“Природа и Охота” 1895.7
Серны и Туры
27 августа лагерь в Капустиной балке зашевелился задолго до восхода солнца. Погода не оставляла желать ничего лучшего: ночной ветер продолжал еще гулять по ущелью, тогда как на плоскогорье, около нас, лёгкий утренник едва пошевеливал былинками сухой травы. В 51/4 час. лошади были поданы, и мы двинулись по направлению на Ачху и Агиге, освещённые сверху до низу косвенными лучами солнца. Оно только-что взошло из-за гор, зазубренная линия которых протянулась у нас в тылу, на дальнем горизонте, подернутом багровой мглой.
Через час пути зоркие глаза охотников различили на краю отвесных скал, вправо от тропы, силуэты двух чёрных козлов. Когда я присмотрелся в указанном направлении, то увидел на чистой лазури ясного неба какую-то точку, производившую впечатление ничтожнейшего насекомого, быстро исчезнувшего с края скалы.
Через десять минут Великий Князь заметил за ложбиной, верстах в двух от нас, 13 серн. Они довольно быстро подвигались вереницей к «шапке», или, правильнее, Ачхе. В своей летней рубашке, на фоне сухой, пожелтевшей травы, серны совсем сливались с местностью, и я мог их с трудом различить только в бинокль. Они паслись на ходу и нас не видели; тем не менее подобраться к ним на совершенно открытой местности, по мнению охотников, было невозможно. Проехали ещё немного и вновь заметили, вправо от нашего пути, табунок штук в 20. На этот раз удобная, незначительная возвышенность и направление ветра благоприятствовали подходу. Спешившись, мы растянулись по нашему пути на случай, если бы серны избрали это направление для отступления. К ним направился Великий Князь, скрываясь выгодной складкой местности. В 71/4 ч. послышались выстрелы; серны разбились на две партии и отступили, не подвергая себя опасности с нашей стороны. Великий Князь убил чёрного козла, скатившегося в агонии довольно далеко в кручу. Мы с нетерпением и любопытством ожидали добычу и с места остановки отряда следили за тем, как убитого козла собирались навьючить на лошадь. Она усиленно сопротивлялась этому маневру до тех пор, пока ей рукой не прикрыли глаз с той стороны, откуда подносили страшного зверя.
Почти в том же направлении, где навьючивали козла, на север от нас простиралось ущелье речки Бугунч с поселком того же имени, местом жительства охотников Жукова и Кожевникова. На северо-западе, в лесу, за балкой, нам указали на Джебенцукскую поляну, убежище разбойника Джебенцука, укрывавшегося там в балагане после нападений и грабежей в станицах. Сказывали, что и Лабазан был ему товарищ. Джебенцук был крайне недоверчив и осторожен; он никому не верил и спал всегда отдельно от товарищей. За его голову была назначена премия; она досталась лет 8 назад казачьему уряднику, нашедшему его, впрочем, как говорят, мертвым.
Пока мы слушали эти сказки, один из охотников обратил общее внимание на бежавшего прямо на нас зверя. Долго никто не мог различить и определить — медведь, лань, заяц или козел мчался на нас? Поспешно выхватив ружья из чехлов, мы вновь рассыпались по склону. Отбившийся от своей партии козлёнок заметил нас и бросился прочь. Стрелял Великий Князь не в меру далеко и безуспешно.
Привезли добычу и новички с любопытством обступили невиданного зверя. В летней шерсти он буро-жёлтый, и только ноги да полоса от глаз к ноздрям почти чёрные. Название чёрного козла присвоено серне за её зимнюю рубашку, почти сплошь чёрную, за исключением белой лысинки от лба к носу и из-за ушей по всей нижней челюсти.
Великий Князь отрядил Щербакова для осмотра скал под плоскогорьем, вправо от Агиге, а мы направились дальше. Разговор зашел о необходимости прекратить среди охотников неправильное именование серн джейранами, к чему здесь поголовно все привыкли и невольно совращали даже нас в эту ересь. Возникла же она оттого, что по-грузински и у горцев серна называется „джерани“, тогда как по-русски джейран (Antilope Sub- gutturosa)—обитатель степи, простирающейся от Тифлиса до Каспийскаго моря; этот джейран ничего общаго с серной или черным козлом (Capella Ршрисарга) не имеет. Щербаков присоединился к нам на спуске по миновании вершины Агиге; рекогносцировка его не имела успеха: он не нашёл под скалами козлов, к которым можно бы было подобраться. Подъехав к крутому подъему, прозванному охотниками «каменной лестницей», Щербаков предложил спешиться для облегчения коней. Затем мы перевалили небольшой седловинкой с южного склона хребта на северный и обогнули так-называемую «солёную скалу». Происхождение её названия следующее: проходили здесь однажды горцы с вьюками; лошади их не могли вывезти всего груза; пришлось чем-нибудь пожертвовать; бросили соль; её размыло дождём раньше, чем горцы успели за ней воротиться. С тех пор козлы стали выедать просолившуюся землю и выгрызли ее так много, что целая каменная глыба сместилась и, рухнув на тропу, загородила проезд. Оттуда же нам указали скалистые вершины Б. и М. Тхач. Подобно большинству выдающихся возвышенностей в пройденных нами местах, оба названные пункта отлоги в северном направлении к степи и, наоборот,—к стороне главного хребта они ограничены отвесною скалистою стеной в несколько сот фут вышиной. Б. Тхач (7774 ф. над у. м.) знаменит тем, что в 1884 г. табун в 700 голов, принадлежавший подполковнику Соколову и частью также черкесам, шарахнулся в грозу вверх по плоскогорью, примчался к его южному краю, да так по инерции и слетел в кручу. Никакими силами нельзя было остановить, заворотить или удержать несчастных коней, добровольно бросавшихся на смерть за передними рядами. Хищники сбежались и слетелись на неожиданный пир со всей окрестности и долго не могли пожрать всего количества погибших лошадей.
Достигнув новой седловинки, отрядили 6 охотников вправо, для загона в условленный час в знаменитых воротах Ачешбок, а сами начали спускаться по южному склону в поросшую редким лесом балку, к роднику; в 111/2 ч. расположились около него на большой привал.
Два дня назад Жуков сложил здесь свои вещи, чтобы не таскать их напрасно из Бугунча в Псебай и обратно; он оставил здесь не только одежду, но даже сухари и сало, покрыл их буркой и перекрестил все от ветра тяжелыми суковатыми палками. Такой способ сохранения имущества в горах показался мне весьма оригинальным; на вопрос, неужели он нисколько не беспокоился за целость вещей, Жуков отвечал: — «А кто же их возьмет? Зверь и близко не подойдёт, а люди здесь не ходят. Когда же бывает необходимо сохранить от зверя убитую дичь, стоит только бросит около неё стреляную гильзу или башлык, а то рубашку или платок, и сколько бы она ни лежала, никто её не тронет».
В условленное время мы двинулись на Ачешбок. В противоположность всем другим возвышенным пунктам, он отлог к югу, к главному хребту, и ограничен отвесной стеной с севера. В меридиональном направлении его пересекает поперечная котловина. Едва голова колонны вошла в южные тесные и скалистые ворота, как перед нами, на хороший штуцерный выстрел, проскакало три серны. Чрез сотни три шагов открылся вид на противоположные, гигантские северные или «чёртовы ворота». Спешились и продолжали наступление, прерванное весьма скоро неожиданным осложнением: в чёртовых воротах паслось стадо серн, голов до 90. Это обстоятельство весьма озадачило охотников; я же не мог ни разглядеть серн, ни понять причины смущения наших проводников. Но дело заключалось в том, что, если бы серны нас заметили и бросились за ворота, то отряженные заранее для загона охотники никого бы уже на нас не выставили: сметливые животные определили бы, что опасность там, откуда бежали товарищи. По счастью, табун сам медленно подвигался за ворота и очистил нам позицию. Великий Князь бросил между нами жребий и мы поспешили растянуться в широких воротах.
Раньше чем я добрался до своего номера, на крайнем правом фланге стрелял два раза А. А. Павлов по сернам, которые на его глазах соскочили со скалы, высотой в несколько сажен и, вместо того, чтобы разбиться в дребезги, стремительно продолжали свое бегство…
Вслед за этим меня постиг целый ряд неудач, начиная с того, что Щербаков провёл меня, по недоразумению, на крайний левый фланг и поставил на номер, выпавший по жребию отставшему от нас Ф. И. Краткому. Мы расположились шагах в 80 от отвесной скалы; она представляла слева перед нами входящий угол; таким образом я мог ожидать серн только с фронта и справа, причем Щербаков советовал не стрелять по передним, чтобы они не кинулись назад и не увлекли обратно за ворота остальных. За ними послали ещё двух охотников, которые, скинув верхнее платье, пресмешно отправились на четвереньках за ворота. Мы просидели в напряженном ожидании до 13/4 часа, и Щербаков решил, что ничего не будет, так как большой табун, без сомнения, ушёл от выстрелов А. А. Павлова; как вдруг, не с фронта, а влево от нас, раздался шорох и из ярко освещенной солнцем, сплошной на вид, каменной стены, как привидения, явились три серны. Я ничего не понимал!.. Где они прятались?.. Откуда они вылезли?.. Помня наставление Щербакова пропустить передних, я пропустил и выгодный момент, когда они, заметив нас, приостановились, и обзадил по передней бегущей. Из левого ствола стрелял совсем не в меру. Отчаянию моему не было пределов. Рассмотрев в скале расселину, я, к сожалению, слишком поздно поспешил податься влево, поближе к выходу из неё. Через несколько минут в ней вновь раздался шорох: сердце опять усиленно застучало, но из расселины вместо серн вышел охотник Чепурнов и объявил, что кроме этих трёх, с трудом завороченных им серн, за воротами больше ничего нет.
