окна стоял стол, а под ним сидела рыжая собачонка из породы мышеловок.
Женщине этой казалось с небольшим двадцать лет; несколько вздёрнутый нос, большие серые глаза, глядели прямо и открыто, говорили о её беззаботном характере и располагали к откровенности.
— Какую же вам собаку надобно? — спрашивает она бойко и развязно.
— Пойнтера или сеттера.
— Вот, купите этого белого сеттера, породистый.
— Да он стар.
— Правда, что стар; да говорят на охоте очень хорош.
— Ежели бы я указал Степану на одну собаку, то достал ли бы он её мне?
— Ах, барин, что это вы говорите!
— А что? разве этого не делают? я заплачу сколько следует. — Делать-то делают, да вы уж лучше сами об этом Степану скажите; он может для вас и сделает.
— Я через два часа опять сюда приду, а Степану скажите, чтобы он меня пообождал, ежели ранее меня придёт, и не уходил бы.
Поехал я в ближайшую кондитерскую, принялся было за чтение газеты, да как-то не читалось: все мысли вертелись около предстоящей встречи с собачником Степаном. Просидев эти два часа, я опять поехал к Михаилу Архангелу. Вхожу уже в знакомую мне квартиру, а хозяйка встречает меня следующей фразой:
— А разве так хорошо делать? Вы ищете свою собаку, а говорите, что купить хотите! Разве это хорошо?
— Как ищу? я покупаю.
— Да так, ищете! Вы сегодня тоже и у Ефима были, да ещё и с полицией! Обманом хотите: обманом вы ничего не сделаете! Нечего делать, — пришлось рассказать ей откровенно все мои поиски, и просить помочь мне отыскать собаку. Она прослушала меня очень внимательно и сказала:
— Вот так-то лучше! Так прямо и говорите, что хотите, чтобы вам вашу собаку разыскали, а то полицию просите!
— Почему вы знаете, что я сегодня был у Ефима?
— Мало ли что мы знаем! Да теперь я чай, уж и все знают, что вы собаку ищете.
— Когда же Степан будет, дома? когда я могу его видеть?
— А не знаю, когда будет дома; должно быть не ранее вечера, если теперь не пришел. Он к вам завтра утром беспременно придет.
В это время из-за перегородки вышел высокий мущина с усами и бритым подбородком, смуглый, черноволосый и рябой; его лицо показалось мне знакомым.—Его сюртук и брюки, хотя поношенные и местами лоснившиеся, отличались хорошим покроем; воротники рубашки, смятые и нельзя сказать чтобы очень чистые, отложены были па довольно красиво завязанный галстух.
— Позвольте узнать вашу фамилию, сказал он мне очень вежливо с низким поклоном.
— Для чего это вам нужно знать?
— Да так-с, уж позвольте узнать! говорил он, опять кланяясь.
Я сказал мое имя и фамилию.
— Вы не изволите ли быть двоюродным братом Алексея Андреевича? спрашивал он, кланяясь и радостно улыбаясь. — Да, он мне двоюродный брат.
— ГИу, так и есть-с; я вас сейчас же узнал по голосу-с и вышел-с; да все боялся-с ошибиться-с: вы оченно бакенбардами обросли-с, так трудно-с вас по лицу-то узнать-с.
— Почему же вы меня знаете?
— А вот-с вы меня и забыли-с; я у них служил-с когда они еще в полку были-с, я-с Епифан-с.
— Ну, теперь вспомнил. Каким же манером ты сюда попал? Брат вышел в отставку и уехал к себе в деревню. — Так точно-с. Мы, как вы сами изволите знать-с, как женили Алексея Андреича, так в скорости отставку взяли и поехали к себе в вотчину-с. Они меня там-с на волю-с отпустили-с, по ахту-с всех дворовых-с отпустили. Вот я сюда и приехал-с, места искать-с, да вот-с, пять месяцев не могу себе приискать-с. Правда выходили места-с; это точно-с, что выходили-с, да все не то, чтобы хорошие-с: жалованье маленькое, работа тяжелая-с, так на эти места и идти не хочется-с. Вот я здесь и живу-с, да кое-каким портняжничеством занимаюсь. Я ведь тоже у портного в малолетстве-с в Москве мастерству учился-с.
— Помоги мне пожалуйста, Епифан: попроси Степана, чтобы он мне мою собаку отыскал.
— Уж будьте покойны-с; я ему скажу, чтобы беспременно отыскал-с. Он человек хороший с; мы с ним в одном полку служили; его барин тоже на волю отпустил-с. Мы к вам завтра-с с ним утром придем-с, не извольте беспокоиться-с, будет сделано-с.
Вот какая случайность помогла мне заручиться рекомендацией собачнику!
Епифан, в одном сюртуке и без шапки, проводил меня по двору, подсадил в сани, застегнул полость, не переставая уверять меня, что Степан употребит все свои старания для отыскания моей пропавшей собаки.
