Кубанская охота организована в 1888 г. Их Императорскими Высочествами Великими Князьями Петром Николаевичем и Георгием Михайловичем, заарендовавшими исключительное право охоты на пространстве около 480,000 десятин в лесных дачах Министерства Государственных Имуществ и Кубанского областного войскового правления. Границы заарендованного участка: на юге — главный хребет кавказских гор, перевал, составляющий также границу между Кубанскою областью и Черноморским округом, на востоке — р. Большая Лаба, на западе — р. Белая, а на севере —станичные юрты1 у подножья Большого хребта.
Место это избрано знатоком Кавказа, бывшим управляющим кавказскими охотами и Караязским Е. И. В. В. К. Михаила Николаевича имением, покойным Францом Иосифовичем Кратким. Прежде чем остановиться на этом выборе, он совершил несколько интересных путешествий, о которых он вкратце упоминает в статье „Кавказская охотничья фауна“.
В начале восьмидесятых годов он изъездил в Тифлисской губернии бассейны рек Алгетки и Храма; в 1886. г. — Черноморию от Адлера к Сухуму и к Новороссийску, побывал в побережном Вардане и в горах на Красной поляне2, и в Романовском, под перевалом главного хребта; в том же году он ознакомился с окрестностями Ахалциха и Ардагана и, наконец, в июне и июле следующего, 1887 г., исследовал Большой кавказский хребет от верховьев р. Б. Лабы до р. Белой. Результатом этого последнего путешествия и было заключение в феврале 1888 г. контракта на исключительное право охоты Их Императорских Высочеств на северном склоне Большого хребта, в указанных выше пределах.
Охотой заведовал с начала её устройства Максимилиан Францевич Носко, по происхождению чех, офицер австрийской службы в запасе. Управление охоты находилось в станице Псебайской Майкопского отдела.
В 1888 г. Великие Князья Петр Николаевич и Георгий Михайлович охотились с 14-го — 31-е августа между р. Кишой (Чегс) и р. Уруштеном, перевалили чрез Псеашхе на южный склон и спустились к Сочи. Убито было: 1 тур, 11 серн, 1 олень, 1 красный козёл и 2 медведя3. Убедившись лично в невероятном обилии дичи в пройденных ими горах, Их Императорские Высочества ознакомились вместе с тем и со всеми трудностями охоты в этих дебрях, заключающихся главным образом в отсутствии сносных путей сообщения, даже для вьюков. Убедившись также на опыте в некоторых недостатках организации охоты, Их Высочества наметили обширную программу основательного устройства Кубанской охоты. Но судьба не сулила им воспользоваться в другой раз результатами значительных затрат и хлопот по этому предмету: тяжкая и продолжительная болезнь В. К. Георгия Михайловича, перенесённая им в том же 1888 г., послужила первым препятствием к осуществлению их обширных замыслов. Осенью следующаго 1889 г. заболел В. К. Пётр Николаевич и, по состоянию своего здоровья, был вынужден впредь, за исключением одного или двух летних месяцев, жить за-границей. Товарищи по страсти поймут, каким лишениям для Их Высочеств представлялась необходимость отказаться на неопределенное время от устроенной ими трудной и сложной охоты в Кавказских горах и даже от обставленной всевозможным комфортом охоты на равнине.
Тем не менее Кубанская охота не была брошена Их Высочествами до тех пор, пока в 1892 г. право пользования ею не было приобретено В. К. Сергием Михайловичем. В следующем году Великий Князь в первый раз охотился в Кубанской области в продолжение восемнадцати дней, причём убито было: 11 серн, олень, красный козел, медведь, 2 свиньи, горная индейка и орёл. Впечатления, вынесенные Его Высочеством с Кубанской охоты, обеспечили дальнейшее её процветание. Великий Князь приказал безотлагательно приступить к разработке новых тропинок, к исправлению старых, а также к постройке бараков в существующих лагерях и устройству новых лагерей. Контракты на исключительное право охоты Его Высочества в казённых и войсковых дачах Кубанской области возобновлены в начале текущего года на шесть лет. Вместе с тем, по двум главным причинам, было решено выбрать время для производства охоты несколько позднее сравнительно с тем, как она производилась в 1893 г. (с 20-го августа—7-е сентября): необходимо было дать время спуститься с нагорных пастбищ на долины табунам и баранте, которые проводят лето в горах, в непосредственном соседстве со скалами и укрывающеюся в них дичью, и наносят весьма существенный вред охоте, и не столько самые табуны и бараны, сколько сопровождающие последних собаки. Кроме того, желательно было, чтобы время охоты совпадало со временем рёва оленей, т. с. с первой половиной сентября месяца. Наконец, основываясь на опыте прошедшего года, Великий Князь решил также изменить самый способ производства охоты, отдавая предпочтение охоте с подхода против охоты загонами, далеко не всегда дававшей в прошедшем году хорошие результаты, особенно в лесной местности.