Дождавшись появления всех остальных загонщиков, мы направились в обратный путь. В это время послышался шум падающих с противоположной стены камешков. Стали на неё смотреть. —«Боже ты мой! и на эн- такой высоте!…» —только и мог выговорить не докончивший своей мысли егерь Максим, увидя пять серн, в виде крошечных точек, скакавших на половине высоты освещенной солнцем стены. Казалось, там и ласточке не за что было прицепиться, а они подвигались скачками по направлению к выходу из ворот, но, как видно, забрались в такое место, откуда и для них не нашлось дальше исхода; серны постояли и повернули назад. Старая, по-видимому, коза, от которой не отставала пара точек помельче, едва не сорвалась, но, совершив невероятный манёвр в воздухе, выправилась и смело продолжала свое воздушное путешествие. Поправее и ниже их, на плоскогорье, охотник Ермоленко тщетно старался нагнать на нас табун в восемь штук. Как он ни кричал, серны не изменили избранного ими направления, прочь от опасности.
В 4 ч. мы собрались для следования в лагерь на Вамбак, до которого оставалось около 10-ти вёрст. Проехав место нашего привала, опять увидали стадо серн штук в 30: к ним безуспешно пытались подойти Ф. И. Краткий и доктор. Таким образом, в течение дня мы видели и насчитали свыше 150-ти серн.
Старый лагерь на Вамбаке был устроен на высоте 6900 ф., на совершенно открытой местности под горой Дзювя. Прошедшей весной его перенесли пониже, под защиту леса и поближе к дровам, на склон к р. Кише (на карте р. Чегс, приток Белой). Перед новым лагерем, за крутым, лесистым ущельем Киши, возвышалась пирамидальная гора, за ней тянулся хребет в меридиональном направлении к вершине Пшекиш. При помощи биноклей там рассмотрели чей-то лагерь и по вечерам видели огни. Впоследствии, по возвращении в Псебай, узнали, что это лагерь топографов, производивших съёмку казенных горных пастбищ. На юго-западе высился горный хребет Абаго с обширным ледником того же имени (также Шугус 10642 ф.), и наконец, на самом туманном горизонте, на западе, красовался Фишт (9360 ф., знаменитый своим бесподобным видом.
Лагерь расположен на высоте 6800 ф., как раз на рубеже между пастбищами и хвойным лесом, который простирался на всём видимом ниже лагеря пространстве. Мы прибыли в лагерь на Вамбаке в 63/4 ч.; вьюки, не заходившие на Ачешбок, значительно нас опередили: палатки были уже расставлены, и расторопный повар Семен обещал через полчаса обед.
Перечисляя в начале рассказа предметы, развезенные до начала охоты в лагери, я забыл упомянуть о цыплятах. Странно было видеть их гуляющими здесь на Вамбаке; благодаря их присутствию, необитаемый 361 день в году лагерь производил впечатление постоянно населеннаго жилого места.
Помещение на Вамбаке роскошное: большой дощатый барак в две комнаты, с сенями, служившими нам столовой. В углу первой комнаты стояла железная печь с длинною коленчатою трубой. Топить её за все 3 дня и 4 ночи пребывания на Вамбаке не пришлось, так как погода нам здесь еще не изменяла. В каждой комнате было собрано по три кровати; по стенам были приделаны вешалки и полки и набиты гвозди. Каждый из нас отмежевал себе определенный, довольно ограниченный участок и расположился по-своему, соображаясь со своими вкусами и привычками. Прислуживавшие нам казаки быстро применились к требованиям своих господ. Полуденные и вечерние трапезы и сборища по вечерам у костра, после ужина, способствовали скорейшему знакомству участников охоты. Общее веселое расположение духа поддерживалось главным образом доктором Моисеем Антимозовичем: его неудержимый, увлекательный смех действовал на всех нас неотразимо.
Вечером, на охотничьем совете у костра, решено было взять на завтра загоном Андреевский гай. От повторившейся бессонницы ночь показалась мне долгой. Поднялся опять ветер; стены барака трещали всю ночь от его бешеных порывов.
28 августа, в 61/2 ч. утра, мы выехали к горе Парныгу, к истокам речки Бамбака (приток Уруштена). Обращенные к востоку листочки травы были покрыты белою росой; с противоположной стороны её уже согнал не прекращавшийся со стороны ущелья р. Киши сильнейший ветер. Мы миновали небольшие живописные озера в верховьях р. Вамбака и загроможденную крупными камнями местность, напоминавшую кратер потухшего вулкана. Спешились около поджидавших нас, высланных вперёд, загонщиков и осторожно взобрались к краю глубокой котловины между горой Парныгу и скалами Джуга, прозванной Андреевским гаем.
Зоркие охотники разглядели в котловине против нас несколько туров, которые мирно паслись врассыпную около больших лапин нерастаявшего под скалами прошлогоднего снега. Я с трудом разглядел туров в подзорную трубу. Решили попытаться взять их загоном и условились не начинать стрелять иначе, как по турам. После продолжительного совещания между охотниками и решения, как действовать, Великий Князь бросил жребий, определивший наши места. Пробираясь к седловинке, на которую предполагалось нагнать туров, преодолели довольно неудобопроходимые места в крутых осыпях скал. Мимоходом видели в стороне, в скалах ниже нас, за так называемым Георгиевским гаем, другую партию туров. Я добрался до моего крайнего номера в 91/4 ч. Каменная глыба укрывала меня с тыла от бешеного ветра, пронизывавшего на открытой, гладкой седловинке беззащитных Великого Князя и гр. А. В. Гудовича. К ним приходили серны, дали вволю собой налюбоваться, но в ожидании туров, по уговору, по сернам не стреляли. Осторожные туры, к величайшей общей досаде, вышли из гая раньше, чем круг был сомкнут, благодаря оплошности одного из загонщиков, показавшегося раньше времени в скалах над турами. Просидев на месте до 11/4 ч., я ничего кроме большой стаи альпийских ворон не видал. Они носились передо мной с неистовым резким криком, напоминавшим одновременный крик наших галок, скворцов и щуров.
Загонщики настолько утомились в скалах, что Великий Князь не решился брать в этот же день соседний Георгиевский гай, и мы направились к лагерю. Добыча этого дня заключалась в кусках кристаллов горного хрусталя, собранных охотниками в котловинах Андреевскаго гая.
Когда мы вернулись в лагерь, сплошные облака, как вата, лезли с севера по ущелью р. Киши, распространяясь и в его боковые, лесные балки. Возникли опасения за погоду; но облака не поднимались выше определённого предела в горизонтальном направлении,, и едва обрывки их отделялись вверх, как тут же, на глазах и рассеивались, бесследно исчезая в сухом воздухе. Облака держались примерно на полверсты ниже нас, и когда в 5 ч. ветер, наконец, стих, под нами спокойно стояло почти гладкое море облаков с разбросанными по ним, в виде островов, вершинами гор. Вечером, при луне, картина эта приобрела ещё большую прелесть. В прошедшем году черкес Паго сообщил на Вамбаке о горском поверье, будто ущелье р. Киши представляет собой хранилище облаков всего мира; отсюда Аллах их распределяет по свету.
К вечеру пришел Лабазан с товарищем и заявил, что его поиски свежих зубровых следов успеха не имели; при этом он сказался больным лихорадкою. Всякая надежда на зубра исчезла. Впрочем, опытный Ф. И. Краткий утверждал с самого начала, что нам его не добыть.
На вечернем заседании у костра было решено охотиться завтра всем врозь, с подхода. Великий Князь имел намерение идти в Георгиевский гай, предоставив Ф. И. Краткому Андреевский, А. А. Павлову, гр. А. В. Гудовичу и мне — Ачешбок и скалы по пути к нему, доктору — гору Парныгу.