На другой день, около девяти часов утра, ко мне явился Епифан со Степаном. Степан, войдя ко мне в кабинет, быстро окинул своими светло-карими глазами все в нем находившиеся предметы, и упорно остановил взоры на мне, желая разгадать, что, у меня происходит на душе. Степан невысокого роста, сухощавый, с острым носом и впалыми щеками, па которых при его улыбке образовываются две глубокие морщины; одет он в засаленную дубленку, шея повязана туго грязным цветным платком, на ногах высокие охотничьи сапоги. Я рассказал ему приметы моей собаки; он выслушал все терпеливо, а потом сказал, что он мою собаку очень хорошо знает. Это меня очень удивило, а отчасти и обрадовало.
— Почему ты её знаешь, спрашиваю я его.
— Как не знать! Вы с ней, да с вашей легавой, каждое утро гулять ходили; я вас сколько раз встречал, только фамилию вашу не знал. Мне стоит только раз увидеть собаку, а уж я её потом никогда не забуду, хоть через десять лет встречу и тогда скажу чья это собака!
— Тем лучше, постарайся её мне отыскать. Сколько ты хочешь за хлопоты?
— Сколько пожалуете! Я для вас и так постараюсь сделать.
Я сказал сколько назначено мною за разыскание собаки и на первый раз на расходы дал ему два рубля, предполагая, что расходы непременно будут.
— Благодарствуйте; точно, что может быть и понадобится кого чайком попоить, кого водочкой угостить; без этого нельзя. Надо порасспросить, а чтобы ваша собака была у кого из наших, так не слыхать, а собака приметная — чёрная.
— Может быть она просто по улицам бегает с уличными собаками и не может дорогу к дому найти?
— Нет-с, отвечал он улыбаясь. И это бы мы тоже знали, потому что все собаки каждое утро у театра, у Николы Морского, у Исаакия, все на больших площадях, собираются. Буду по утрам площади обходить, а если у кого из господ она, то на улицах её увидим: будет месяц, ну два, к себе приучать, а потом пойдет же с ней по улицам гулять.
— Ежели же он не будет с нею гулять, а будет в комнате держать, а гулять у себя на дворе будет выпускать?
— И это не беда! я в артели к полотерам схожу, их попрошу: полотеры всегда знают, что у кого в квартире есть! Вот худо ежели вашу собаку кто из господ из Петербурга увёз, ну тогда трудно будет отыскать, а ежели у нашего брата была, то хотя бы он в Москву продал, хоть бы в Варшаву — и оттуда вернём.
— Постарайся же, Степан, отыщи мне, я против обещанной награды еще прибавлю.
— Уж будьте покойны, все моё старание приложу.
Епифан тоже подтвердил, что Степан все свои старания приложит. Они ушли, обещаясь во всяком случае прийти ко мне через неделю сообщить о результатах своих розысков.
С этого собственно времени у меня началось знакомство с собачниками: через Степана я узнал многих из них и побывал в их квартирах, предлагая каждому отыскивать мою собаку, потому что через неделю после первого посещения меня Степаном, он объявил мне, что собака моя по улицам пе бегает, у собачников в руках не была и ими никому не продана, следовательно надо подождать, чтоб увидать её с кем-нибудь на улице.
От них я узнал, что собачник редко поведет пойманную им собаку к хозяину по публикации, в особенности когда вместо выставленной суммы вознаграждения, напечатано «приличное вознаграждение».—Приведешь бывало собаку, рассказывал мне собачник, а ко мне и начнут придираться: где взял? у кого взял? – собаку у меня отымут, денег не дадут, да ещё в ином месте и в шею вытолкают, иной раз и в полицию отправят.
— Нешто весело, говорил мне один из них, из-за собаки да с бубновым тузом по улице с сестрицей веревочкой ходить? В прежнее время, будочник, отводя кого-нибудь в полицию, надевал ему между плечом и локтем топкую веревочку петлей и, придерживая за её концы, путешествовал по улицам Петербурга. По публикации собачники приведут только тому, кого хорошо знают. Отыскивать у них собаку с полицией, тоже не всегда бывает удачно: ежели вы у одного побывали, то об этом сообщается сейчас же всем остальным. Так было и со мной, когда я в первый раз был у Ефима Васильева и Степана Семенова.
Собачники, как я сказал вначале, это бывшие крепостные дворовые люди и кантонисты военного ведомства, которым постоянная работа не по нутру, почему они и занялись лёгким промыслом — воровством собак, которое в прежнее время менее преследовалось, чем воровство другого рода.[1]
Были между ними и повара, и лакеи, и сапожники, были и псари и охотники, но все, почти без исключения, горькие пьяницы. Знал я одного собачника, Василия, бывшего псаря Казанскаго помещика Г—х, горького пьяницу, которого содержала его любовница, шившая с утра до вечера башмаки на какой-то магазин.