Участвовать в 1894 г. в этой интересной охоте, по приглашению Великого Князя, должны были: Ф. И. Краткий, граф А. В. Гудович, А. А. Павлов и ваш покорнейший слуга. Должен заметить, что год назад обстоятельства не дозволили мне воспользоваться приглашением Великого Князя, и я ждал полтора года наступления срока следующей охоты, с беспокойством взвешивая все шансы за и против её осуществления в 1894 г.
Самое серьезное препятствие для производства её в текущем году неожиданно возникло вследствие потрясающей, трагической кончины управляющего Кубанской охотой М. Ф. Носко. За шесть лет усердной и добросовестной службы в этой должности он снискал общее уважение и симпатии среди населения Майкопского и Лабинского отделов. После службы и страстно любимой охоты интересы Носко, среди совершенно чуждого ему населения, как иностранца, в таком захолустье, как Псебай, естественно сосредоточивались исключительно на семье. Она состояла из жены, трёхлетней дочери и прибывшей только в прошлом году из-заграницы сестры его жены. Отличная наездница, г-жа Носко сопутствовала нередко мужу в самые отдаленные участки охоты. 24 мая супруги Носко, весёлые и счастливые, отправились на р. Б. Лабу для осмотра работ по устройству новой тропы; вместе с тем Носко рассчитывал охотиться по пути на медведей. Ночевали в Безыменной балке и отправились далее в горы с одним охотником пешком, направив двух других с лошадьми в обход по тропе. Около 5 часов вечера, на привале, верстах в пятидесяти от Псебая, им показалось, что неподалеку прошёл зверь. Чтобы увидеть его, они стали подниматься из балки на невысокий каменистый хребет; впереди шёл охотник Широков, за ним Носко, а сзади всех его жена. Увидя, что муж заряжает штуцер, г-жа Носко заметила ему, что он напрасно это делает, конечно, не сознавая, насколько в данном случае знаменательно и веско было её предостережение, и не предчувствуя что её ожидало. Носко предложил ей идти вперёд, если она боится, и понёс ружьё на погонном ремне за плечами. Между тем, Широков махал ему рукой, приглашая его за хребет. Носко не выдержал — перегнал жену и стал спускаться по каменистой осыпи. Не успели они сделать нескольких шагов вниз по осыпи, — рассказывал мне Широков, — и никакого зверя перед ними еще не было видно, как грянул выстрел, на который Широков в недоумении оглянулся. Несчастный Носко оправлялся после падения на спину; за его плечами дымилась двустволка, а жертва роковой случайности, без крика и стона, катилась к мужу по осыпи… Пуля попала ей в рот и прошла через мозг! Смерть последовала мгновенно….
Обезумев от отчаяния, невольный убийца кинулся бежать от места катастрофы. Куда бежать? Пришлось сейчас же вернуться к роковой действительности. Широков между тем поспешил вынуть второй патрон из брошенного Носко штуцера. Заметив это, потерявший самообладание Носко пришел в исступление. Долго Широков уговаривал его, не соглашаясь последовать его приказанию идти за товарищами и лошадьми. Он требовал, чтобы Носко отдал ему ружьё или патроны, и умолял пожалеть его семью, так как, в случае самоубийства несчастного, никто бы, конечно, не усомнился в том, что супруги Носко убиты Широковым, единственным свидетелем катастрофы. Невозможно передать всех последующих душу раздирающих подробностей обращенья и прощанья несчастного с трупом обожаемый жены. Перенеся её на гладкий камень, поближе к горному ручейку, Носко обещал Широкову дождаться его возвращения с товарищами и лошадьми. Он оставался в продолжение двух с половиною часов, до наступления темноты, совершенно один около убитой. Что передумал и перестрадал несчастный в эти невыразимо долгие часы? Какие бесполезные раскаяния терзали разбитое его сердце, для которого он уже берёг роковую пулю, бесповоротно порешив покончить с собой?!… Наконец, в чём же действительно заключалась его вина? Кто решится дать на эти вопросы ответы, не подлежащие оспариванию и опровержению?
