“Природа и Охота” 1890. 7
Глава V.
В 1879 году вышеописанная порода собак перешла ко мне, и я, как охотник-прогрессист, особенно в то время, тотчас задумал улучшить ее, т. е сделать более кровною. Тогда в Петербурге выставок не существовало, а потому было очень трудно найти породистого производителя, тем более ирландца, которых и теперь весьма мало. Однако я кое-как разыскал кобеля, почти ирландца, немного светлого окраса, но хорошего роста и склада, и повязал с ним мою суку. Из этого помёта у меня была оставлена сука Фалька; шерсти она вышла рыже-красной и на спине курчаво-волнистой, роста хорошего, но сложения нежного и субтильного, совсем непохожая на её предков богатырей. Выросла и воспиталась Фалька в Петербурге в неге и довольстве. На охоте оказалась собакой посредственной, искала старательно на кругах, чутье было нехудое, но чересчур копалась на одном месте, повиливая хвостиком, что происходило от отсутствия и половины той сметки, которой были одарены Амуры и Мухтары, хотя и глупой назвать её нельзя было. На охоте за ней все приходилось следить, ходить нянькой, указывать где искать, заводить против ветра и прочее. Силой Фалька одарена была уж не той, а обыкновенной, притом на корм причудлива, требовала нежного обращения и без работы страшно скоро жирела. Таким образом, введя кровь городских собак, я немного выиграл, а потому в следующий раз Фальку повязал скорее опять с Приятелем; но два щенка, оставленные из этого помёта, околели от чумы на 2-х месячном возрасте. На следующем году Приятель также покончил свою жизнь, а Фальку повязать с Мухтаром я не захотел: уж больно последний был груб. Опять в Петербурге я нашёл кобеля, хотя далеко нечистопородного, но по слухам отличных полевых качеств и притом эта собака была негородская, а выросла и жила в деревне. 26 мая 1881 г. Фалька ощенилась, и я оставил 4-х щенят — Реда, Ральфа, Живого и Нана. Ред вышел среднего роста и сложения, шерстью коричнево-рыжий, а Ральф — не знаю в кого — палевый. Эти два кобеля воспитались у меня в деревне.
Летом 1882 г. я приступил к их дрессировке, которую и вел крайне педантично, применяясь к системе Освальда, а именно сделал 2 будки, куда на цепях посадил моих учеников, выпускал только кормить, что производил лично, и — наученье, которое велось при помощи парфорса. С ними прошел полный курс от тубо и пиль до подавания тяжёлых поносок, как на суше, так и из воды включительно и закончил парной дрессировкой. Ред характера был пылкого и упрямого, а Ральф наоборот — самого вежливого и деликатного. В это же лето собак вывел в поле по дупелям, и они пошли отлично, вероятно унаследовав полевые качества своего отца. Ред искал полным карьером и на больших кругах, а Ральф легким галопом подчищал сзади: что первый пропустил, этот найдёт; если тот остановится, Ральф тоже, как бы далеко ни был, потом начнёт приближаться красивой потяжкой и, подошёл шагов на 30, замирает часто просто на глаз, ничего не чуя, но отнюдь не мешая товарищу. После выстрела собаки не кидались и аппортировали чудесно. Кроме того Ральф был необыкновенно аппелист, лёгкий свист — и он на всем карьере круто осадит, перевернётся как вьюн, и катит обратно к охотнику. Одним словом кобели эти выдались на славу, но все-таки скажу: той смётки диких животных, которой были одарены их вышеописанные прародители, им не доставало. Шляться по деревне, брать на уток, бегать попусту за русаками — допускать нельзя было, ибо сейчас это сказывалось и собаки