В трезвом виде Василий хоть куда, но пьяный — отчаянный буян. Сколько побоев перенесла эта несчастная женщина, сколько лишений от своего милого дружка! Женатых собачников я мало видал, по каждый из них жил с любовницей, и находились же такие, которые связывали свою судьбу с подобными личностями! А какая выносливая натура была у этого Василия! Однажды зимою он предложил мне походить с ним вблизи Петербурга потропить зайцев. Приезжаю я в назначенный день за Московскую заставу, где меня должен был поджидать Василий, и вижу его в старом драповом, бывшем офицерским, пальто, в парусинных штанах и в изорванных, стоптанных, женских башмаках — при восьмиградусном морозе! Я ужаснулся, не хотел идти тропить зайцев, но он меня заверил, что это „ничего-с“ и действительно проходил со мной по снегу целое утро, как ни в чем не бывало! Он знаток был своего дела: я никого не видывал кто бы лучше его тропил зайца, кто бы так, как он, мог без ошибки по первой петле указать, где лежит русак или беляк. Он вообще, был недурной охотник, и его нанимали в, эту должность, по всегда прогоняли за пьянство и буйство в пьяном виде. Я ему несколько раз советовал бросить пьянство и приискать себе какое-нибудь место.
— Трудно место найти, говорил он мне. — Вон предлагают ходить по городу пироги продавать!
— Возьми это место, советую я.
— Чтобы я пирогами-то торговал? Да меня все знакомые засмеют! отвечал он.
И жил Василий, перебиваясь изо-дня в день, пропивая заработки своей возлюбленной и занимаясь воровством собак и продажей краденых, до тех пор, пока не водворили его на место жительства в Рязанскую губернию.
Узнал я и ещё собачника, Никанора Николаева, по прозванию «Хромой», за его хромоту. Это был мещанин уже пожилых лет; говорили, что он был прежде «господский», да отпущен на волю еще задолго до крестьянской реформы. У Никанора были собственные собаки, некраденые, называемые на языке собачников прямыми, в отличие от краденых, называемых тёмными. На этом языке срубить собаку означает украсть, а выпрямить собаку означает так обставить дело, чтобы возможно было доказать на суде приобретение этой собаки не воровством, или же доказать, что она доморощенная. Относительно выпрямления собак между собачниками славился Никанор Николаев[2]. Мне раз сказывали, что с ним был следующий случай, когда он жил в Коломенской части, нанимая па дворе одного дома небольшой флигелек. Этот флигелёчек разделялся сенями на две половины: в одной жил Никанор Николаев с жильцом, нанимавшим у него угол, а в другой помещались его собаки. Однажды он привёл к себе тёмную собаку и запер вместе с прямыми, а на другой день он ушел из дому и не возвращался до самого вечера. В это время хозяин этой собаки, вместе с помощником квартального надзирателя, явился к нему па квартиру, нашёл свою собаку, но так как без Никанора его сожитель её не отдавал, то помощник надзирателя, заперев дверь в собачье отделение, приложил к дверям печать. Ночью, вернувшись домой, Никанор разбил в собачьем отделении стекло в окне, выходившем на задний двор, вытащил из собачьего отделения тёмную собаку, да две или три прямых, из которых первую увёл и спрятал у кого-то из своих знакомых, а последних пустил бегать по двору. Теперь понятны те ответы, которые давал Никанор полиции: краденых собак у него никогда не бывало; некормленые, голодные собаки разбили окно и выбежали на двор!
Собачники, занимаясь кражей собак и составляя как бы одну корпорацию, подразделяются на специалистов: одни крадут преимущественно водолазов и бульдогов, другие охотничьих собак, третьи маленьких комнатных собак; бывали между ними такие искусники, что крали последних на Невском, среди белого дня, во время прогулок собак со своими владельцами: схватить маленькую собачонку, спрятать под полы платья, и уехать на извозчике — было делом одной минуты. С раннего утра собачник шатается по улицам Петербурга и ловит ценных собак; пойманную уводит или увозит на извозчике, или к себе или к приятелю, часто-несобачнику, и просит припрятать краденую. К обеду, а иногда только к ужину, собачник возвращается домой. Утром опять на поиски собак по Петербургу, причём не забывается и посещение знакомых собачников. Перебиваясь копеечными расчётами изо дня в день, а иногда оставаясь буквально без куска хлеба, собачник дожидается дня продажи какой-нибудь из своих собак, темной или прямой, или дня, когда он получит вознаграждение за отысканную собаку. Тогда жизнь его изменяется: начинается кутеж и пьянство, с двумя тремя приятелями, а иногда и в одиночку; пьяный, свалившийся на улице, он подбирается полицией и отправляется для вытрезвления в частный дом, и у живущего без хозяйки, за все это время, собаки остаются взаперти голодными! Чтобы не оставлять собак без присмотра, в такие для него злополучные дни, собачник старается обзавестись «хозяйкой», не спрашивая на это благословения приходского священника.
Собаки содержатся на квартире, нанимаемой собачником, где-нибудь на окраине города, и непременно с сарайчиками и чуланчиками, в которых он припрятывает своих собак; даже пустые ледники служат ему для содержания краденых собак. Иногда собачник делает при своей квартире тайники для «темных» собак; так, например в сенях его квартиры вы видите кучу наложенных старых, поломанных стульев, ящиков, кадок, шаек, и тому подобных вещей; разройте весь этот хлам и вы найдете спрятанную там собаку. Собаки, скученные в одном тесном помещении, где не переменяется им подстилка, угощаемые требушиной с бойни и падалью, заражаются чесоткой, чутье у них слабеет, а иногда и совсем пропадает. Можно себе представить, какова грязь и вонь, каков воздух в квартире или вернее в комнате собачника, где сидит до десятка собак, накормленных падалью конины и редко выпускаемых на чистый воздух! Но собачнику и его сожительнице это ни почем: они свыклись с этою обстановкою и развлекаются пьянством до бесчувствия. Ежели цепную собаку собачнику опасно взять и надеть ей на шею веревочку у дома её хозяина, то он старается отманить ее в соседнюю улицу. Для этой цели он имеет в кармане кусочки говядины, по чаще всего кусочки вареных рубцов, как более дешевых; проходя мимо ценной собаки, он бросает эти кусочки, собака подбирает их и идёт вслед за ним в соседнюю улицу, где он надевает ей веревочку на шею и идет с ней или едет на извозчике до места хранения тёмных.