29 августа выступили в 51/2 ч. утра. Белая роса была ещё обильнее, чем вчера. Доехали до скал на полпути к Ачешбоку и увидали на них серн. Пытались взять их загоном; я вытянул по жребию лучший номер у скал и наученный горьким опытом на Ачешбоке, забрался вверх, вплотную к стене, и не напрасно, так как нашел в ней невидимую снизу расселину. Отдельных загонщиков, кроме сопровождавших нас охотников, с нами не было; серны были ими захвачены, но под конец прорвались и ушли назад в скалы. Мы вновь бросили жребий и судьба определила А. А. Павлову оставаться в этих скалах, гр. А. В. Гудовичу — Чёртовы ворота и местность за Ачешбоком, мне—восточную возвышенную его часть. Щербаков сулил там местечко, где козлы имеют один только выход, в который он хотел меня поставить и самому идти загонять серн по карнизу. Я всецело отдался соблазнительным мечтаниям об обещанном Щербаковым единственном выходе и надеялся наверстать неудачу, постигшую меня в первый день охоты.
Проехав южные ворота и оставив там казака с запасною вьючною лошадью, мы стали преодолевать необыкновенно крутой подъем без тропы, вслед за которым направились краем постепенно возвышавшегося плоскогорья. Вскоре Щербаков указал мне сторожевого козла, который устремил свое внимание на проезжавшего внизу гр. А. В. Гудовича. Козел скрылся, нас, по-видимому, не заметив. Спешились, осторожно продвинулись вперёд и увидели 8 серн, медленно подвигавшихся прочь от края, на котором только-что стоял их внимательный часовой.
Долго пришлось ждать, чтобы серны ушли за ближайшую складку местности, долго мы ползли с остановками чтобы перевести дух; под конец пришлось идти согнувшись едва не до самой земли. Я старательно выполнил все эти манёвры, но у меня при этом не выходил из головы единственный выход для козлов и представлялся гораздо заманчивее этих серн, к которым ближе 120 шагов нельзя было подобраться. Щербаков выполз на пригорок, снял шапку, выглянул и, пригласив меня приблизиться, дал такое наставление: «Можно стрелять. Смотрите только, если полыхнутся, — стреляйте скорее»
Этим он все испортил: страх, что табунок вот сейчас полыхнется и умчится, не дал мне возможности одуматься. Опасение ошибиться в высоте точки прицеливания на 100 с лишним шагов побудило меня выбрать второпях серну, стоявшую прямо по направлению на меня с опущенною к траве головой. Прицелившись лёжа без упора и стараясь не выпустить пулю в сторону от этой вертикальной цели, я промазал, вероятно, вверх… да жестоко разбил себе при отдаче нос пальцами правой руки. Вторая пуля вдогонку тоже не имела успеха. По настоянию Щербакова я выпустил третью и четвертую совсем не вмеру, —- только черная взрытая пулями земля обдавала сбившихся в кучу серн, наддававших ходу после каждого выстрела.
Несмотря на досаду и стыд за ряд непростительных промахов, я старался не терять самообладания и поддерживать беседу с Щербаковым, вспоминавшим о том, какие случаи бывают на охоте, и как огорчался после промахов покойный М. Ф. Носко: «Замолчит и ляжет, лучше уж и не подходи и не спрашивай ничего, пока не отойдет досада».
Не теряя времени и последней надежды, пошли к обещанному Щербаковым единственному выходу. Место действительно оказалось хорошее, но, к сожалению, на этот раз пустое. Сидя над карнизом северной, отвесной окраины Ачешбока, я услышал выстрел гр. А. В. Гудовича; в это время в выходе с карниза вместо серн передо мной появился Щербаков и сказал, что захватить их не удалось: —«все ушли, вероятно, на солонец, а нам теперь надо идти назад».
Делать было нечего; потеряв последнюю надежду, побрели к краю котловины, где видели сторожевую серну. Перечисляя мысленно все промахи, я старался дать себе отчёт в том, куда ушли мои пули. Третьего дня обзадил по бегущим, а высота была хороша, «так бы пополам и разрезали», — говорил Щербаков; сегодня же, конечно, увысил, понадеявшись на размеры цели в высоту… И как нелепо было решиться стрелять не в тех, которые подставляли свой бок!? Между тем мы достигли края плоскогорья; Щербаков заглянул в котловину, вытаращил глаза и, сдерживая свой голос, воскликнул: — «жеран»! Что было духу мы пустились вверх, чтобы забежать вперёд него за бугор, глянули вновь через край—куда!… серна была уже далеко.
— Вот бы куда теперь перебежать, только вам нельзя, а мы можем, —укоризненно заметил Щербаков. Не удовольствовавшись одним разом, он ещё раз повторил эту фразу и, казалось, подчеркивал «вам нельзя».
— Почему это нам нельзя? валяй вперед.
Мы осторожно спустились на крутую осыпь и рысцой пустились к намеченному им возвышенному пункту; благополучно его достигли, легли и, скинув шапки, стали высматривать.
Щербаков указал мне через балку на неподвижно стоявшую под скалой серну:
— Стреляйте спокойнее, она не уйдет.
— А сколько тут шагов?
— „Будет триста“.
В первый раз в жизни я поднял прицел штуцера на 300, приложился с колена, отставлял три раза, и наконец ударил. Серна заметалась, сделала несколько скачков вперёд и, не различая, откуда был выстрел, вернулась и остановилась на прежнем месте.
— Чуть высоковато, а направление хорошо,—прошептал Щербаков.
Утопив немного мушку, я ударил в другой раз и уложил серну наповал.
Все неудачи были сразу забыты; хотелось только поскорей подойти к серне, но Щербаков не пустил меня к ней, сам кое-как перебрался чрез скалистую балку, выпотрошил серну и взвалил её себе на плечи. Тогда я пошёл к лошадям; от них с трудом удалось вызвать с низу казака с запасною лошадью. Он очень плохо преодолевал крутые покатости, но за него отличился мой Гриценко, смело проведя вьючную лошадь без больших обходов к тому месту, где Щербаков оставил серну. Операция эта потребовала много времени, в продолжение которого я зарисовал скалы Чёртовых ворот, а Щербаков рассматривал в свою подзорную трубу А. А. Павлова. Навьючив серну, Гриценко спустился в кручу и встретился с нами около лошадей, ожидавших гр. А. В. Гудовича. Серна оказалась старой козой с молоком; концы её длинных, круто загнутых чёрных рогов были столь остры, что Гриценко порядочно наколол ими свою руку.
Весь наш обратный путь в лагерь на Вамбак прошёл в оживленных разговорах со Щербаковым, разумеется, исключительно на интересную тему охоты. Между прочим, на моё замечание, что мы совсем не привыкли стрелять на такие шальные расстояния, под Петербургом приходится бить близко, почти наверняка. Щербаков отвечал: «А у нас постоянно так далеко и редко приходится близко. Мы, другой раз, как увидим на чистом нашу дичь, значит медведя, ставим даже прицелы на 500, а то и на 700, да и жарим по нём, сколько влезет: — которая-нибудь да попадет. Норовим только стоять выше него, не то раненый медведь кидается непременно вниз, оттого наверху безопаснее».
В лагере я узнал, что Великий Князь видел всех вчерашних туров и на тех же самых местах. Далее, в Георгиевском гае, по направлению к р. Кише, Великий Князь видел несколько партий серн, всего до 400 штук. Преследовал Великий Князь собственно туров, которых там было до 40 штук; но стрелять по ним не пришлось: все время мешали серны, по которым можно было наверняка стрелять по меньшей мере 8 раз.
Вся эта масса дичи ушла в направлении к р. Кише. Великому Князю удалось, между прочим, видеть такую интересную сцену: самки туров с козлятами вдруг кинулись на серн, причем туриха боднула серну, а другая схватила ту же серну зубами за заднюю ногу, так что она сделала несколько скачков на трех ногах; туры пронеслись дальше, а сконфуженная серна осталась одна на месте. Рассказы о вражде между турами и сернами я уже раньше слышал от Ф. И. Краткого, охота которого в этот день тоже была неудачна; он гонялся за турами по Джуге в восточном направлении и вернулся домой не в духе, с сильно натертою ногой. А. А. Павлов промазал по серне, а доктор никакой дичи не видел. Собравшись в обратный путь после охоты, он долго не мог найти своего казака, который увёл лошадей с места, где ему было приказано ждать и таким образом заставил пройти доктора, по его уверению 40 вёрст. По расчёту времени, мы сбавили однако в этой цифре больше половины. Наконец, последним приехал гр. А. В. Гудович и привез чёрного козла.
Один из охотников, собиравший для Ф. И. Краткого жуков, нашёл в этот день под камнем на Вамбаке четыре заржавленные железные наконечника стрел различной формы; помню четырехгранный и простой ланцетовидный.
После обеда обрывки облаков, заполнявших под нами ущелье р. Киши, не раззевались уже больше в насытившемся влагой воздухе; они налетали снизу, густым туманом заволакивали наш лагерь и заслоняли солнце; часам к трем их продуло обратно ветром, неожиданно изменившим свое направление. В четвертом часу брали загоном без всякого успеха ближайший «лесной гай».
