“Природа и Охота” 1894.7
Если я ещё никогда не говорил в своих заметках о пролёте гаршнепов в При-Азовском крае, то благодаря лишь тому, что ничего особенно выдающегося из таинственной жизни этой птицы мне там, за многие годы охоты, подметить не удалось.
Как появлялись у нас гаршнепы, весною и осенью, тихо, внезапно, так и исчезали они при окончании пролёта, показываясь на глаза, во время его, либо из-под стойки собаки, либо нечаянно вспугнутые чуть не наступившею на них ногою охотника.
Правда, что не раз приходилось мне поднимать гаршнепов в таких негаршнепиных местах, что уж никак нельзя было ожидать их там встретить, но в таких случайных залётах всё же нет ничего ни нового, ни выдающегося.
Поэтому я и не хотел было вовсе касаться пролёта этой птицы в нашей местности и делаю это теперь потому только, что, увы, лучшие места для охоты и наблюдения за нею или уничтожены в конец, или быстро идут к уничтожению; а с запрещением весенней охоты едва ли кому из будущего поколения охотников будет возможно сделать и такие незначительные наблюдения, какими я успел запастись.
С 1866 и до 1887 года мне часто приходилось охотиться в окрестностях Таганрога на всякую болотную Дичь и в том числе на гаршнепов, притом же и на таких чудных и богатых угодьях, какими были незабвенные Николаевские болота, — большое и малое. Оба находятся (вернее, находились) у самого начала лимана реки Миуса, в 12 верстах от Таганрога и верстах в 40 от впадения Миуса в море. Оба болота расположены на громадной плоской, песчаной отмели, едва возвышающейся над уровнем лимана.
Большое болото, непосредственно подходящее к лиману, было всегда болотом заливным, наполнявшимся водою из лимана при каждом сильном юго-западном ветре, и задерживало в себе часть воды, в течение всего года, поэтому, при своей значительной величине (десятин около 350), представляло удобнейший и излюбленный притон для всевозможнейшей болотной дичи.
На этом болоте, в конце 40-х и в начале 50-х годов, стреливалось весною такое количество дупелей ежедневно, во все время пролёта, что теперь как-то странным кажется об этом и говорить. По мне достоверно известно, что одна из компаний охотников, в 4 человека, ездившая туда весьма часто, брала в день по 200 и более пар дупелей, не считая такие поля исключительными и не обращая почти никакого внимания на несметное количество бекасов, гаршнепов, уток и прочей дичи.
Когда начал я там охотиться, в 1866 году, болото было еще постоянным и было покрыто богатою болот ною растительностью. Среди камышей и куги попадались чистые болотины, покрытые мягкою низкою травой, с легкою ходьбой и всегда переполненные дичью.
Около версты расстояния отделяло тогда большое болото от малого, находящегося под обрывом левого берега Миуса. Это малое болото, родниковое, вязкое и непомерно трудное для ходьбы, зарастало большими камышами и чаканом, ближе к обрыву и питалось несколькими холодными, как лед, ключами.
Ещё долго после большого болота существовало оно и было обильно дичью, по преимуществу бекасами и гаршнепами; да и теперь существует оно еще, но уже в жалком, далеко не прежнем привлекательном виде.
Почему же большое Николаевское болото перестало быть постоянным?
На этот вопрос можно ответить не без сожаления и не без горечи, что произошло это через глупость его хозяев, —государственных крестьян, николаевцев.
Прежде большое болото представляло для их скота (лошадей, коров и массы свиней) превосходные пастбища, а для них самих изобильный и крайне необходимый материал — камыш, идущий на всевозможные потребы, крыши, изгороди и, главное, на топливо. По вот кому-то пришла в голову мысль: не прорыть ли для стока воды канал из болота в лиман? Взяли и прорыли, благо работа была из самых легких.
Польза получилась следующая: вода в болоте больше не задерживается и после наводнения тотчас стекает обратно в лиман; камыш и куга окончательно уничтожились; пастбища стали крайне скудными и едва достойны носить название пастбищ, но зато доморощенная техника возымела блестящий успех — воду спустили.