Кроме способа прикармливания, собачниками употребляется еще другой прием, собственно, для кобелей. Проведав, где находится цепной кобель, собачник старается заручиться какою-нибудь сучонкой в пустовке; ежели у него между его собаками нет суки в таком положении, то он старается поймать такую из числа бегающих уличных собак. С сукой в пустовке он идет на двор дома, где имеется примеченный им кобель, даже идет по лестнице до дверей квартиры хозяина этого кобеля, и потом уходит со своей сучкой в соседнюю улицу. Выпущенный из квартиры кобель, узнав носом о посещении лестницы или двора такой прекрасной и дорогой гостьей, бежит её отыскивать и попадает в руки собачнику.
Надо заметить, что собачник любит всегда ходить вдвоем с товарищем: он сам старается поймать собаку на куски рубцов или пустовку, а товарищ следит, что делается в том доме, откуда предполагается украсть собаку и заметив что-нибудь опасное, старается об этом предупредить своего товарища-собачника.
После поимки или воровства собак, собачники по вечерам собираются у кого-нибудь одного из своей шапки потолковать о впечатлениях проведённого дня и, ежели возможно, попьянствовать, проведать у собратов о вновь приобретенных, рассказать о собственной удаче и просить сообщить не откроется ли место для собственной темной[3]. У кого и где украдена собака собачник не всегда и не всем скажет из своих собратов по ремеслу, не рассчитывая на их добросовестность: иной, узнавши, где такая-то собака, пойдет к её хозяину и возьмется разыскивать, т. е. возьмёт деньги, не то укажет хозяину, где его собака, с условием не говорить никому от кого он это узнал. Мне рассказывал Степан следующий случай: его знакомый, а следовательно приятель, Красицкий, украл белого сеттера. Степан узнал хозяина этого сеттера и предложил ему за 10 руб. его отыскать. Затем пришёл к Красицкому и сказал, что нашел место его собаке, т. е. покупщика на тёмную, живущего на Васильевском острове, которому в такой-то день, в 9 часов утра, надо привести собаку. За указание адреса покупателя он выговорил себе 3 руб. В назначенный день они едут по Николаевскому мосту с собакой, а её хозяин, предупрежденный Степаном, попадается им навстречу, и таким образом находит свою собаку, а Красицкий отговаривается тем, что эту собаку только что поймал, как заблудившуюся и намерен был по возвращении домой подать объявление о своей находке в полицию.
Покупщики тёмных собак, желая увести их из Петербурга уговариваются взять собаку и заплатить за неё деньги на второй или на третьей станции железной дороги, а иногда и далее, и собачник ведёт туда запроданную собаку и сдаёт по принадлежности, во время остановки поезда. Есть и такие господа, которые прямо указывают у кого и какую собаку украсть и куда доставить им за известную плату. После этого понятно, как трудно искоренить промысел собачников, когда само общество его поощряет!
Собачник, получивши заказ на кражу или сам подметив у кого-нибудь ценную собаку, прилагает всё своё старание проведать через соседних дворников, кучеров, лакеев, в какое время такую собаку выпускают гулять, и кто именно ее провожает, ежели она одна не выпускается. В такие часы собачник стоит терпеливо на улице, поджидая свою добычу, в дрянной одеже, несмотря ни на холод, ни на ветер, ни на дождь, и без куска хлеба по целым дням, попрыгивая с ноги на ногу при сильном морозе. Чтобы показать, как настойчиво собачники преследуют намеченную ими собаку, т. е. ту, которую задумали украсть, я расскажу следующий случай, слышанный мною лично от самого действующего лица.
Однажды утром, из Галерной улицы отманил он сеттера на Сенатскую площадь рубцами, и хотел ему тут надеть на шею веревку (собака была без ошейника), схватив его за шиворот, но собака укусила ему руку и вырвалась. Он со своими, товарищем погнал собаку по Английской набережной и не дал ей вернуться в Галерную. С набережной они погнали её по Николаевскому Мосту на Васильевский Остров; на Острове пригнали к маякам у Биржи. Собака бросается от них на пристань, с пристани в воду, желая вплавь перебраться к крепости па противоположную сторону. Собачники берут ялик, догоняют плывущую собаку и вытаскивают её из воды в ялик, не обращая внимания па то, что собака им перекусала руки.