баловались. Редка у меня пропал на 3-м году. Случилось это так: пришлось мне ехать по делам в г. Череповец; зная, что там есть хорошая охота, я взял с собой Редку. В Рыбинске сел на Милютинский пароход; каюта маленькая, пассажиров масса и притом брезгливые: кому-то из них не понравилось присутствие собаки, и я должен был ее привязать на палубе. Все было ничего, Редка сидел смирно; но вдруг с барки села партия рабочих и по указанию капитана с пилами, лопатами, котомками направилась на нос, где был привязан Редка. От вида ли незнакомого народа, или от чего либо другого (я обедал в каюте и не видал происходившего), молодая собака испугалась, прыгнула за борт и повисла на своре, наконец рванулась, ошейник лопнул, она упала в воду и поплыла при громких криках и смехе мужичья. Я услыхал шум, выскочил на палубу и увидал плывущую точку, которая добралась до берега и исчезла. Кинулся к капитану, прося дать мне лодку; оказывается — её нет; так я побегал, поахал, да тем и кончил. Я просил тут многих поискать собаку и доставить мне в Череповец; потом рассказывали, что Редку видели, но он не подходил на зов и поймать его не было возможности. Так и пропали мои труды даром по воспитанию и дрессировке. И бранил же я и мужиков, и капитана, и самого Редку, говоря: глупая собака, будь на его месте какой-нибудь Мухтарка, тот либо отъел ноги мужикам, либо, оторвавшись, прикатил бы прямо ко мне в каюту. У Редки была особая примета, именно: под горлом болтался зоб, т. е. мещочная опухоль, наполненная кашицей. Вещь собственно пустяшная — стоит только вырезать мешок, в котором собирается кашица. Доктора у людей делают это весьма успешно. Но, увы, наши ветеринары ещё очень слабы: как ни лечили Редку, но вылечить не могли. Раза три или четыре выпускали кашицу, но через месяц или два она опять собиралась, Вырезать же самый мешок никто не решался. Так я и бросил, пролечив порядочно денег. Ральф и теперь живёт у меня в деревне, ходит отлично, хотя и избаловался, так как я с ним года три не охотился; кроме того в мое отсутствие с ним ходят плохие охотники.
Живого я подарил за труды кондуктору, который возил и случал Фальку. Кобель этот вышел очень крупный, сильный и красивый, а потому его сейчас украли. Потом через год он нашелся и, к неописанному удовольствию хозяина, оказался выдрессированным; но недолго кондуктор им наслаждался: вероятно неизвестный дрессировщик не захотел, чтобы его труды пропадали и через несколько месяцев Живой опять исчез и уже навсегда. Суку Нана взяла моя сестра, г-жа Т.. Нанашка была очень рослая, но поджарая, имела скверный хвост, но хорошую шерсть и глаза. Обладала пороком, вероятно полученным от городских своих родственников, именно — ужасно была нервна и труслива, страшно боялась выстрела, грома и всякого внезапного шума, даже стука в ладоши. Бывало, зайдет туча, послышатся отдаленные раскаты грома; Нанашка, сама не своя, не знает куда деваться и, наконец, забирается куда-нибудь под диван или постель и лежит там, пока гроза не пройдёт. За подобную трусость суку эту я не любил и дрессировал мимоходом, спустя рукава; однако охотничья страсть оказалась у неё сильна: поборола страх к выстрелу и Нанашка, и хотя после него ложилась, конфузилась, но тотчас приходила в себя и продолжала искать. С этого времени породу повела г-жа Т., как живущая в Петербурге, и потому имеющая более средств находить кровных производителей; я же, приезжая из провинции, имею некоторое наблюдение и подаю некоторые советы.