Пробираясь дремучим хвойным лесом на свой номер, я был поражён, увидав в трёх местах гладко выбитую землю в сажень длины и аршина два ширины. Охотники назвали эти места зубровыми точками и указали на одном из них довольно ясный след зубра, который имеет будто бы обыкновение пастись в продолжение 3, 4 дней в известном районе и при этом приходит стоять всегда на одном и том же месте, которое быстро вытаптывается под его непомерною тяжестью.
Вернулись в лагерь поздно. Луна светила на безоблачном небе, и возникавшие опасения относительно перемены погоды к худшему рассеялись вместе с облаками.
Явившись по обыкновению после ужина к костру за получением приказаний Великого Князя на завтрашний день, Щербаков не пропустил случая позабавить нас своими рассказами, между прочим, о приключениях богомольцев, которые ходят в монастырь за главный хребет, на берег Чернаго моря1. Из Псебая идут на Бурное и Черноречье, затем по тропе, что ведет прямо на Мастакан и на лагерь на Уруштене, а оттуда на перевал Псеашха. — «Долго ли в горах заблудиться? И мучаются тогда несчастные, голодают, пока не набредут на людей. Однажды к охотникам пришло зимой 15 таких оборванцев, нечто вроде бродяг, и с ними одна женщина, страшней медведя! Сбившись с настоящей тропы, они попали, было, на зубровую тропу и обрадовались, а когда увидали зубров стали уж от радости креститься: думали, что видят буйволов, значит, по близости должны быть и азиаты. После этого они ещё долго плутали, пока не выбрались на настоящую тропу. А то пришёл к охотникам хромой на деревянной ноге, да как увидел хлеб, так и заплакал: бедняга 4 дня не ел ничего, кроме сухой травы. Хлеба ему охотники давали понемногу, боялись, чтобы не объелся, приучали его к хлебу».
Решено было взять завтра загоном давно желанный Георгиевский гай. В этом гае Великий Князь предполагал стать на облюбованный Его Высочеством в прошлом году № 6. Охотники особенно хвалили крайний верхний номер в весьма труднодоступных скалах. С самого утра Великий Князь мне твердил шутливо: — «Вас нельзя пускать в скалы, вы женаты, и я за вас отвечаю». Сколько я ни протестовал против этого, Великий Князь оставался неумолим. Пенять приходилось в сущности на самого себя, не надо было передавать Великому Князю просьбу лиц, заинтересованных в ограждении меня от опасности. С этим я заснул, и эта же мысль досаждала меня с утра 30 августа.
Выступили из лагеря в 53/4 ч. утра по тому же пути, как и 28 августа, в верховья р. Вамбака, и далее, на Джугу, к Георгиевскому гаю. Спешившись под седловинкой близ Андреевского гая, пошли к номерам, распределённым, между нами, по жребию. Подойдя к краю глубокой котловины, охотники увидали в ней туров. Пришлось приостановиться и дать им спокойно отойти за скалу, раньше, чем продолжать расстановку номеров. К величайшей моей радости, Великий Князь неожиданно согласился пустить меня в скалы и дал мне свои кошки2.Я был в восторге, очень скоро применился к ходьбе с кошками и, дойдя до самого трудного места в скалах, передал штуцер Жукову; отсутствие на плечах этой нетяжелой ноши чрезвычайно облегчает ходьбу; когда кошки плотно подтянуты, руки свободны, и не боишься ушибить ружьё об скалу, — пройдёшь где угодно, особливо имея в перспективе серн и даже затаенную надежду на туров.
В 71/4 ч. Жуков предложил мне остаться на небольшой углубленной площадке и продолжал свой путь вверх по скалистому гребню.
Хотелось осмотреть близлежащую местность, но идти было некуда: —справа крутые уступы над котловиной, предо мной —продолжение гребня скалистого хребта, и влево, за спиной, узкая, вдававшаяся ко мне острым углом отвесная круча; заглянуть в неё я буквально не решался. Смиренно усевшись на площадке, положив под правую руку запасные патроны, я пробовал определить расстояние до тех пунктов, на которых, по моим соображениям, могли показаться серны. Сидеть пришлось в совершенной тени, а в этом случае мои глаза неотчетливо различают мушку в тесной прорези прицела.
Загонщики были заведены на этот раз удачно. 14 туров не успели улизнуть из гая: они наткнулись в скалах на боковую цепь; на нашем левом фланге их заворотили Чепурнов с Жуковым; последний носился по скалам, как по гладкому, кричал, свистел, шипел и размахивал руками. Вот туры показались из-за скал, шагах в 300 от меня. Едва я успел поднять прицел, как они скрылись и, вынырнув из-за бугра, остановились шагов за 100 от меня. Боясь, что они тотчас же опять исчезнут, я ударил по самому большому и, признаюсь, был настолько неспокоен духом, что положительно не помню, опустил ли я прицел?… Туры полыхнулись, сделали как бы перестроение и опять остановились. Посылаю вторую пулю и вижу, как один взвился на дыбы и вывернулся назад. Часть туров кидается вправо, другая, большая, продолжает наступление на меня. Зарядив оба ствола, стреляю в третий раз; наконец, когда они, продолжая стремительную на меня атаку, врассыпную бросаются в скалистую расщелину за моей спиной, и я ожидаю, что вот-вот который-нибудь наступит на меня, посылаю четвёртую пулю. Туры, как горох, сыпались в кручу, перескакивая зигзагами с одной стороны расщелины на другую и находя точки опоры в выветрившихся скалистых иглах и ничтожнейших шероховатостях отвесных скал.
Вправо послышались выстрелы товарищей; затем в котловине показались серны; большой табун штук в 40 разбился на партии штук по 12. Вытянувшись гуськом, они твёрдо держались раз избранного направления и если решались прорваться на загонщиков, то как бы те ни кричали и ни гонялись, и сколько бы ни стреляли на воздух, серны не меняли направления. Ко мне они не приходили ближе 300—400 шагов, и я сидел в томительной неизвестности о результатах моих выстрелов, удивляясь, что не видел, как туры валились после них. Под конец гая стреляли еще на правом фланге.
Загон кончился. Слышно было, как Великий Князь приказывал загонщикам вынести из кручи двух туров. Был момент, когда я, по наивности, вообразил, не прошли ли туда раненые моими первыми выстрелами. Подошел Жуков, осмотрел впереди лежавшую местность — ничего. Заглянул в расщелину, оказавшуюся единственным в этом месте выходом из котловины, — «кажется лежит, надо податься ещё вперёд». Страшно было смотреть, как он, прилепившись к скале; продвинулся шагов на пять вперёд над пропастью. Какие нужно иметь нервы, чтобы смотреть при таких условиях вниз, не испытывая головокружения и не поддаваясь притягательной силе бездны!
— Чёрт с ним, с туром! Полезай скорей назад!
— Кажется, лежит; желаете посмотреть? —хладнокровно приглашал Жуков, вытягивая и выворачивая шею, чтобы, не отделяясь телом от скалы, через плечо лучше разглядеть под собой тура.
— Благодарю покорно.
—Лежит? верно?
— Лежит, лежит, теперь хорошо видать,
— Ну вот и отлично, а как его достать?
— Достанем как-нибудь. Я думаю, отсюда надо спусжаться на веревках, потому с той стороны, снизу никаким родом не подойти. Тут только туры да жераны могут… это самый ихний лаз; ни тут, ни там, нет другого прохода.
— А ведь я то этого не подозревал и рановато начал стрелять. Следовало выдержать, —они бы сами ко мне пришли… Ведь они под конец меня едва не затоптали. Теперь я понимаю, что вон оттуда они меня даже и не видали в тени. А как только они вынырнули из-за того бугра и; остановились, я подумал — кончено! заметили и сейчас повернут прочь от меня.
— Это ничего, что остановились; они так постоянно в скалах останавливаются и озираются.
Забрав свои пожитки и передав ружьё Жукову, я благополучно спустился и присоединился к товарищам. Начались расспросы и рассказы: Великий Князь убил двух туров; граф А. В. Гудович — серну; А. А. Павлов безуспешно стрелял по сернам; Ф. И. Краткий не остался на указанном ему месте и неудачно выбрал себе позицию, с которой не мог видеть прошедшего по близости от него молодого тура; доктор стрелял на расстояние, устраняющее всякую вероятность попадания. Большой табун серн, штук в 50, направлявшийся до начала загона в котловину, прорвался на правом фланге загонщиков от преждевременного их крика, когда они ещё не сомкнулись с боковой цепью на левом фланге стрелков. Великий Князь приказал, чтобы загонщики впредь зря не кричали и не палили на воздух, но главным образом старались дружней наступать, не разрываясь и не разравниваясь. Вместе с тем, обратившись к нам, Великий Князь заметил в полголоса: «Требовать это конечно нужно, а исполнить это требование с нашим количеством загонщиков (не более 32-х) на таком необъятном пространстве, да при подобной невозможной местности — совершенно немыслимо».
— Конечно, нужно быть довольными тем, что есть, — отвечали охотники, которым посчастливилось 30 августа в Георгиевском гае.
Не то выражали лица тех, которых капризная судьба обошла своими милостями.