Между тем, Широков отыскал товарищей, которые не верили его рассказу, пока он не выворотил содержимого их котелков в огонь. Подходя к месту катастрофы и увидя Носко живым, Широков вздохнул свободнее. Вопреки желанию несчастного, охотники единогласно решили не двигаться до рассвета: немыслимо было провести впотьмах лошадей до тропы. Тогда Носко приказал Широкову приготовить воды и, удалив двух других охотников, убрал тело жены и обвязал голову полотенцами и башлыком так, чтобы при навьючиваньи на лошадь голова покойницы не билась.
Наступила ночь. С ужасом упоминает Носко в письме к отцу об этой ночи, полной невыразимых, бесконечных страданий. В продолжение её он не переставал стонать и метаться, неоднократно принимаясь взывать о помощи к Богу и просить даровать ему силы для приведения всех его замыслов в исполнение. С рассветом они двинулись в путь: когда вышли на тропу, Носко поехал вперёд, приказав охотникам дойти до Венгерской пильни на Малой Лабе и, не выходя на большую дорогу, ожидать там подводу из Псебая. Сам он направился в охотничий дом, заперся и долго писал: своему отцу, Ф. И. Краткому и атаману Псебайской станицы, распоряжаясь о своем погребении в одном гробу с обожаемою женой, о судьбе своей дочери и охране имущества. Вместе с тем, чтобы выиграть время, он заготовил вперёд телеграммы о своей смерти, за подписью сестры своей покойной жены, на имя Великого Князя Сергия Михайловича и Ф. Краткого. Прибыв в Псебай, он в четверть часа привёл дела канцелярии в совершенный порядок, позвал дочь, обласкал её, простился с ней и—едва она вышла из комнаты, прострелил себе сердце.
Последние распоряжения несчастного Носко приведены в исполнение атаманом Псебайской станицы, а также прибывшим из Тифлиса управляющим охотами, Ф. Кратким. Управление Кубанскою охотой было временно вверено старшему в команде охотников запасному рядовому Л. Гвардейского Егерского полка, Никите Щербакову, который с успехом довёл до конца все производившиеся в ту пору в горах работы.
Начало производства в этом году охоты намечено Великим Князем на 25 августа. К этому сроку сделаны следующие приготовления: из Армавира командировано в Псебай 34 казака Екатеринодарского полка; атаманом ближайшей соседней станицы, Андрюковской, поставлено 12 верховых и 26 вьючных наёмных лошадей и нанято 27 человек для сопровождения вьюков, пастьбы табуна, убойного и дойного скота; атаманом Псебайской станицы развезены, в заранее назначенные шесть лагерей, на 18 вьючных лошадях, запасы съестных припасов на определенное в каждом лагере число дней. Всего заготовлено: сухарей 89 пудов 30 фунтов, соли 6 пудов, водки 8 ведер, чаю 7 фунтов, сахару 5 пудов 30 фунтов. Каждый лагерь охранялся отдельным сторожем. Кроме того, было нанято еще два проводника для доставления из Псебая на вьючных лошадях, принадлежавших охоте Его Высочества, свежего хлеба, масла и других продуктов для кухни в продолжение всего времени нашего пребывания в горах. Непосредственное руководство всеми этими сложными и хлопотливыми приготовлениями любезно принял на себя начальник Лабинского госпиталя, Иван Львович Бейеровский, принимавший также участие в великокняжеских охотах в 1888 и 1893 годах. Благодаря заботливости и распорядительности Ивана Львовича, никаких задержек и затруднений по снабжению в горах нашего отряда ни разу не встретилось. Им же организована из 10-ти Екатеринодарских казаков летучая почта от Зассовской станицы, доставлявшая нам в горы через день всякого рода корреспонденцию. Хозяйственная часть в отряде ведалась по преимуществу атаманом Андрюковской станицы Павловым, строевая — Псебайским атаманом Безпрозванным, бывшим вахмистром сначала конвоя наместника Кавказского, затем— собственного Его Величества конвоя.