Вот ещё пример уловки собачника. Ему захотелось увести водолаза, преспокойно прогуливавшегося у ворот своего дома. Зная, что эти собаки вообще очень смирны, собачник ничего не опасаясь подошел к собаке и хотел надеть ей веревку на шею, но водолазу это не поправилось и он прокусил руку собачнику. Собачник оставляет собаку, вызывает дворника и просит отвести себя к хозяину водолаза. Явившись к владельцу собаки, показывает прокушенную руку, объявляет, что будет жаловаться полиции на пего, что он на такую злую собаку по надевает намордника. Хозяин, чтобы прекратить неприятную для него историю, дает собачнику 3 руб. на лечение и приказывает при нём же собаку не иначе выпускать, как в наморднике. «Разумеется, — прибавил мне собачник со смехом, — я на другой же день увел этого водолаза, как теленка!»
Иногда ценных собак собачники продают па время: кобелей для случки и сук для приплода, после чего собаки возвращаются владельцам, как будто разысканные. Как производится у них подбор — это может понимать каждый, а потому и распространяться по этому предмету нечего. Вот такими-то собаками и наполнился наш ружейный охотничий мир!
Собачники разделялись на кружки приятелей и часто кружок действовал сообща при краже или при отыскивании пропавшей собаки, по и в своем кружке собачники не всегда жили в ладах между собою: крали друг у друга щенят, обсчитывали один другого при дележе вырученных денег и т. д. Узнав, у кого из собачников находится ваша украденная собака, он сообщит вам адрес своего знакомого, даже в сумерки приведет к дверям его квартиры и тотчас же скроется из ваших глаз, но когда вы будете возвращаться с отысканною собакою, он непременно где-нибудь на дороге встретится и попросит доплатить остальную обещанную сумму денег. После этого вы его поздно вечером или на другой день утром можете увидать, где-нибудь валяющимся на улице от неумеренного употребления дешевки, и это пьянство будет продолжаться до тех пор, пока он не истратит всех полученных денег или не попадет в полицию, что ими называется — попасть на казённую квартиру.
Прошел месяц со дня пропажи моей собаки, и я почти потерял надежду найти ее когда-нибудь, но вот является ко мне утром Степан и говорит:
— Собака ваша находится!
— Где? у кого? рассказывай поскорее и пойдем за ней.
— Собака-то ваша отыскивается, а у кого она — так этого я доподлинно не знаю. Живет на Песках, в 6-й улице, Софья Максимовна Чудихина; она вчерась ко мне в гости приходила, я ей полштофа вина поставил: она ведь водку-то очень любит; я ей и говорю: как бы — мол, Софья Максимовна, одну собаку отыскать, мы бы с вами рубликов по пяти получили? «Какую такую собаку?» — говорит она. А я и говорю —вот такую. Знаю, говорит, кто её взял, только не знаю куда он её продал. «А ты, — говорит, — наверно рублей десять задатку за розыски получил?». Я ей и ещё полуштоф поставил «скажи, —говорю, —кто?». «Нет, —говорит, —не скажу; я и сама, говорит, с барина сумею все десять рублей взять…» Вы поезжайте к ней сами…
— В чьем доме она живёт?
— Да вы её дома не застанете, а и застанете, так толку никакого не будет: коли дома, то сильно пьяна. А вы поезжайте, так около часов двух к Пассажу: она завсегда там, коли тверёзая.
— Как же я её узнаю? покажи мне её.
— Узнаете очень просто: она ходит в старом сером салошнике, на голове такая плисовая шапочка, а под мышками по щенку; по щенкам вы её и узнаете!
Степан ушёл, а я жду не дождусь того времени, когда мне надо будет ехать на Невский проспект отыскивать Софью Максимовну.
Наконец, наступило это нетерпеливо ожидаемое время, и я еду на Невский. Не доезжая домов пять до Пассажа, я приказал ехать шагом для того, чтобы мне было возможно лучше рассмотреть всех идущих и стоящих на Невском около Пассажа. Действительно, у лестницы Пассажа, почти прислонясь к стене дома, стоит какая-то женщина и держит подмышками двух щенят. На пей старый серый байковый салоп с чёрными мраморными разводами, потерявшими от времени и частого употребления свою яркость и почти сливавшимися со своим фоном; на голове чёрная, тоже старая, плисовая шапочка, напоминающая своим покроем те, которые надеваются сторожами при часовнях. Эта шапочка, сшитая без складок и не украшенная никакими лентами или бантиками, так плотно сидела на голове, что совершенно подтверждала выражение: «точно облизана». По всем этим признакам нельзя было ошибиться, что я действительно вижу Софью Максимовну Чудихину. Я выхожу из саней и подхожу к ней; издали мне показалось её лицо совершенно старым, по подойдя поближе я убедился, что Софье Максимовне не более сорока лет.
— Нельзя ли, Софья Максимовна, сказал я подойдя к ней, — отыскать мою чёрную суку; она у меня пропала с месяц тому назад?
— С белым пятнышком на груди? «Сетер?» —спросила она, уставив на меня свои серые, заплывшие стеклянные глаза.
— Да, с пятнышком на груди.
— Знаю, знаю. Вашу собаку украл мальчишка, что на Неве против Сената торгует папиросками. Он её куда-то запродал и задаток с товарищем пропил; он ведь от хозяйки ходит торговать, хозяйка на него за это в полицию жаловалась.