После закуски решено было А. А. Павлову отправиться в Андреевский гай; Ф. И. Краткий пожелал пойти вниз к р. Кише; Великий Князь намеревался по пути домой заглянуть в скалы над истоком Вамбака. Принесли добычу; все туры оказались самками. У одной из убитых Великим Князем, при падении, отломались оба рога и все кости были переломаны; особенно красива была другая, убитая Его Высочеством, туриха с небольшою темною бородкой. За моей в кручу лазили при помощи верёвок; она тоже сломала себе рог и пробила затылок.
Для обратного пути избрали кратчайшую, но очень узкую тропу, про которую Щербаков вперед сказал: «трудновато будет, ну да ничего».
Действительно, за все 18 дней в горах не пришлось испытать того неприятного чувства, которое мною на минуту овладело, когда я увидел, как из-под задних ног лошади ехавшего предо мной атамана Безпрозваннаго вырвался большой камень и полетел вниз. Лошадь как бы присела на зад, но скоро справилась; тем не менее Безпрозванный счёл необходимым наградить её за это нагайкой.
По. пути домой я заглянул, на счастье, в ближайшие к лагерю скалы, но никого в них не оказалось. В версте от лагеря я догнал доктора М. А., который спешился и с бердановским карабином в руках подкрадывался к каким-то птицам. Стайка в пять, шесть штук врассыпную перемещалась перед ним по тропе.
— Что это за птица? —спросил меня доктор. — Жаворонки. Вы их хотите пулей?
— Нет! я только хотел попробовать выстрелить. —
С этими словами М. А. так засмеялся, что я не мог не начать ему вторить.
Вскоре в лагерь вернулся и Великий Князь. Пообедавши в самом лучшем настроении духа, сложили из добычи Георгиевского гая группу, и Великий Князь снял с неё фотографию. Затем стали взвешивать каждую штуку. Туры без кишок весили: 2 пуда 80 фунтов, 2 пуда 20 фунтов и 2 пуда 10 фунтов; серна гр. А. В. Гудовича 1 пуд 20фунтов, а великолепный чёрный козёл, которого в 5 часов привёз из Андреевского гая А. А. Павлов, — ровно 2 пуда. Позднее всех прибыл в лагерь Ф. И. Краткий; он один вернулся в этот день ни с чем и в совершенном изнеможении. В довершение неудачи он окончательно растёр себе ногу и не мог придумать, во что бы на завтра её обуть. Повар Семён выбрал лучшие части добычи на свою кухню; остальное Великий Князь приказал разделить между охотниками, казаками и погонщиками вьюков.
— Ну, сегодня шашлыки будут жариться по крайней мере до часа ночи, —заметил атаман Безпрозванный. — Положенную мясную порцию даже не берут сегодня, отказываются.
Повар Семён ухитрился испечь к обеду пирог; вечером он подал на третье блюдо жареный gigot тура; что касается последнего, сладкого блюда, то по преимуществу фигурировала в разных видах малина. Её во множестве приносили из лесу; с виду она крупнее нашей лесной малины, но не столь ароматична. Перезревшая черная смородина приторна до отвращения.
Приходил табунщик Якуб сообщить, как он наткнулся в лесу на сонного медведя: «Видмедь кричал, наш кричал, видмедь убежал».
Под конец Ф. И. Краткий допрашивал Лабазана, оправившегося от лихорадки, сколько он полагает в районе охоты Великого Князя зубров—без преувеличения?
— Сот до семи, —отвечал тот, подумав.
— Не может быть!
— Верно, я вам говорю.
— А сколько ты их в своей жизни убил?
— Всех убил 18 штук. Только их надо бить не теперь, а в июне месяце, когда они поедят, поедят, да к соленому источнику, поедят и опять к источнику.
— К какому источнику?
— Да ко всякому… Где он только есть, там и садись и дожидайся. А теперь неизвестно, где его искать. Место обширно. Уж сколько я сегодня обошёл — на свежий след не напал.
Великий Князь спросил Лабазана об образе жизни зубров.
— Да так, ходят себе, что скотина. — А раненые не бросаются на человека?
— Чего бросаются! Сказано, как есть скотина.
По внешности Лабазана, напоминавшей русскаго крестьянина, и по отсутствию акцента в его речи, никто бы не признал в нем лезгина. Сообщённые им сведения о зубрах дополнил Щербаков, со слов охотника Кожевникова, находившегося на Вамбаке, когда здесь строили барак.
— Тут шумели и огонь постоянно жгли. А раз под вечер зубра вышла вон на тот бугор; все видели; жрёт себе траву и на людей не глядит. Её, конечно, не пугали, а вволю все насмотрелись с этих самых мест. Большая такая. Потом, значит, наевшись, зубра ушла и больше уже её не видали.
Ф. И. Краткий утверждал, что видел ниже Георгиевского гая, под Джугой, на безыменной речке, впадающей в Кишу, свежие следы зубра; даже вдавленный копытом в землю зеленый лист травы не успел вполне завянуть. Там же, за несколько дней, Жуков наткнулся на трёх лежавших на поляне зубров. Охотники указывали Великому Князю на самые нижние отроги Джуги, в верховьях р. Киши, как на место, где англичанину (Литльдель) удалось убить зубра. Не теряя надежды добыть когда-нибудь зубра, Великий Князь приказал на будущее время тщательно исследовать весь верхний бассейн Киши.
На завтра было предположено перейти лагерь, называемый Челипси. Жаль мне было расставаться с Вамбаком. От добра — добра не ищут; —меня же здесь миновали даже мелкие, постигшие товарищей невзгоды, в виде сильно сожжённого южным солнцем лица, потертых ног и сильнейшего насморка. Но Щербаков обнадеживал, что впереди нас ожидают места ничуть не хуже здешних. К тому же начинался рев: в стороне лесистаго склона к р. Кише по вечерам уж не раз отзывались олени, а они-то и были впереди, в лесистых участках охоты, тогда как мы до сих пор подвизались здесь по преимуществу в области лугов.
31 августа в 51/2 ч. утра термометр показывал+7° Р. такая высокая температура, после белой росы последних трех дней, показалась мне подозрительной. Казак, подымавшийся к лагерю от водопоя у родника, заметил своему товарищу: «какой нынче сырой воздух», замечание вполне верное: за три дня воздух действительно насытился влагой, которую на нас нагоняло со степи. Утро было облачное, ветряное. Погода хмурилась и не внушала доверия.
Выступили в 9 ч. утра все по той же дороге к верховью Вамбака. За речкой тропа на Челипси сворачивает влево и извивается правым её берегом. Падение тропы гораздо меньше падения речки. Постепенно вдоль неё спускаясь, мы, тем не менее, вскоре оказались на десятки сажен выше самого русла Вамбака. Нам указали на скалы Парныгу, под которые свалилось в грозу и, разумеется, погибло большое стадо горской баранты. Кости овец, говорят, и посейчас там валяются грудами. Когда мы спустились из района роскошных альпийских лугов в полосу начала произрастания древесных пород, стал накрапывать дождь. Прежде всего начали попадаться на нашем пути обширные заросли низкорослого рододендра, на который за последние два дня особенно жаловался измучивший себя Ф. И. Краткий. Нога скользит по гибким и гладким стеблям рододендра; поднимаясь в гору, в этих кустах делаешь шаг вперёд и съезжаешь на два назад. Ниже пошли бурьяны и вместо ели и пихты, растущих обыкновенно выше всех других крупных древесных пород, стала попадаться береза, рябина, клен и между ними кусты черной и красной смородины, малины, шиповника и др. Лиственные деревья кустятся и не достигают больших размеров, напоминая собой молодняк, вырастающий на пнях, выгнуты книзу, очевидно снегом, который клонит и надламывает их под гору; освободившись он него, верхушки тянутся вновь по вертикальному направлению и, таким образом, деревья смолоду изгибаются у основания.
Дождик, между тем, стал настолько прибавляться, что потребовались непромокаемые плащи. Версты за три или четыре до впадения Вамбака в Уруштен тропа сворачивает вправо, огибает горный отрог, с дремучим пихтовым лесом, спускается к речке Челипси, пересекает ее, постепенно подымается, огибает другой отрог и выходит опять на пастбища. Прошедшие перед нами вьюки с кухней размесили черноземную почву на переездах чрез ручьи, и, к немалому смущенью Щербакова, наши лошади вязли в них по колено. Эта тропа проложена охотниками, по приказанию Великаго Князя, в текущем году, вместо очень трудной горной тропы чрез Джугу, и Щербаков хотел похвастать её исправностью; он даже предвидел неудовлетворительность тропы на переездах и распорядился её исправлением, да вот — вьюки испортили дело. Что же касается старой горной тропы, говорят, там встречались такие места в скалах, что было необходимо спешиваться и проводить лошадей в поводу. Приказание Великого Князя проложить новую тропу встретило первоначально всевозможные доводы о затруднительности и даже невозможности его выполнения, но отданное раз, оно не было отменено, и в результате получилась новая, прекрасно устроенная тропа и удобное сообщение между лагерями на Вамбаке и в Челипси.