Теперь это болото заливает так же часто, как и прежде, но так как вода в нём не задерживается, то и охоты там больше нет. Правда, что тотчас после затопления можно наткнуться на изрядные выводки дичи, бекасов, куликов, но, на почти голом болоте, после нескольких выстрелов, вся дичь быстро разлетается и можно смело сказать, что в охотничьем отношении, как и в хозяйственном, большого Николаевского болота больше не существует.
«А малое болото?» —спросите вы.
Оно, правда, пережило большое, но тоже существование его быстро идет к концу.
Когда крестьянам стало не хватать важного для них материала — камыша с большого болота, то естественно они накинулись на камыши малого и с каждым годом стали его косить все раньше и раньше, не давая ему обсемениться. Вследствие этого и здесь площадь камышей стала быстро суживаться, а вода из родников, не прикрытая тенью камышей, как-то было прежде, стала высыхать, не доходя до краев болота; следовательно, и это болото стало быстро уменьшаться в объёме. С другой стороны, и поселок, и огороды, прилегавшие к болоту, стали, по мере его высыхания, все ближе и ближе на него надвигаться и многие места стали подвергаться дренажу со стороны тех же техников, которые так удачно уничтожили и большое болото. Можно опять-таки спросить: много ли от высыхания малого болота получат его обладатели выгоды?
За ответом, конечно, лучше всего обратиться к николаевцам и их умным, доморощенным техникам.
Для наблюдений прилёта и отлета дичи Николаевские болота были тем удобны, что расположены они у самой реки Миуса, которою проходит один из важных перелётных путей птицы. Кроме болотной дичи здесь пролетает масса гусей и уток; масса эта такова, что не видавшему её трудно даже составить себе понятие о том, что здесь тогда говорится. Правда, весною гусь (преимущественно белолобая и малая казарки) здесь мало останавливается и весь пролёт совершается весьма быстро, но осенью гуси задерживаются подолгу и огромными стаями покрывают поверхность широкого лимана.
Скучивалась здесь дичь ещё и потому, что по близости других удобных болот не находится. Здесь можно было прежде наблюдать за поведением дичи почти в течение всего дня. Можно было быть уверенным, что разлетевшаяся от выстрелов птица снова на то же болото вернётся; можно было видеть, как стайки улетали с болота и садились на сгоны, т.-е. на голые отмели Миусского лимана (когда таковые при восточном ветре бывали) и сколько времени они там проводили до возвращения в болото. Улетали на такие сгоны сотнями бекасы и всевозможные кулики, улетали иногда туда же и одиночные гаршнепы и не один раз случалось мне видеть, как, перед вечером, жирный, миниатюрный долгоносик возвращался в свою любимую топь малого болота.
По заметкам моего охотничьего дневника, выходит, что в семидесятых и восьмидесятых годах, первые гаршнепы весною появлялись в конце февраля и реже раньше, хотя в исключительные годы и значительно раньше. Так, у меня отмечено 8 февраля, как день появления передового гаршнепа в 1874 году. Самые дружные пролёты бывали обыкновенно около 20-го марта и продолжались до 10 апреля, но последние гаршнепы исчезали около 15 апреля; впрочем, в 1876 году, мною был убит один экземпляр 27 числа. Хотя мои заметки относительно гаршнепов не так полны, как относительно бекасов, дупелей и вальдшнепов, так как я их сравнительно меньше отыскивал, чем последних, все же я ду маю, что, в общем, приведенные мною сроки для весеннего пролёта этой птицы довольно точны.
Осенний пролёт начинается появлением гаршнепов около 1-го сентября; самые ранние встречались 27 августа и это случилось несколько раз на моей памяти.
Около 10 сентября уже можно в подходящих местах, с некоторою уверенностью в успехе, отыскивать гаршнепов.
К 20 сентября число их значительно увеличивается, а в конце месяца и в первой половине октября их бывает наибольшее число. Если, как у нас бывает часто, осень теплая, то гаршнепы держатся и до конца ноября, так что мне самому приходилось их стрелять, вместе с бекасами, в 1872 году 27 ноября.