Великий Князь прибыл из Армавира4 в Псебай 24 августа, в 61/2 ч. вечера. Следующий день был посвящён на сбор, осмотр и проверку людей и лошадей, часть которых выступила вперёд после полудня 25 августа на половину расстояния до первого лагеря в горах. Оживленно и весело шла укладка и навьючиванье вещей под непосредственным наблюдением Великого Князя. Перемётные сумы по возможности уравновешивались поклажей. Дошла очередь до принадлежностей кухни и буфета.
Грузин повар, Семен, находит, что один ящик нужно доложить; казак ему возражает, что ящик тяжёлый:—«Тебе его не поднять».—«Зачем не поднять?» —задорно спрашивает Семен,—«не только этот ящик, а и тебя самого с ним можно поднять», и бережно укладывает в ящик десятифунтовую банку с вареньем, увы, разбитую вдребезги уже на втором переходе на Вамбак.
— А где твои вещи? —спрашивает Семена Максим, егерь Великаго Князя.
— Какой вещь? никакой вещь у меня нету.
И действительно, вскоре он появился, имея на самом себе все свои вещи: ситцевую черкеску, поверх неё поварскую белую куртку и пальто, из-под которого висели на поларшина фалды черкески. Этот сборный костюм дополняли еще бурка и белая фуражка. Взобравшись без посторонней помощи на коня, лихой повар огрел его нагайкой и бойко выехал со двора охотничьего дома вдогонку выступившим вперёд вьюкам.
В этот же день было приказано отправиться в горы для разведок относительно зубров знаменитому лезгину Лабазану, полуразбойнику, браконьеру и знатоку этих мест; он служил в 1891 году проводником англичанину Литльдель, которому посчастливилось убить двух зубров. Ниже я коснусь подробнее его охот на зубров, теперь же только замечу, что в 1888 году, Литльдель три месяца гонялся за ними без результата и лишь в 1891 г., к концу второй своей экспедиции, в сопровождении Лабазана, случайно достиг своей цели.
Лабазана снабдили продовольствием и табаком натурою и, не внимая его мольбам, денег ему в руки не дали; но он все же ухитрился где-то напиться, набуянил и заночевал в станице. Таким образом в нас сразу почти пропала и без того слабая надежда добыть при его помощи зубра.
Закончили мы день тщательною сортировкой своих пожитков, подлежавших оставлению в Псебае и необходимых в горах. Каждому из нас были выданы: объёмистые перемётные сумы, скатывающийся тонкий матрац и холщевая подкладка под него, приспособленная к растягиванию и укреплению на деревянных, имеющихся в каждом лагере, кроватях. Сверх того, на покрышку всего вьюка полагался объемистый брезент.
Накануне мы выехали из Армавира в палящую жару, от которой за последнее лето совсем уже отвыкли жители севера; в продолжение пяти перегонов в экипажах мы глотали чернозёмную, плодородную пыль, и на шестом были застигнуты дождем. В день сборов в горы погода разгулялась, и к вечеру небо совсем очистилось от облаков; молодой месяц довольно рано спрятался за горы; этим воспользовались и ярче засияли по всему небосклону звезды. Пламя вынесенной в сад свечи не колебалось; словом, все обещало на завтра чудное, ясное утро. Выступление наше было назначено и совершилось в 81/2ч. утра.
Полные радужных надежд, охотники весело стремились утром, 26 августа, вперёд, к горам, разобраться в которых и запомнить сразу все их названья мне, как новичку, было решительно невозможно. Другой новичек в нашей экспедиции был граф А. В. Гудович, тогда как А. А. Павлов уже изведал все её трудности и прелести в прошедшем году. Наконец, Ф. И. Краткий, исследовавший эти горы в 1887 г., тоже в первый раз участвовал в охоте Великого Князя.
Но я ещё не упомянул до сих пор о шестом нашем товарище, сопровождавшем Великого Князя на охоту и в прошедшем году, о докторе М. А. Каландаришвили, не охотнике, но имевшем искреннее и страстное желание сделаться таковым. С этою целью он приобрел в Псебае бердановский карабин и запасся к нему патронами.