Когда мы подходили к лагерю, расположенному в редком березовом лесу на высоте 6.700 фут, дождь пошёл не на шутку: в полуверсте ничего не было видно; впрочем, раскат грома внушал надежду на то, что дождь будет непродолжительный. Переход мы сделали без привала, менее чем в 3 часа времени, и в 113/4 были на месте. Несмотря на раннее выступление с Вамбака вьюков с кухней, они пришли сюда немногим раньше нас, и у повара Семёна ещё не все было налажено для обеда; в свое оправдание он почтительно доложил Великому Князю: «Вьюки нимножко патихоньку ходят».
Барак в Челипси ничем не отличается от предыдущего на Бамбаке, и мы расположились в нём тем же порядком, как и в первом. Дождь держал нас в бараке арестованными. В целом лагере не было видно ни души и даже не слышно голосов. Все забились в дощатые балаганы и залезли под развешенные на сошках бурки.
Часам к четырем дня не было никакой надежды на погоду; дождик шёл, не переставая; как вдруг, к общему удивлению и радости, он сразу перестал барабанить по крыше, ближайшие горы стали виднее, а густые серые облака посветлее в западном направлении. Общее настроение тотчас же переменилось; лагерь оживился; казаки затянули песни, и все мы повылезли из барака. Исчезавшие куда-то на время дождя, но все же изрядно промокшие цыплята Семена, теперь тоже появились, торопливо шныряя между людьми и спеша наглотаться чем-нибудь перед своим ранним сном.
Когда туман еще немного рассеялся, на вершинах окружавших нас гор, к общему удивлению, увидали снег. На склоне за нашим бараком он лежал не далее версты от лагеря и далеко не доходил до полосы леса. Снеговая линия не резко, но в общем удивительно правильно распределялась по вершинам в одной горизонтальной плоскости. Температура упала с+8 на+2 и, по всем признакам, должна была идти еще на убыль. Великий Князь приказал законопатить самые широкие щели между рассохшимися досками барака. Заметив, что длинная во всю стену полка в нашей комнате поддерживалась всего двумя большими гвоздями, я усердно принялся за сооружение под нее кронштейна. Атаманы послали людей за материалом для костра.
Так прошёл час; сплошные серые облака разорвались и свет стал энергичнее прорываться со стороны заката. Свежий снег на вершинах Ачипсты, Уруштена и Мастакана чуть-чуть заалел, точно от слабой утренней или вечерней зари; как вдруг, косые лучи заходившего солнца ворвались в мрачное ущелье Уруштена и озарили темный хвойный лес, расстилавшийся ниже лагеря. В тылу у нас высокий отрог Джуги скрывал склонявшееся к закату солнце, но оно завоевывало все большее и большее пространство в ущелье; свет его быстро распространялся вверх по склону и вскоре достиг бледно-розовой нарядной её вершины; серые скалы, к которым не пристал снег, придавали ей оригинальную пестроту. В глубине ущелья над тёмным лесом ползли обрывки седого тумана и из-за высокого отрога Джуги, в тылу лагеря, лезли редкие, ярко-освещённые облака. Ещё несколько минут и вся очаровательная панорама гор осветилась невидимым для нас заходящим солнцем; но ненадолго: из ущелий быстро поползли по горам тени, а в верхних облаках ежеминутно менялись и меркли оттенки разнообразнейших огненных красок. Над перевалом, на тёмно-синем горизонте выступили багровые пятна и придали ему фиолетовый оттенок.
Между тем из лесу натащили материала для костров, приволокли про запас целые деревья; сухой валежник, слегка смоченный дождем лишь по поверхности, разгорался чрезвычайно быстро и чрез несколько минут среди лагеря, точно пожар деревенской избушки, пылал и гудел исполинский костер. К нему потянулись все, кому было необходимо обсушиться или хотелось погреться. У костра состоялось, по обыкновению, совещание о завтрашнем дне, но вопрос о том, брать ли который-нибудь гай загоном или идти с подхода — оставался нерешенным и в зависимости от погоды. Мы не расходились до тех пор, пока на совершенно чистом небе, из-за гор не выплыла почти полная луна и залив своим таинственным светом роскошную картину, не придала ей новой прелести. В воздухе царила полная тишина; но уже во время ужина поднялся ветер и на луну стали налетать обрывки высоких облаков. Погода снова вызывала общие опасения. Температура упала до 0°.
В 10 ч. вечера улеглись спать, довольные исправным действием железной печки; но уже в час пополуночи я не мог спать от холода и шума страшного ветра, врывавшегося во все щели барака. Одевшись и выйдя посмотреть на погоду, я ужаснулся силе ветра, не понимая, каким образом он мог так свирепствовать с той именно стороны, где высокий отрог Джуги, казалось, должен был защищать от него лагерь. При этом невольно пришёл на память рассказ о том, что в Новороссийской бухте, расположенной у подножия высоких гор, считается опасным не морской ветер, но обратный, так-называемый «бора», с неимоверною силой низвергающийся на рейд прямо с гор.
Костры в лагере догорали и не было видно ни души: все попрятались от бешеного ветра, периодические порывы которого становились все чаще и сильнее. Барак трещал и в минуты самых неистовых порывов содрогался до основания. Больше всех страдали в бараке от холода Великий Князь и граф А. В. Гудович; они помещались у наружной стены, с наветренной стороны. Я принялся топить очень быстро накалявшуюся печку; к ней приблизился Великий Князь и мы промаялись до третьего часа, пока температура в бараке в значительной мере не повысилась. В 43/4 ч. пришёл камердинер Великого Князя, Кухаревич, доложить, к общему нашему огорчению, что Щербаков не считает возможным взять загоном Паговский гай, так как на скалах, сейчас, за ветром нет никакой возможности удержаться. Нельзя также брать лесного Петровскаго гая, потому что в лесу на каждом шагу может убить падающим деревом. Делать было нечего, приходилось покориться судьбе и потерять день. Наружный термометр все еще стоял на 0°, но пролитая с вечера на крыльце вода и грязь на тропинке замерзли. Я опять принялся за спасительную печку; затем ничего больше не оставалось делать, как попытаться продолжать спать под звуки не вовремя разгулявшейся бури.
1 сентября поднялись около 7 час. утра. На солнце было +3°; небо ясно и порывы ветра ничуть не меньше, чем ночью. Чины охотничьей команды принялись тщательно конопатить и обмазывать глиной щели барака, а мы стали сообща сооружать из обрезков досок стол, и пока нам разыскивали гвозди, имевшиеся в запасе у буфетчика Валдохина, мы пробавлялись пережжёнными, выбранными из-под угля и пепла потухшего костра. После стола соорудили еще полку и скоротали таким образом время до одиннадцати часов дня. Между тем почти весь снег согнало на солнце, и ветер несколько остепенился. За одну ночь окружавший лагерь березовый лесок заметно поредел, а уцелевший на нем лист пожелтел и побурел.
Щербаков ходил с товарищем заглянуть в Паговский гай и видел в нем 17 туров, серны же — ни одной, — все, как видно, спустились в ельник. Великий Князь ни за что не соглашался отправиться на туров с подхода и ради нас, гостей, решил брать сообща после полудня Петровский гай.
Выехали в 2 ч. по дороге на Вамбак и через 15 м. были уже на месте. Направляясь на крайние нижние номера, наткнулись в смешанном, по-преимуществу, хвойном лесу на оленя с двумя ланями и инстинктивно схватились за ружья; но олени оказались проворнее нас. Мне достался хороший, достаточно открытый номер, однако невыгодное направление ветра — от нас на загонщиков — не обещало большого успеха.
Вскоре после сигнального выстрела передо мной, в чаще хрустнули раза два сухие сучки, зашелестели ветви кустов и шагов за 100 показался шедший в пол-оборота налево большой олень. «Как бы опять не оскандалиться» , промелькнуло у меня в голове, и я крепко сжал в руках штуцер. Но олень неожиданно остановился за вековой в три обхвата пихтой, шагов за 70 от меня, и больше я его не видал…
Затаив дыхание, в ожидании, что он пойдет дальше по прежнему своему направлению, или свернет по линии на соседа, причем тоже можно будет стрелять, я считал секунды, которые он простоял за пихтой. Предательский ветерок испортил все дело: олень остановился потому, что светрил меня. Постояв несколько секунд и смекнув, где опасность, он круто повернул за деревом и поспешно ушёл, да так ловко, что от всего громадного оленя мне ничего, кроме концов широких, ветвистых рогов, из-за дерева не было видно. Я даже скорей слышал, чем видел, как он хитро удалялся обратно в загон.
— По крайней мере опасность тебя ещё не вполне миновала, бисова скотина, —подумал я с досадой, —авось тебя выставят на более счастливого, чем я, товарища.