Нанашка в 1886 году была повязана с Марсом г-на Тат- вена (малая серебряная медаль на выставке Общества Невских охотников в 1887 г.), рослым и сильным кобелем, и притом, как мне передавали, очень дельным в поле. Из этого помёта два щенка, кажется, были проданы куда-то далеко, а потому о них я сведений не имею; сука же Сафо выросла у г-жи Т., а кобель Эй — у меня, Сафо была на выставке Общества Любителей Породистых Собак и получила похвальный отзыв. Роста она для ирландки, по моему, маловата, довольно остроноса, но унаследовала от нашей породы ширококостость, энергию и здоровье, а потому я считаю её хорошей производительницею. Эй не обладает выставочными качествами, но я очень доволен, что он выдался типом и полевыми достоинствами в своих прародителей – Мухтарок и Амурок; роста 14 вершков, сложения крепкого, энергии и бойкости непомерной; притом умен и сообразителен. Мог бы я описать ещё и других собак этой породы, но думаю, что для читателей это не представит интереса, да и вся эта глава мною написана с единственною целью показать, какое влияние имеет кровь выставочных собак на наших деревенских ублюдков. Что мне дала названная кровь? улучшила ли она мою породу? К сожалению, этого не могу сказать. Все собаки, которые видом удавались в городских их родичей были слабее, меньше ростом, не так умны, более причудливы и нежны. Что же это означает? А то, что разведение кровных собак русскими охотниками ведется, по моему, ненадлежащим образом. Как у нас устраиваются заводы или питомники? Обыкновенно за большие деньги выписывается из Англии пара собак, но каковы они и их предки были в поле — никому неизвестно; смотрят лишь бы они были хороши по внешнему виду и за этот вид имели награды. Соответствие же внешних качеств с полевыми достоинствами крайне ещё неопределенно. Нередко собака, на выставке признанная хорошо сложенною, а потому сильною и энергичною, оказывается в поле слабою: чуть дичи мало — перестает искать, апатично труся рядом со своим хозяином. Наоборот, признанная плохим ублюдком, на охоте, не евши и не пивши, рыщет от зари до зари, и чутьиста, и умна. Первые премируются и разводятся, давая ещё более слабое и апатичное потомство; вторые околевают, унося с собой свои прекрасные полевые достоинства. Далее, эксперты судят, например, какого-нибудь ирландца; смотрят — он красный, голова с переломом, хвост короткий, ну, при знают кровным, дают серебряную медаль. На охоте же оказывается, что эта же собака, по наружности кровный ирландец, не обладает ни одним из свойств, отличающих эту породу от других, и если забыть её красный цвет, то по поиску и работе её можно признать и за жёлтого сеттера, и за французскую легавую, вообще за что хотите. Между тем другая собака, светлая окрасом, горбоносая и прочее, признанная экспертами ублюдком, обладает в поле всеми качествами кровного ирландца. Я знал одного охотника, который хотел себе купить собаку спокойную, ищущую не шибко, лёгкую в дрессировке. Приезжает на выставку; ему говорят, что вот таковыми свойствами обладают гордоны; он тотчас покупает щенка и сверх того для соседа, любящего пылких собак, берёт ирландца. Вырастают щенки и вдруг — удивление провинциалов: гордон оказывается огонь, ищет страшным карьером, характерен и груб; а ирландец ходит рысцой, на стойке ложится, вперёд его не двинешь ни за что в свете, деликатен и труслив, как левретка. Провинциалы развели руками, поменялись собаками и с тех пор потеряли всякую веру в породы, в выставки, в экспертов и прочее, и надо всем этим добродушно насмехаются и острят. Таковые сюрпризы, по моему мнению, происходят оттого, что производителей мы подбираем исключительно по шатким наружным признакам, а характеристичные полевые особенности их породы игнорируем, а потому первые сохраняются, а вторые исчезают и утрачиваются. Всем известно, что много есть прелестных по наружному виду бульдогов, а между тем, они не обладают свойствами своей породы, нет у них ни этой мёртвой хватки, ни злобы, ни силы, и их травлят легко уличные дворняги. А отчего? Оттого что они сами и их прародители всегда росли и жили в комнате, травлены не были, а потому и потеряли силу и злобность своей породы, сохранили же только