Наконец, в отряде имелся препаратор, командированный музеем Императорской Академии Наук для собирания отсутствующих в музее образцов Кавказской фауны.
Первые девять вёрст мы прошли переменными аллюрами, по черноземной, распаханной равнине, в полчаса и сделали, не доезжая так-называемой Венгерской пильни, непродолжительный привал. Украшенный флагами лесопильный завод широко раскинулся на низменных грязных островах М. Лабы; он принадлежит словакам, которые усыпали путь Великого Князя цветами и вышли сами навстречу с хлебом-солью.
Следующий, ближайший населенный пункт вверх по М. Лабе — эстонское поселение Бурное, где тоже последовала встреча с хлебом-солью. Неожиданное присутствие в Кавказских горах типичных чухон с их характерным коверканьем русской речи, которому место под Петербургом, производило впечатление резкого противоречия с окружающею обстановкой.
Миновав Бурное, мы в 114 ч. дня свернули с дороги вправо и стали взбираться по тропинке в горы, поросшие довольно редким дубняком вперемежку с берёзой, ольхой и осиной. Местами попадались небольшие стога сена, но в общем роскошная трава оставалась невытравленной и нескошенной. Выше пошёл прекрасный тенистый грабовый лес. В этих местах водится красный козел (косуля) и попадается олень. Козлы отличаются замечательно развитыми рогами; число их отростков нередко превышает обыкновенные шесть концов и доходит до десяти. Мне случилось видеть подобные же крупные рога красных козлов, убитых в Киевской губернии; то же рассказывают про размеры рогов сибирских козлов.
Сделав еще две непродолжительных остановки, мы достигли, в 21/2 ч. дня, урочища Малый Вамбак, лишенного леса плоскогорья, выше Псебая на 3000 футов, прозванного охотниками „Капустиной балкой“; тоже название присвоено устроенному здесь лагерю5.
На высоте 5200 футов над уровнем моря, на самом краю отвесных скал левого берега реки Уруштена, немного в стороне от главной тропы, выстроено два дощатых балагана, в виде высокой двускатной крыши с просторным отверстием вверху для дыма. В них хранились деревянные кровати и запасы съестных припасов. Тут же расположен небольшой балаган для кухни, да вскоре по прибытии наших вьюков между балаганами выросли палатки. Работа по всему лагерю кипела; каждый хлопотал по своей специальности, и общему благо душному настроению способствовала благоприятная погода.
Подсчитаем теперь общее количество потребовавшихся под охоту людей и лошадей, выделяя при этом тех, которые не входили в состав нашего отряда и не находились на биваке „Капустина балка“.
Участвовавших в охоте……………………………………….. 6
Препаратор………………………… 1
Камердинер, буфетчик и егерь Его Высочества . . 3
Поваров………………………………………………………….. 2
Охотников………………………………………………………..10
Станичных атаманов…………………………………………. 2
Казаков Екатеринодарского полка………………………24
Погонщиков при вьюках…………………………………….25
Табунщик и пастух. ………………………………………….. 2
Всего 75
Оставлены в Псебае: сторож, охотник и 2 караульных при доме…………………………………………………..
В 6 лагерей в горах разослано караульных. .
Казаков, доставлявших корреспонденцию……………10
Погонщиков при вьюках, подвозивших в отряд 46
свежую провизию…………………………………… … 2
Высланы для разведок в горы Лабазан с одним
товарищем. ……………………………………. 2
Всего……………………………………. 24
Итого .. 99
Лошадей седла Его Высочества……………………….. 2
наемных верховых……………………………….. 12
вьючных…………………………………………26
охотничьих………………………………10
казачьих……………………………………. 24
Всего………………………….74
Доставляло из Псебая свежую провизию в горы вьючных лошадей………………………………….2
Доставляло почту казачьих лошадей………………… 10
Всего…………………12
Итого . . 86
За отрядом следовало скота: дойного 2 штуки, убойного – 3, баранов – 8, при двух козлах; последних обязательно принято держать на Кавказе в каждом стаде и в каждой партии овец. Смелые домашние козы водят за собой все стадо глупых овец и ограждают их от бессмысленных и неудержимых стадных движений. При дойных коровах находились и их телята; это тоже особенность кавказского скота: без теленка корова вовсе перестает давать молоко. По прибытии на бивак телят привязали к колу; жаль было смотреть на их отчаянные прыжки и усилия освободиться от привязи с риском переломать себе шею и ноги; но менее, чем мы, жалостливые станичники не вняли нашему заступничеству, а один из них флегматично заметил: «Целы будут, пущай приучаются». И действительно, телята вскоре «приучились» и успокоились.