— Как бы узнать, куда он мою собаку продал?
— Я вам этого мальчишку покажу, а вы его хорошенько прижмите, так он вам тогда и скажет. Он ведь сам-то собаками не занимается, а видит, что другие торгуют, ну и он подцепил; он в соседнем доме со мной живет; я сама видела, как он вашу собаку к себе в дом привез.
— Да точно ли он, Софья Михайловна, мою собаку украл? — Стану ли я вас обманывать? я сама женщина благородная, мой муж покойник в здешнем гарнизоне капитаном служил. Я не стану, как эти собачники, вас обманывать, да вздор говорить; я оченно хорошо знаю с благородными людьми разговаривать. Уж я верно знаю, что он вашу собаку украл; пойдёмте я вам его покажу.
—- Возьмите извозчика, Софья Максимовна, сказал я ей передавая рублевую бумажку, — и поезжайте к сенату; я туда приеду и тогда вы мне его и покажите. Как только найду мою собаку, то обещанную мною по публикации награду я привезу вам.
— Я, батюшка, газет не читаю, а потому и не знаю какую вы там награду даете,
— Обещал за указание десять рублей.
— Вот мне бедной вдове и очень бы пригодилось; ведь я совсем обносилась, а доходов никаких.
— Поедемте поскорее, Софья Максимовна; покажите вы мне его.
Поезжайте вы вперёд, а я за вами приеду; только смотрите никому не говорите, что я вам его показала.
— Будьте покойны.
После моего приезда к сенатскому зданию приехала минут через десять и Софья Максимовна. Она слезла с саней у сенатской книжной лавки и перешла набережную против рыбного садка, так чтобы её с Невы торгующим на лодках не было видно и из-за угла этого надводного жилища рыбака указала мне похитителя моей собаки.
При спуске на Неву мимо этого садка шла по Неве тропинка к Академии художеств и на этой-то тропинке стояли с лотками саечники и продавцы папирос и сигар; между ними стоял безрукий отставной солдат в папахе и играл на небольшой шарманке.
— Вот этот, говорит мне Софья Максимовна, —что помоложе, рыжеватый, второй отсюда будет… Ваша собака бегала по Неве, он купил калач и подманил к себе, а как её поймал, то папиросы оставил своему товарищу продавать, а сам собаку увёл, только тогда не домой, а куда-то в другое место. Саечник этот видел, как он вашу собаку на веревочке повел с Невы.
— Кто он такой? Как его зовут? Где живёт?
— Он мещанин, только не здешний, зовут его Митрий, по фамилии Козлов, а живёт он рядом со мной у квартирной хозяйки Анны Ивановны Петровой; он от неё и папиросами торгует.
Заручившись такими сведениями и еще раз поблагодарив Софью Михайловну, я направился в контору надзирателя ближайшего участка Адмиралтейской части, но там я его уже не застал и мне пришлось вторично приехать туда вечером.
Около девяти часов я застал надзирателя в конторе; он меня очень любезно принял, раскланялся пристукивая шпорами и видимо щеголял своею формою, не помню хорошенько какого армейского кавалерийского полка; в то время началось уже преобразование петербургской полиции и на должность надзирателей поступило несколько офицеров из пехотных и кавалерийских полков.
Я ему рассказал в чём заключается моё дело.
— Да-с, возражал он мне очень развязно, но у вас нет доказательств, что этот мещанин действительно украл вашу собаку.
— Я вам могу указать свидетелей, которые видели, что он увёл мою сойку на веревке с Невы, подманив её калачом.
— Все это так, по это только не улики, не доказательства, заметил он мне с приятною улыбкою.
— Каких же еще больше доказательств, когда видят посторонние лица, когда он ведёт к себе мою собаку.
— Извините меня, но в законах сказано: доказательством называется собственное сознание или показание двух присяжных свидетелей, которые видели, как он уводил вашу собаку. Вот ежели они подтвердят ваше показание, тогда так.
— Да эти свидетели кажется его приятели и у вас в конторе скажут, что ничего не видали, а вор всегда будет говорить: «знать не знаю, ведать не ведаю».
— Что же делать; мы только исполнители закона, что закон говорит, мы только то и делаем… Я со своей стороны сделаю все: это паша обязанность. Я его завтра вызову сюда, объясню ему, что вы желаете вести дело формальным порядком.
— Я даже готов его не преследовать по закону, я готов ему даже заплатить, только бы он сказал, где находится моя собака.
— И прекрасно, я ему и скажу, что вы готовы и на мировую.
Я постараюсь всеми силами уладить это дело и сделать все угодное вам, насколько могу.
— Я только одного боюсь: ежели он не сознается, не захочет возвратить мне мою собаку, а узнает что я её разыскиваю, то он её так припрячет, что я её совсем потеряю из виду.
— Что же делать, это не в моей власти; что могу—все сделаю. Заезжайте послезавтра сюда в контору около часу.
Приезжаю в назначенный день и час в контору, но надзирателя не застаю; он куда-то уехал по делам службы.
Я к письмоводителю с расспросами — как идёт мое дело.