её наружные признаки, единственно по которым производили их подбор. Взгляните на коннозаводчиков, они действуют совсем иначе. Например, рысистые охотники, каких поразительных успехов они достигли за последние года! Теперь рысаки идут 3 версты менее 5 минут, между тем как 10 лет тому назад об этом и не воображали. А почему? Потому что бегами развивается и познается быстрота, производители исключительно подбираются по быстроте, а не по каким-либо другим сомнительным признакам. Или вспомните наших отцов и дедов: какую породу борзых они вывели и по злобе и по резвости! Опять оттого, что главным в подборе производителей считали полевые качества; природа же всегда приспособит к ним наиболее целесообразное сложение. Мы же, дети, как говорят, и образованнее, и развитее, более 30 лет разводим сеттеров и пойнтеров, и ничего порядочного выработать не можем. Масса этих собак разводится в городах неохотниками, исключительно для продажи, не дрессируется, не ходит в поле, а потому утеривает свои охотничьи свойства, между тем на выставках выставляется, за свою короткохвостость, тупорылость и тому подобное премируется, а, следовательно, рекомендуется в производители, и своей премированной кровью не улучшает, а портит истинно полевые породы. Столичные охотники, которые должны бы быть, так сказать, передовыми людьми в этом деле, оказываются страшно неустойчивыми и гоняющимися за модой. Сегодня они расхваливают пойнтеров, завтра гордонов, а то вдруг, как теперь, кидаются за лавераками, а отчего — неизвестно. Услыхали, что был какой-то англичанин Лаверак, который вывел каких-то мешаных собачек и притом во предки, всяких разумных, признанных всеми учеными и заводчиками, правил, т. е. от одной пары собак. Какие охотничьи качества этих лавераков, пригодны ли они нам, это вопрос второстепенный, лишь бы был крапчатый пёс, да имел бы ни для кого непонятную английскую родословную, да стоил бы не менее 1000 руб. Вот при таких условиях владелец доволен, хвастает им и ведёт на выставку, где эксперты, услыхав, что собака привезена из Англии, стоит сумасшедших денег и имеет аттестат, от которого рябит в глазах, конечно не осмелятся оставить без первой награды. Быть может, мне возразят, что они себя зарекомендовали в Англии, Хорошо, положим так, но условия охоты там одни, а у нас другие. Искать ли в вычищенном и выглаженном парке, где дичи разведено тысячи, или у нас в ржавом болоте, а то в лесу, заваленном валежником и заросшем травой по пояс, да где нужно обегать несколько верст, чтобы найти какой-нибудь следок дичи — разница большая! Все это мы не принимаем в рассчет, лишь бы цена 1000 руб., да англичанин хвалил, а нет, чтобы самим поработать, да вывести что-нибудь порядочное и для себя пригодное. Хоть бы способностями и уменьем нас Бог обидел, ну тогда делать нечего, а то нет. Взгляните, каких борзых мы, русские, вывели, гончих, наконец, орловского рысака! Относительно последнего ярко видны недостатки нашего характера.
Был гениальный заводчик граф Орлов, оставил нам в наследство достойную себя породу рысака, казалось бы, надо её хранить, как зеницу ока и только развивать её качества. Так и делали и все шло отлично, рысак с каждым годом наддавал быстроты и везде доставлял наслаждение любителю, и на кругу, и в городе, и в захолустной деревне. Вдруг явилась американская Палли с Реймером и обежала на какие-то две секунды. Прощай столетние заслуги русского рысака! Долой его! Закричали. Долой русских наездников, давай нам то и другое американское… Господа американцы, берите русские денежки, ведите своих коз-лошадей к нам и портите их кровью нашу породу, над которой столько потрудились наши предки! Ну, не обидно ли? Впрочем, к чести сказать коннозаводчиков, из них нашлось много благоразумных и стойких людей, которые в рысаке не разочаровались, портить его породу не намерены, а только взялись применять к нему более рациональный способ воспитания, выездки и тренировки.
Виноват, читатель, увлекся, говорил о собаках, а тут свёл на рысака. Произошло это оттого, что последнего я столько же люблю, как и первых; а во 2-х, опыт коннозаводчиков, наших старших и более умелых собратьев, весьма для нас полезен и поучителен.