Великому Князю доложили о приходе на бивак двух горцев, пастухов Блеченсинского аула, у которых охотники отобрали ружьё. Они представили свидетельство на право ношения ружей, разумеется, недействительное в местах, арендованных Великим Князем. Молодой горец, хотя и заявил, что «наш не понимает русски», но объяснялся совершенно понятно и просил отпустить их поскорее, так как они оставили в горах старика, который «поломал, догоняет видмедь, рука совсем и немнога нога». Позвали для более подробных расспросов табунщика Якуба, единственного мусульманина в нашем отряде. Черкесы чрезвычайно ему обрадовались, признав в нём односельчанина, и между ними начался оживленный разговор. Когда же все стали выражать
Якубу недоверие к их рассказу о покинутом в горах больном товарище, Якуб лукаво заключил: «Хоть поломал, хоть не поломал — пришел… — Узнал Великий Князь тут, просит своё ружьё надо». Голодным горцам дали сухарей и продолжали расспросы, много ли они видели «видмедь»? — «Видмедь много барашка кушает». — А Кузьма есть? — «Кузьма нет много». Кузьмой у них принято почему-то называть волка. Атаман Павлов подтвердил, что за время существования великокняжеской охоты, вследствие деятельного истребления хищников, количество их заметно уменьшилось, и, вот уже два года, как в табунах не зарезано волками ни одного жеребенка. В заключение он предложил сделать с горцами «другой мотив», и, коверкая для большей выразительности собственную речь, обратился к младшему: «Слушай, братец, мы пошлём старшина посмотреть, поломал ли нога и рука ваш старик, и если ты наврал, то тебя в тюрьма и сделаем для тебя виселица». Но шутка его не удалась и не произвела ни на горца, ни на окружающих желаемого впечатления. Черкесам приказали прийти за ружьем в Псебай к 15-му сентября.
В ожидании обеда мы расположились на разостланных на краю скалистого обрыва бурках и погрузились в созерцание очаровательной, величественной картины гор: с трёх сторон вокруг нашего бивака, за широкими, а ещё более глубокими ущельями вздымались разнообразнейшие скалы самых причудливых очертаний и строений. Только в одном направлении — на северо-восток — простирались гладкие холмы горного пастбища, всего лишь за несколько дней оставленного табунами и барантой. По разнохарактерности и внушительности окружавших нас скалистых громад, общий вид с первого бивака едва ли не самый замечательный из всех, которые довелось видеть за все последующие восемнадцать дней в горах. Никакими словами не выразить подавляющего впечатления грозной скалистой стены, растянувшейся на целые версты (на юге). Зелёный уступ разделяет эту стену на два яруса, один внушительнее другого, и зелёная гладкая равнина венчает скалы. По виду, в котором контуры этих скал представляются при обозрении их от Псебая и со степи вообще, охотники метко прозвали их «скирдою». Ущелье Уруштена настолько глубоко и тесно вверх по течению до первого своего колена, что, даже находясь на продолжении его направления, мы все же не видели дна этой пропасти и только слышали грохот потока в преисподней. В том же (западном) направлении, на противоположном левом берегу, на Уруштен напирает «красная скала», прозванная нами слоеным пирогом. Своими спиральными зелёными уступами, огибавшими отвесную скалистую громаду, красная скала живо напомнила мне изображение простиравшейся до облаков Вавилонской башни, с детства врезавшееся в моей памяти. Над красной скалой вдали виднелись горы6, в которых должна была начаться охота. Ближе к нам и правее красной скалы вздымается оригинальнейшая скалистая «шапка», так и прозванная охотниками по сходству с барашковою шапкой императорских стрелков; на карте она названа Ачха. Наконец, наиболее близкою и доступною для рассмотрения в деталях скалистою массой представлялся противоположный край бокового ущелья, под прямым углом примыкавшего к ущелью Уруштена. Мы расположились как раз в вершине этого исходящего угла, на самом краю бездны, и стоило кому-нибудь к ней приблизиться, как раздавался общий протест с настоятельным требованием удалиться от опасности.