Под конец загона, через номер от меня раздался выстрел, по расчёту — Ф. И. Краткаго. «Ну вот и отлично, — он стреляет только когда уверен в успехе выстрела», — решил я про себя. Затем было слышно ещё два выстрела ниже последнего номера.
Пришли загонщики; на меня вышел Ковальчук, погонщик моего вьюка, и мы осмотрели место, по которому прошёл олень; оно оказалось дальше от меня, чем я рассчитывал. Снизу подошли А. А. Павлов и Ф. И. Краткий; последний стрелял не по оленю, но по медведю, который с ревом покатился после выстрела вниз; его прикончил охотник. Ф. И. чрезвычайно радовался медведю, но до тех пор, пока нас не нагнали охотники, которых он несколько раз переспросил, действительно ли они видели мёртвого медведя. Ф. И. все не решался верить выпавшему наконец на его долю успеху.
Доктор М. А. на первом верхнем номере не мог нас дождаться и что-то нам кричал навстречу. Оказалось, что спугнутые нами до загона олень и две лани прошли мимо него до сигнального выстрела для наступления загонщиков, и он не решился стрелять, чтобы не ввести загонщиков в заблуждение…
Притащили в лагерь медведя средней величины с очень длинною мордой и почти без кишок, которые, говорят, тащились за ним шагов на 30 от того места, где он растянулся в бурьянах. Их намотал на палку и не поленился принести в лагерь один из загонщиков. Предпоследний выстрел в Петровском гаю был промах по оленю охотника, шедшего с загонщиками: Великим Князем было приказано охотникам убить, если к тому представится случай, оленя для музея Императорской Академии Наук.
2 сентября поднялись рано, но по совету Щербакова немного повременили выступлением, в надежде, что разыгравшийся опять за ночь ветер стихнет. Около 7 час. утра выехали в Натовский гай. Выпавший ночью снег значительно спустился против вчерашнего и захватил даже верхнюю полосу лесов, т.-е. слегка и наш лагерь. Выше лагеря земля, лужи и даже ручейки позамерзли.
Паговский гай самый возвышенный из всех, в которых мы побывали в 1894 г. Номера расположены в нём на высоте 9200 ф. Спешились неподалеку от чудного горного озера, в котловине, под массивною скалой и с трудом стали взбираться на плоскогорье к номерам. На этом крутом подъеме немногочисленный наш отряд сильно растянулся. Далее, с края плоскогорья увидали в котловине туров и продолжали с удвоенною осторожностью взбираться еще выше на последние, крайние номера, с которых была видна вся стрелковая линия. К немалому нашему ужасу, увидали, что доктор М. А. не остался на указанном ему месте, а резким чёрным пятном подвигался в бурке к краю плоскогорья, чтобы заглянуть в котловину. Долго и усиленно ему махали, пока он не заметил, наконец, наших сигналов и не вернулся на своё место.
Едва я уместился на обледенелых каменных глыбах и был подан сигнальный выстрел загонщикам, как я увидел внизу, в котловине, человека, которому, по моим соображениям, там было совсем не место: слишком близко перед нами очутился он один в самом начале загона. Но вот, Жуков вверху засуетился, закричал, забегал и, швыряя вниз каменья, заворотил таки туров на нас; они шли прямо на Великого Князя, но вдруг кинулись вниз, заворотили круто назад и безнаказанно вышли из гая.
Оказалось потом, что за отсутствием опытного и отлично знакомого с местностью Чепурнова, отправленного с Кожевниковым к главному хребту для разведок на «туровые горы», загонщиков заводил сегодня Ермоленко, не захватив при этом доброй половины гая. У него не хватило людей, так как он по началу ставил своих односельчан, кумов и сватов, по их просьбе, слишком густо. Не захватив продольного в котловине хребта, загонщики не только выпустили, но скорей выгнали назад из незанятой половины Паговского в Андреевский гай стадо серн, штук в 50, и вышли против нижней половины стрелковой линии; мы же наверху остались в стороне от загона и человек, которого я видел в начале гая, представлял из себя последнее звено нижней боковой цепи, которая далеко не сомкнулась с Жуковым. В ожидании туров Великий Князь не стрелял по сернам, которые затем скрылись и никому на глаза больше не попадались. Другой табунок в 5 штук вышел на правом крыле на А. А. Павлова, и он уложил большого козла. Великий Князь сделал выговор охотникам и загонщикам, и мы вернулись в 11 ч. из Паговского гая с одним только козлом. Великий Князь собирался взять его завтра второй раз загоном, сегодня же, после полудня, мы должны были разойтись и попытать счастье с похода.
Мне достались скалы по пути на Вамбак; проводниками были назначены охотник Выходцев и Крутенко, кандидат на должность охотника, человек ещё очень молодой, но основательно знакомый с горами и опытный охотник: с раннего детства он принимал участие в промысловых охотах отца и братьев, по преимуществу на медведей и кабанов. Мы выступили в 11/2 ч. дня и через час езды, бросив лошадей за речкой Челипси, полезли под скалы; добрались до них через 174 ч., но ни одного живого существа там не нашли. В интересах охоты право пользования пастбищами в окрестностях Челипси приобретено Великим Князем: стада и табуны сюда не допускаются; тем не менее мы нашли места, выхоженные скотом, и охотник Выходцев несколько раз повторил с негодованием: «Это все азиаты! надо же, куда забрались!» Отсюда мы перевалили чрез отрог Парныгу в направлении к Вамбаку и очень густым березняком спустились к небольшой речке. На пастбищах попадались большие заросли рододендра, называемого охотниками рододовником или попросту рододой; в них любят забираться горные тетерева; но мы решительно никого не вспугнули, хотя следов оленей и кабанов видели много.
Выйдя на новую тропу с Вамбака в Челипси, пошли назад к лагерю. На значительном протяжении на тропе были видны свежие, не затоптанные следы оленя, бежавшего вероятно от вчерашнего шума в Петровском гае. Приближаясь к лошадям, отчетливо слышали два отдельных выстрела, по всей вероятности Великого Князя, или гр. А. В. Гудовича. В лесу спугнули чёрнаго тетерева и приметили много рябиновых деревьев со свежеобглоданною оленями, а может быть и зубрами корой. Прибыли в лагерь в 5 ч. Было холодно, ветрено и сыпала крупа.
Через час подъехал Великий Князь, гонявшийся за турами в Паговском гае. Его Высочеству испортила дело пара вспугнутых им горных тетеревей, которые привлекли своим шумным полётом внимание осторожных туров в его сторону. Пришлось по ним стрелять со всем не вмеру, шагов за 400. Стрелял Великий Князь и по сернам неудачно, а под конец, на близкое расстояние, тоже по серне, случилась осечка. После 7 ч. вечера в совершенной темноте приехал из Андреевского гая гр. А. В. Гудович, единственный, убивший в этот день на вечерней охоте серну. За поздним временем пришлось оставить ее до завтра на месте. Позднее всех пришёл А. А. Павлов, о котором мы уже серьёзно начинали беспокоиться. Он подходил внизу в балке к оленю, ревевшему под скалами, и когда спустился с охотником со скал, то попал в такие бурьяны, где в десяти шагах ничего нельзя было видеть. Пришлось вернуться ни с чем.
За ужином к нам залетали на крытый балкон снежинки. Ветер крепчал каждую минуту. Луна то пряталась, то выглядывала из-за бешено мчавшихся разорванных туч, посылая в промежутки между ними снопы бледных лучей. Носившаяся в воздухе снежная пыль увеличивала контраст между не резко разграниченными, параллельными полосами света и тени. Как видно, погода не обещала ничего утешительного и на завтра.
Прислуга между тем поусердствовала и натопила железную печь до такой степени, что в первой комнате едва можно было вытерпеть жару: под потолком было градусов 30. Ночью мы сами поочередно поддерживали в печке священный огонь. Один из импровизированных истопников-добровольцев наложил полную печь дров. Не успели они хорошенько прогореть, как порывом ветра выкинуло дым в комнату. Истопник кинулся открыть наружную дверь, но товарищи энергично запротестовали, предпочитая, чтобы резавший глаза дым разсеялся сам собой, но не терялась драгоценная теплота. Общими усилиями ее удалось-таки поддержать в бараке до самого утра.
3 сентября денек был серенький, перепадал снежок, порывы ветра были уже не столь часты и сильны и на одной только вершине Ачипсты всё ещё продолжалась сильнейшая метель. Пообедав и дав уложиться кухне и буфету, выступили в 11 ч. утра на следующий лагерь, на поляны Уруштена. Вьюки с нашим багажом ушли утром вперед.
Расстояние до Уруштена не велико: на переход употребили всего час с небольшим. Тропа от Челипси спускается дремучим пихтовым лесом на террасы левого берега Уруштена: красный лес сменяется здесь чернолесьем; растительность роскошная. Лагерь расположен на правом берегу на полянах (4650 ф.), в одном переходе от перевала Псеашха. Перед лагерем брод чрез прозрачный, как кристалл, заваленный камнями Уруштен. Нужно иметь большую привычку и смелость кавказских лошадей, чтобы не запутаться в камнях и не потерять равновесия при переправах в брод чрез глубокие и быстрые горныя речки. Ниже этих полян, как я уже сказал, ущелье Уруштена совершенно непроходимо.