— Не признается, — отвечал он мне хладнокровно.
— Что же мне теперь делать, научите пожалуйста.
— Вы с вашей просьбой лучше обратитесь по месту жительства этого мещанина, а наш-то новый, недавно из военных, так они с такими делами совсем справляться не умеет, только вы там сначала обратитесь к письмоводителю, с ним поговорите; он дела знает; он из старых.
На другой день около шести часов вечера я уже был в конторе надзирателя па Песках.
Самого надзирателя еще не было, а его письмоводитель сидел за столом и занимался какими-то бумагами. Это был человек более нежели средних, лет, черноволосый, с большими чёрными блестящими глазами и толстыми красными губами; несколько сгорбленный нос, отлогий, широкий лоб и плоский затылок ясно говорили о его еврейском происхождении, в чем ещё более меня удостоверил его выговор.
Я рассказал ему моё дело, рассказал мою неудачу у надзирателя в Адмиралтейской части; легкая, едва заметная, насмешливая улыбка пробежала по его лицу.
— Помогите мне, говорю я ему; без вашей помощи я по этому делу ничего не сделаю, а ежели вам надо будет что-нибудь разведать и на это потребуются деньги, то я с охотою принимаю все расходы на себя.
— Очень хорошо-с. А кто вам указал, что вашу собаку украл мещанин Козлов? Верный ли — это человек? Это мне необходимо знать.
— Софья Максимовна Чудихина.
— Значит правда: она не ошибется, я её хорошо знаю; а на этого мещанина действительно хозяйка жаловалась за растрату товара. Будьте уверены, все старания употреблю, а за успех не ручаюсь: дело нелёгкое.
— Ежели и вы откажетесь помочь мне, то мне придется все это дело бросить!
— Зачем бросить? Я вам говорю: все старания употреблю, только за успех не ручаюсь. Что же намерены теперь делать?
— Да право не знаю; научите меня пожалуйста, чтобы мне не сделать какого-нибудь промаха.
— Вы подайте прошение приставу и изложите, что по частным розыскам вам не безызвестно, что собака ваша находится у мещанина такого-то, а потому вы и просите его предписать нашему надзирателю сделать дознание об вашей собаке. Ну, мы и осмотрим все как следует.
—Еще будет лучше ежели вы об этом попросите обер-полицмейстера: больше будет страху для мещанина, но можно и к приставу, и так будет хорошо.
—Вы в газетах объявляли о пропаже вашей собаки?
— Объявлял на третий день после её пропажи.
— Хорошо-с; так ваше прошение к приставу будет просто извещение. И ежели при дознании мы вашу собаку не найдем, то вы тут ничем пе отвечаете. Вот дело другое ежели вы к приставу подадите жалобу; тут уж вы должны будете доказать, что собака у него. При жалобе мы должны будем сделать обыск и выемку с посторонними свидетелями, и ежели вашей собаки у него не найдем (а что мы её у него не найдем, то это верно), тогда этот мещанин на вас подаст прошение, что вы его понапрасну обозвали в укрывательстве вашей собаки. Вот, подумал я, какие тут топкости: напиши, что хочу сделать осмотр квартиры мещанина и как раз явится обозвание, а напиши: прошу сделать дознание — и ничего не будет.
— Потрудитесь, говорю я ему, написать мне черновое прошение, а то я ещё что-нибудь не так выражу и выйдет совсем не то, что я ожидаю.
Письмоводитель улыбнулся, взял лист бумаги и скоро написал мне извещение. Передавая его мне, он сказал:
— Вы завтра же его подайте приставу, а мы похлопочем, чтобы к нам пришло поскорее предписание о дознании.
— А потом что будет? — спросил я невольно.
— Это уж наше дело, — отвечал он с улыбкой.
— Ежели вы у него собаки не найдете! ежели он припрятал её в другое место, тогда что?
— Что он собаку вашу взял, это верно; Чудихина говорит правду, она не ошибется. У меня бывали в руках подобные дела, только надо умеючи за них взяться, чтобы выручить собаку, народ этот—тертый калач!
— Постарайтесь, вы меня крайне обяжете.
— Уж будьте уверены, все мое старание приложу сделать вам угодное, а за успех пе ручаюсь, опять прибавил он с улыбкой.
— У меня как-то мало надежды отыскать мою собаку.
— Собственно дело будет вести надзиратель, а я с мещанином так запросто повидаюсь и скажу ему, что ежели он будет запираться, то его в контору будут вызывать ежедневно с девяти часов утра и продержат часов до двух, а дело поведённое вами формальным порядком, может тянуться год, может тянуться два, и что вы этого ни в каком случае бросить не хотите, хотя бы оно тянулось десять лет. Ему торговать тогда нельзя будет, он места лишится. Письмоводитель задумался.
— И ежели и это не поможет, — продолжал он, — то я ему сообщу, что вы хотите ваше дело вести уголовным порядком.
— Как уголовным? спросил я его с удивлением.
— Да-с, уголовным! Вот, позвольте, я справлюсь в I-о части тома XV, в «Уложении о наказаниях».