К этому очерку окружавших наш бивак гор мне остается добавить, что уже при первой побывке на Кавказе я сразу пришёл к заключению, что на нашем языке равнин нет слов для передачи красот горной природы, нет слов для выражения чувств, овладевающих её ценителями по выходе из глубины ущелий на высоты с открытым, необъятным кругозором. Почти ту же мысль и как бы в подтверждение моего заключения я нашёл у Безсмертного певца Кавказа, которому свыше было дано постигать и выражать словами величие вселенной. В письме к Раевскому (1837 г.) Лермонтов говорит между прочим: «Как перевалил через хребет в Грузию, так бросил тележку и стал ездить верхом; лазил на снеговую гору (Крестовая) на самый верх, что не совсем легко; оттуда видна половина Грузии как на блюдечке, и я право не берусь объяснить или описать этого удивительного чувства, для меня горный воздух — бальзам; хандра к чёрту, сердце бьётся, грудь высоко дышит — ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь“. Другой раз мне случилось встретить поразительно верное выражение чувства, испытываемого в горах, именно у Пржевальского, цитированного H. H. Бибиковым в «Природе и Охоте» (июнь 1891 г. «Высший тип охотника»), и я не могу отказать себе в удовольствии повторить наиболее выразительные места. Рассказывая об охоте в горах Нань- Шаня, Пржевальский говорит (Из Зайсана чрез Хами в Тибет, стр. 128): «Между тем, охотник незаметно поднялся чуть не до вечных снегов. Дивная панорама гор, освещенных взошедшим солнцем, расстилается под его ногами. Забыты на время и яки и кукуяманы. Весь поглощаешься созерцанием величественной картины. Легко, свободно сердцу на этой выси, на этих ступенях, ведущих к небу, лицом к лицу с грандиозною природой, вдали от всей суеты и скверны житейской. Хоть на минуту становишься действительно духовным существом, отрываешься от обыденных мелочных помыслов и стремлений» В другом месте он пишет о впечатлении, оставленном в нем видом с Тетунгских гор (стр. 420): «Любовались глаза, радовалось сердце. Но, в то же время, грустное чувство охватывало душу при мысли, что сейчас придется надолго, быть может навсегда, разстаться со всеми этими прелестями. О! сколько раз при своих путешествиях я был счастлив, взбираясь на высокие вершины!.. Лучшим делается человек при подобной обстановке; словно, поднимаясь в высь, он отрешается от своих мелких помыслов и страстей. И надолго, на целую жизнь, не забываются подобные счастливые минуты» К описанию вида Алашанских гор он прибавляет. «Такая панорама очаровательна! Она доставляет истинное наслаждение, мирит со всем окружающим и увлекает в мир поэтический, чистый и бесстрастный». А по поводу впечатления, оставленного в нём видом с вершины Сади-Саркус, он говорит: «Сила впечатления была так велика, что я долго не мог оторваться от чудного зрелища, долго стоял, словно очарованный, и сохранил в памяти этот день, как один из счастливейших в целой жизни“.
В заключение упомяну о том, как своеобразно формулировал свои впечатления в родных горах старый черкес Паго, проводник Ф. И. Краткого, обследовавшего эти места в июне и июле 1887 г. На горе Джуга старик с грустью рассказывал ему о своих подвигах из былых войн с русскими и указал, где защищались горцы при отступлении к вершинам и Черному морю. Восхищаясь открывшимся с их пути на Джуге величественным видом гор, Ф. И. Краткий вызвал старца на такое замечание: «только в горах Бог велик!» и невольно подумал про себя, что и этот полудикий, воинственный сын гор, некогда заклятый враг гяуров, имел душу, способную глубоко чувствовать и ценить красоту и величие своих гор.