В лагере на Уруштене нет барака, и нам предстояло помещаться в палатках и в дощатом балагане. Погода в ущелье продолжала быть пасмурной, но без дождя и ветра, тогда как на Ачипсте метель все еще не унималась.
Из лагеря на Уруштене «расходу мало», как выражался Щербаков, т.-е. нет по близости достаточного количества надежных мест для одновременной охоты с подхода всех участвовавших. Чтобы никому не было обидно, Великий Князь предполагал отправиться попросту на прогулку. Щербаков предложил лучше взять сообща какой-нибудь гай; но лошади были уже рассёдланы и пущены в табун, а потому и было решено все же разойтись на охоту с подхода, хотя бы и с весьма малыми шансами на успех. Жребий определил лучшие места к перевалу Псеашха Великому Князю и гр. А. В. Гудовичу.
Меня повел Щербаков по высоким кладкам на левый берег Уруштена в балку Аспидной речки. С нами пошёл и брат Чепурнова, Иван, кандидат на должность охотника. Нашли мы кое-какую тропу. Щербаков предполагал, что она звериная, но я ему доказал, что тут ходили и люди, так как на деревьях были заметны не очень старые затесы. Несколько раз нам попадались чудные поляны, сплошь вытоптанные зверем, но ни на кого мы не набрели и ни один олень не отзывался. Дурная погода, по-видимому, охладила на время их дикую ревность и страсть. Выше, в девственном пихтовом лесу, набрели на старые следы зубра и множество свежих следов оленей и кабанов. Через 11/2 часа безостановочной ходьбы в гору, без тропы, я согласился отдать штуцер Щербакову; он нашёл его тяжелым (91/4 ф.). Затем мы дошли до оленьего точка, на чистой поляне, без бурьянов. Густые ветви пихты, спускавшиеся до самой земли, обеспечивали подход к оленю, но беда заключалась в том, что самого его тут не было. На Ачипсте метель прекратилась и мне казалось, что на её нежно-розовой вершине отражались лучи румяного заката. Его заслоняла гора, вершины которой мы еще далеко не достигли; над горой виднелись освещенные края облаков; увидя их, охотники выразили надежду на перемену погоды к лучшему.
Мы были уже 4 часа на ходу, а до единственного оленя, только-что начавшего изредка лениво отзываться, оставалось идти почти столько же, да и ревел-то он на противоположном склоне Аспидной балки, так что прежде, чем начать к нему подниматься, пришлось бы сойти в глубину балки. Пошли назад в лагерь, но не тем путем, по которому взбирались на поляну, а держась продолжительное время выше него, косогором. Так мы зашли в места произрастания ржи. Этот остаток следов разорённой горской культуры навел меня на грустные мысли, но проводник не давал времени задумываться. Сорвав на память несколько колосьев, я поспешил за ним по крутому, обращенному к югу склону. Тут росли кусты малины и шиповника, между ними всякие колючие, цепкие сорные травы, и на пространстве нескольких десятин в высокой траве — почти спелая, прекрасно налившаяся рожь. Груды обгорелых пихтовых стволов, перевитых ежевикой, затрудняли до крайности наш путь вдоль леса. Некоторые места были сплошь изрыты кабанами, выворотившими из чернозёма груды камней. Далее мы попали в каменистую, поросшую высокой травой осыпь разрушавшихся скал и от неё повернули к Аспидной речке. Несмотря на очень неудачно, не по ноге выбранные кошки, постоянно выворачивавшиеся из-под ступни на сторону, мы стремились вниз вдвое скорее, чем вверх. Выступив из лагеря в 123/4 ч., пришли назад засветло в 6 1/2 ч.
Товарищи все без успеха воротились уже назад и собрались около казаков, игравших в жгуты по-казачьему. Играющие садятся в тесный кружок и держат руки под коленями согнутых ног, где прячется и гуляет по рукам неумолимый жгут. В круг помещается один из играющих для поимки жгута. За неповоротливость отвечает спина. Удар за ударом сыплется на зеваку, вызывая дружные взрывы смеха. Как ни забавно было смотреть на эту потеху, но стоять долго на месте после продолжительной, не лёгкой прогулки в горы, было не совсем приятно. Несмотря на меховую куртку, я вздрагивал от холода и обрадовался последовавшему весьма кстати приглашению к ужину, после которого мы перебрались к неизбежному костру. Атаман Павлов рассказывал бесконечную историю про разбойника Джебенцука, а я спал под шумок, лежа на узенькой лавке, спиной к ярко пылавшему костру.
Из-за леса, покрывшего все ближайшие горы, взошла, мутная луна, как бывает зимой при затихании метели. Во мгле стали понемногу показываться отдельные звёздочки, а к концу длинного рассказа атамана Павлова образовались совершенно чистые, усеянные звёздами, полосы неба.
Когда ложились спать термометр показывал — 4°.
Постлав сверх тонкого матраца байковое одеяло, чтобы оградить себя от доступа холода снизу и, поместив рядом с собой, в виде заслона, на краю широкой кровати, дорожный мешок и парусинный сверток со своими пожитками, я укрылся двумя куртками и тёплым пальто, и это было только впору. В полночь вылезал из своего балагана посмотреть на погоду: небо совершенно чисто, ветру никакого и мороз. Пробовал накренить на бок железное ведро с водой — не льется, замерзла.
4 сентября поднялись в шестом часу утра; температура упала до 7°, и вода замерзала в ведрах в несколько минут. Это, однако, не помешало Великому Князю совершить обычное генеральное купанье. Мороз придавал всем живости и бодрости; движения и походка сделались у всех порывистее и быстрее; слышались частые покрякиванья и невольные отрывистые восклицания.
В 61/4 ч. утра отправились пешком на номера импровизированного Чепурновым гая. Он поместил стрелков внизу, по направлению течения Уруштена, в полуверсте выше лагеря. Гнать на нас должны были сверху вниз.
Около 7 ч. на мой номер выглянуло через деревья солнце. Обильный иней стал тотчас же превращаться в росу, заискрившуюся всеми цветами радуги. Деревья стояли в оцепенении, изредка роняя желтые листочки. По самой земле, с верховьев Уруштена, тянул ледяной ветерок. От него, по временам, едва заметно колыхалась травка и немилосердно зябли ноги. Лесная тишина нарушалась оживленным щебетаньем множества птиц. Между которыми я различил знакомых; передо мной промелькнули неугомонная сойка и молчаливый черный дрозд, трещали беспокойные серые рябинники, очень серьезно чем-то занимались зяблики и, как мыши, шмыгали в мелких кустах, под деревьями, крохотные ко рольки. Охотники говорили, что птиц тут всегда бывает V много.
Но вот раздался сигнальный выстрел настолько далеко, что голосов загонщиков не было слышно, несмотря на полную тишину в воздухе. Подошли они, соблюдая замечательное равнение после выговора в Павловском гае, но, к сожалению, ничего на нас не выставили, хотя, говорят, в загоне был захвачен ревевший олень. В 9 ч. все было кончено. Поднялся небольшой ветерок и в воздухе массами закружились желтые березовые листья.
По опыту прошлого года Великий Князь ничего от лесных гаев не ожидал, так что здесь уж больше нечего было делать. Кроме того, возвратившиеся с Туровых гор охотники, Чепурнов и Кожевников, доложили вчера, что там нет ни туров, ни серн: «Должно спустились в сосняки, где их плохо увидишь». Приходилось, следовательно, отказаться от намерения совершить экспедицию за перевал Псеашха или на туровые горы, для которой запас провианта хранился на Уруштене. Основываясь на изложенных соображениях, Великий Князь решил не оставаться долее на Уруштене, а перейти на Мастакан, где, по словам Щербакова, «расход велик», т.-е. для всех найдётся достаточно места для охоты с подхода.
Не теряя времени, сели обедать в 101/2 ч. утра, наскоро собрались и выступили в 117а часов на Мастакан.
За истекшую первую половину охоты, за 9 дней, произведено 7 охот загонами и 3 с подхода, и сделано 4 перехода; погода нас побаловала на Вамбаке и значительно помешала охотам в Челипси; она же была причиной отмены экспедиции за перевал и на
Убито было:
Августа 27…………………………1 серна
- „29…………………………..2 серны
- „30…………………………..3 тура и 2 серны
Сентября 1 …………………………1 медведь
2…………………………..2 серны
Итого. 11 штук.
В том числе убито с подхода 5 и на охотах загонами 6 штук.
Затем впереди оставалось еще 9 дней охоты…
В Шилдер.
(Продолжение следует.)
Предыдущая часть. Последующая часть.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”
- По всей вероятности, в Пицунду. ↩︎
- Небольшие круглые железные подковы с шипами, прикрепляемые ремешками под середину ступни. ↩︎