Письмоводитель достал из шкапа том свода законов, перелистовал несколько страниц и сказал: «Вот в статье 2245 сказано, что кража лошадей и всякого рабочего скота увеличивает вину на одну степень. У вас-украдена охотничья собака, —разве охотничья собака не есть рабочий скот? Что будет делать охотник, когда у него украдут охотничью собаку? Он будет разорён в конец, он умрёт с голоду! Конокрадов можно преследовать в уголовном порядке, следовательно можно в этом же порядке преследовать и укравшего охотничью собаку… Все это я объясню мещанину и в законах статьи покажу: пусть видит, чему он подвергается за украденную охотничью собаку“.
— А ежели охотничью собаку не признают рабочим скотом и прошение мне возвратят с надписью? — спросил я его.
— Тем лучше, тем лучше, отвечал он опять улыбаясь; подадим апелляцию, доведем дело до сената; пускай сенат разъясняет, — а это, вы знаете, может затянуться лет на пять, а может быть и больше: это для него будет еще хуже — в конец его разорим.
Я слушал и удивлялся изворотливости ума этого классического письмоводителя прежних квартальных надзирателей.
— Меня очень интересует это дело, сказал я ему; я к вам заеду после завтра — узнать в каком положении оно находится.
— Нет, вы не беспокойтесь, мы вас уведомим своевременно, когда что-нибудь особенное случится. Все, что можно, будет сделано.
Прошло три дня с того времени, как я был у премудрого письмоводителя квартального надзирателя, а известий от пего пи- каких пе получал. На четвертый день мне пришлось уехать из дому рано утром и вернуться только к обеду. Вхожу в переднюю и, представьте мое удивление и радость меня встречает моя Нимфа!
— Где её нашли? спрашиваю я человека.
— Я вижу, отвечает он мне, Нимфа ходит у нас по двору, да обнюхивает, я сбежал по лестнице и кликнул её, она и пришла.
— А на дворе никого из посторонних не было? — Никого-с; Нимфа одна ходила по двору,
— Удивительно!
Вечером поехал к письмоводителю на Пески и опять застал одного его в конторе.
— Моя собака сегодня утром очутилась у меня на дворе; не понимаю, как она туда попала.
— Не знаю, сказал он с улыбкой; должно быть ее к вам подвели во время вашего отсутствия и впустили на двор. Теперь вам трудно будет обвинять мещанина в краже вашей собаки: он теперь будет уверять, что она, по всей вероятности, бегала по улицам с уличными собаками, наконец, нашла ваш дом и вернулась к вам сама.
— Очень может быть, отвечал я, тоже невольно улыбаясь на такое смелое предположение. Во всяком случае я вам очень и очень благодарен и в долгу у вас не останусь.
— Так неугодно ли вам подписать бумагу, что вы это дело прекращаете и на мещанина Козлова не имеете более никакой претензии?
— С. большим удовольствием!
— Вот, подумал я, выходя из конторы надзирателя, как надо дела делать па белом свете: и волки сыты и овцы целы.
Все изменчиво па белом свете, и повое сменяет старое?..
Нет более квартальных надзирателе нет и премудрых их письмоводителей! Мир праху твоему, доброе старое время!
Н. Макаров.
[1] Заниматься ремеслом собачника можно было почти безнаказанно при тогдашнем составе полиции и порядке судопроизводства, когда, для определения приговора о виновности, требовалось собственного признания виновного.
Таким ремеслом занимались всегда подонки столичного населения, а со времени крестьянской реформы и распущение кантонистов военного ведомства, число собачников весьма увеличилось, в особенности в ряды таких промышленников поступали бывшие дворовые люди, неприученные собственным трудом зарабатывать себе хлеб, а группировавшиеся на всем готовом в деревнях и селах около своих помещиков и поистине составлявших обузу крепостного звания. Эти тунеядцы бросились из родимых! гнёзд в столицы, и по преимуществу в Петербург, в надежде получения большого жалованья. Неприученные к требованиям городских жителей и зараженные слабостью к пьянству, они маялись без средств к существованию, и образовали в то время значительный контингент всякого рода промышленников, живущих насчет имущества ближнего, а в том числе и собачников-
Ремесло собачника поддерживалось тем милым принципом нашего общества, по которому обмануть лошадью и украсть собаку не считалось предосудительным. Хотя и теперь еще есть такие личности, которыя не прочь попользоваться чужою собакою, но по крайней мере такую проделку сделают втихомолку через собачников! А это уже прогресс в развитии нравственнаго чувства.
[2] Для того он или предварительно заручался приятелями—свидетелями, удостоверявшими хоть под присягой о происхождении спорной собаки от собаки Никанора и других собачников, или же заручался расписками в покупке собаки от неизвестного ему продавца, за подписью приятелей-свидетелей, присутствовавших при этой сцене — продаже. „Тёмных“ собак Никанор перед продажей иногда подкрашивал: у чёрно- пегих накрашивал персидскою краскою новые пятна; у чёрных такою же краскою закрашивал белые пятна и отметины; с рыжими, бурыми, рыже-пегими и буро-пегими делал тоже, употребляя вместо персидской краски жидкий раствор ляписа, или в чистом виде, или с примесью настоя хинной корки.
[3] Т. е. не имеется ли в виду покупателей собаки.