Даже порядочные заморозки, в иные годы, не выселяют от нас окончательно гаршнепов и лишь с наступлением настоящей зимы они исчезают совершенно, хотя, как увидим ниже, я могу указать достоверный случай зимования здесь нескольких экземпляров.
Как прилетают к нам гаршнепы—остается для меня полнейшею тайной, по несомненно, что прилёт их происходит ночью. Много раз был я свидетелем прилёта днём бекасов и дупелей (последних исключительно весною), но ничего подобного, ни разу, даже в самый разгар валового пролёта всей дичи, мне относительно гаршнепов видеть не приходилось; да и ни от одного охотника я не слыхал, чтобы что-либо подобное, как дневной прилёт гаршнепов, было замечено. Зато не раз случалось мне на болоте, где я ходил весь день и не видел ни одного гаршнепа, находить их изрядное количество на следующее утро.
С прилёта, весною, гаршнепы садятся у нас на всякия болота и мочежины, лишь бы была вода, так что в это время даже не замечается, что «камыш его стихия», как пишет относительно Оренбургского края Аксаков. Правда, что там, где камыш имеется и место удобно, скорее встретишь гаршнепа, чем в месте очень мокром, но голом, но мне так часто приходилось встречать их на самых краях болот или весенних луговых разливов, на песчаных местах (лишь бы покрытых лужами) наших кос, в низенькой и редкой траве, что я не мог заметить действительного предпочтения гаршнепа камышу. А у нас, если и встретите гаршнепа, как я только что сказал, скорее возле камышей, то лишь по тому, что камыш растёт в местах более сырых и где вода долее задерживается. Весною, от таяния снега, в степи часто образуются во впадинах временные более или менее глубокие лужи, иногда значительного объёма (озерявины, как их у нас часто называет народ) быстро высыхающие. И тут почти безошибочно можно найти по несколько гаршнепов на каждой такой луже.
Больше же всего встречается гаршнепов по небольшим разливам мелких степных речек, по мокрым балкам, и в устьях Дона, на тех же местах, где бывают большие высыпки дупелей. В своей превосходной монографии гаршнепа профессор А. А. Мензбир говорит, что «отдельных, исключительных гаршнепиных высыпок у нас что-то неизвестно». Этот пробел в нашей литературе я могу теперь несколько пополнить, так как имел случаи видеть весьма значительные количества гаршнепов на одном и том же болоте, и в один день, так что численность их в данный день превосходила бекасов и вполне представляла из себя гаршнепиные высыпки, как-то принято понимать относительно бекасов.
Для примера приведу одну охоту на том же Николаевском малом болоте, когда, 10 апреля 1870 года, я, с известным промышленником Иваном Рахно, родившимся у самого этого болота и проведшим всю свою жизнь (как раньше и его отец) на нём, превосходным стрелком и охотником, напали на весьма значительное количество гаршнепов. Мы убили бы несравненно большее число их, не будь помехою адская ходьба по тому болоту. Как-то даже не верится мне теперь, что мог я тогда, в течение нескольких часов, топтаться (а я тогда был очень сильным и неутомимым ходоком), в липкой, топкой и вонючей грязи той части болота, где преимущественно держались гаршнепы. Собаки выбивались из сил. Еще Рахно было легче ходить, так как охотился он всегда босиком, а мне то, в сапогах, приходилось очень тяжело.
Рахно, кроме бекасов, убил тогда 13 гаршнепов, и я 22 штуки. Но оставили мы в болоте, конечно, несравненно большее число их, чем убили. Еще гораздо большее число гаршнепов, и тоже весною, и на этом же болоте, встретил мой друг А., хороший стрелок, но не особенный ходок по топким болотам, где то и дело уходит нога во всю длину в черную грязь, где в моменты выстрелов то и дело подворачиваются под ногами кочки, и откуда выходишь обыкновенно в таком жалком виде, что трудно и узнать человека. Погода была в тот день очень ветреная и стрельба была из рук вон трудна. Тем не менее, друг мой убил более 30, а Рахно — более 70 штук гаршнепов. Бекасов же было совсем мало в тот день.