К нам подошел словоохотливый Щербаков и начал рассказывать и указывать. Самое ущелье Уруштена в этом месте вовсе непроходимо по своей тесноте от свешивающихся продольных и поперечных стен; они образуют несколько высочайших водопадов, и вода на них разбивается в пыль; выше этих водопадов в Уруштене нет форели. За ущельем, на краю скалистых стен «скирды» причудливо выделялся над пропастью каменный столб, в котором каждый из нас находил сходство по-своему—кто равнял его с Наполеоном, скрестившим на груди руки, кто—с монахом, завернувшимся в мантию7… В соседних с ним скалах с одним из охотников встретилась в прошедшем году пантера. Никита Жуков, бесспорно лучший в команде стрелок, к сожалению, имел при этой встрече чужое ружьё; все три выстрела по пантере были неудачны, вследствие неправильно взятой высоты точки прицеливания. На зеленом длинном уступе под скирдой, а равно и на поросших лесом уступах, огибающих красную скалу, постоянно живут «жераны», как здесь неправильно принято называть серн или черных козлов. На красной скале доступны человеку только нижние пояса, но взобраться на верхний никому из охотников еще не удавалось.
Щербаков давно кончил свои повествования, а мы все ещё лежали, не отрывая глаз от гор, по которым скользили багровые лучи заходившего солнца, скрытого от нас облаками. Освещение и окраска контуров самых отдаленных вершин менялась каждую минуту, пока тени, наконец, окончательно не сгустились, краски смешались, ближние и дальние горы и скалы сравнялись и слились в сплошную, однообразную темную массу. Ущелье Уруштена очистилось на западе от облаков; одна за другой стали зажигаться звездочки; из-за мрачной скирды выплыл молодой месяц; много света он еще не давал, но значительная часть звезд померкла при его появлении.
Атаманы Безпрозванный и Павлов распорядились между тем устройством исполинского костра и затеяли казачьи игры. Для придания им сразу большого оживления они сами начали с «комара», перешли на «кота» и кончили неизбежным «дерганем». Смех и прибаутки не прекращались до позднего вечера и оживление было полное, когда пришлось разойтись по палаткам и балаганам, в виду завтрашнего раннего подъёма. Великий Князь сулил уже завтра на переходе на Бамбак охоту. Близость срока её наступления настроила мои нервы несколькими тонами выше обыкновенного; шестичасовой переход из Псебая не вызвал во мне и тени усталости; и без того крайне чуткий сон превратился в лёгкую дремоту; я так и не переставал слышать сквозь сон шум Уруштена со дна ущелья. К полуночи шум значительно усилился от неожиданно поднявшегося сильного ветра, безцеремонно начавшего трепать палатку. Я вообразил, что такой ветер неминуемо сопровождается тучами и стал опасаться за погоду. Потеряв терпенье и не желая оставаться долее в неизвестности, вылез из палатки: небо по-прежнему было ясно, термометр показывал+8 по Реомюру и ночной ветер гудел по ущелью, прихватывая нас только стороною. Итак, на предстоящий первый день охоты мы были обеспечены хорошею погодой.
В. Шильдер.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”
- Юртовые земли, составляющие общественную собственность станичников. ↩︎
- Первоначальное название этого урочища на р. Мзымте—Гбаада. В 1864 г. четыре колонны представителей доблестных кавказских войск, участвовавших в покорении Западного Кавказа, сошлись в означенном пункте. 21 мая войска построились покоем на обширной поляне, и в присутствии Его Императорского Высочества Августейшего Наместника Кавказа был отслужен благодарственный Господу Богу молебен. ↩︎
- Сверх того было убито казаками, черкесами и чинами охотничьей команды: 1 тур, 5 серн и 2 медведя. ↩︎
- Станция Ростово-Владикавказской железной дороги. ↩︎
- Станица Псебайокая продолжительное время служила штаб-квартирой 75-го пехотного Севастопольского полка, до перевода 19-ой пехотной дивизии в Киевский военный округ, в 1889 г. В Шахгиреевском ущелье, по Малой Лабе, стояли роты названного полка и имели огороды, от которых и получила название Капустиной одна из торных речек, впадающих в Мамую Лабу. Вершины балки этой речки, т. е. вершина настоящей Капустиной балки, выходит на тропу в том месте, где мы делали последнюю на переходе остановку и где ставят стрелков, когда берут загоном „гай Капустиной балки”. ↩︎
- На пятиверстной карте Кавказа оне названы: Джуга, Парныгу и Дзювя. ↩︎
- Существует поверье о недоступности этого населённого горными духами пункта, прозываемого горцами Джахалипш. ↩︎