В устьях Дона, хотя и бывает много гаршнепов весною, но настрелять их там много является делом более трудным, благодаря обширности местности и, следовательно, разбросанности этой дичи, которая не скучивается подобно бекасам и дупелям. Осенью бывают у нас очень порядочные пролеты гаршнепов и очень любил я, когда нападешь, бывало, на местечко, где поровну и бекасов и гаршнепов, и где можно настреляться вдоволь за целый день.
Очень большое количество гаршнепов (также и бекасов и другой дичи) встретил я на Петрушиной Косе, в нашем имении, 10-го октября 1875 года. С утра пошел я искать вальдшнепов в саду и лесу возле усадьбы и нашёл их немного, так что провозился большую часть дня, чтобы взять восемь штук, и только часа за полтора до темноты попал я на болото. Тут пришлось мне горько раскаяться в том, что я не пошёл прямо с утра на болото, оставив в покое вальдшнепов. Дичи болотной было великое множество, а между ней и гаршнепов. За поздним временем успел я убить лишь 5 бекасов и 11 гаршнепов, но видел и тех и других пропасть, не пройдя и десятой части болота.
Долго потом не мог я забыть о пропущенной нечаянно богатой охоте. На следующий день на болоте было очень мало дичи.
Осенью скашивается почти весь камыш по течению не больших речек, каковы Самбок, Бирючка, Еланчик и другие, и здесь-то, по покосам, можно иногда очень недурно поохотиться на гаршнепов вперемежку с бекасами.
Теперь перехожу к известному мне случаю зимовки гаршнепов у главного источника (родника), питавшего некогда малое Николаевское болото.
Именно, 20 декабря 1882 года, мне был принесен убитый там накануне, при следующих обстоятельствах, гаршнеп. Иван Рахно, о котором я уже выше упоминал, проходя у самого источника, увидел вспорхнувшего гаршнепа и был этим крайне поражён.
Всё, кроме самого родника, было покрыто довольно глубоким снегом и сковано морозом.
Как сметливый хохол и опытный охотник, Рахно отошёл от источника и стал ждать. Вскоре увидел он возвращавшегося гаршнепа, который, подлетев к месту, где вспорхнул, вдруг скрылся в снегу. Подойдя осторожно к тому месту, Рахно успел приметить в снегу отверстие, в которое скрылась птичка. Быстро сбегав за ружьём (дом Рахно находится в полуверсте от источника), подошёл он вплотную к норе, вновь выпорхнула птичка, по тут же и была застрелена. От выстрела поднялся из подобной же другой норы ещё гаршнеп, но этому удалось улететь без выстрела. Диковинно убитого гаршнепа прислал мне Рахно с сыном на следующий день. Мне нельзя было поехать к этим норам, хотя я и собирался их посмотреть.
Через два или три дня Рахно снова спугнул из той же норы второго гаршнепа, но потом уже его больше не видел; зато нашёл близ первых двух еще одну такую же нору. Глубина нор была, как говорил мне Рахно, вершков в пять! Рахно был всегда тонким наблюдателем привычек птиц своего болота и знал их привычки в совершенстве.
На весь вышеприведенный рассказ его можно смело положиться; к тому же и гаршнеп, доставленный мне, был как бы только что убитый; да и никакой причины Рахно иметь не мог меня обмануть, тем более что он приглашал меня приехать убить второго гаршнепа. Тут невольно рождается вопрос: не таким ли способом зимуют у нас, случайно, и другие птицы? Мне известны случаи убиения у нас вальдшнепов 4 и 15 января, раз личных годов, а в 1879 году брату моему принесли убитого в лесочке, на рек Миусе, вальдшнепа, 22 января.
Заканчивая настоящую заметку, я хочу еще указать на громадное различие в росте и величине отдельных особей гаршнепов, и это среди как весенних, так и осенних птиц.
К сожалению, мною было упущено из виду взвешивание дичи в те времена, а также и измерение её, но я уверен, что колебания в этом отношении, проставляемые гаршнепами, нисколько не уступают колебаниям, замечаемым у вальдшнепов. Во всяком случае, колебания эти значительнее, чем у бекасов и дупелей.
С. Алфераки.
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”