Что дело разведения собак у нас поставлено не совсем хорошо, доказывает презрительное отношение к кровным городским породам многих провинциальных охотников, которые в них не верят и предпочитают охотиться с разными вымесками, говоря, что на охоте они и умнее и дельнее. За это городские охотники смотрят на них с презрением и с насмешкой. Но, господа, нельзя очень-то насмехаться над людьми, которые всю жизнь проводят в болоте, а следовательно в охотничьем деле обладают и опытом и знанием, до которого городским спортсменам, пожалуй, и далеко. Нужно считаться с их мнениями и принимать их во внимание. Мне приходилось много спорить с подобными охотниками и, признаюсь, я оставался всегда побеждённым, потому что факты неоспоримые, бьющие в глаза, были на их стороне.
Да и сам я в последние годы, как пожил, да посмотрел, пришел к тому-же убеждению, что кровные1 собаки в поле с ублюдками конкурируют тяжело. Последний, три года я жил и охотился в Витебской губернии, в которой есть много охотников и много кровных собак, в виду близости и лёгкости сообщения с Москвой и Петербургом. И представьте, большинство кровных, либо золотые посредственности, либо ещё хуже, вовсе негодные для охоты собаки. Я мог бы пересчитать и описать подробно каждую, но не желаю огорчать владельцев, опубликовывая принадлежащих им дурных собак. Между тем из ублюдков в той же местности попадаются чрезвычайно хорошие экземпляры, удовлетворяющие вкусам даже самого требовательного охотника: сильны, неприхотливы, чутьисты, одарены большим умом и способностью к дрессировке, сами по себе, по соображению, начинают анонсировать, заходить встречу бегущей дичи и прочее. Ну что скажешь тут против таких фактов!
А то случалось, что любитель кровных собак едет в столицу и привозит оттуда щенят; сам и все соседи-охотники лихорадочно следят и ждут что-то выйдет. И вдруг, о разочарованье! Кровные питомцы, чудесно вскормленные и выдрессированные по всем правилам искусства, оказываются никуда негодными полевыми собаками. И время потрачено, и деньги, а главное обманутые надежды и насмешки товарищей. А тут под боком лесник просит за сучку всего 25 руб.; породы, правда она неопределенной, а ходит превосходно, да к тому же хитра и умна, как лиса. Вот любитель кровных собак, так как ему не с чем этим летом ходить, нехотя её приобретает, а потом за её качества и ум прямо к ней привязывается и уж не променяет её ни на какую кровную, хоть с 10 медалями.
Быть может, мне скажут: «вы несчастливы, это вам одним попадались такие неудачные экземпляры; вообще-же это не так». Согласен и на это, но все-таки попадается их чересчур много, а этого не должно быть. Вот хоть возьму того же рысака: раз он хороших кровей, то будь он какая хотите посредственность, но простая лошадь с ним равняться не может, а если найдется таковая, то выродок, так сказать, в своей породе, феномен, и то по большей части полукровная, от того же рысака. Вот это кровь, это порода! А в собаках, наоборот, разве это нормально? Что такое кровность, понятие само по себе? Это есть совокупность приспособленных свойств организма для известных целей, передаваемых наследственно и устойчиво. Раз многие наши премируемые собаки сами полевыми качествами не обладают и их потомству не передают, значит, их кровность фиктивная; напротив, считаемые ублюдками сами чудесно работают и их потомство устойчиво наследует эти качества, следовательно они более кровные, а дело заводчиков их подметить, оценить, ещё более развить присущие им свойства и улучшить внешний вид. Тогда получится порода, которою всякий охотник будет доволен.
Не могу не заметить того отрадного факта, что в последнее время и в столицах взгляды охотников как будто изменяются и делаются более рациональными. Отменяется балльная экспертиза по частям, и начинают обращать более внимания на общий, совокупный вид. Ввели отдел и премировку разнопородных; это очень полезно потому, что тут-то и явятся те неоценимые полевые работники, о которых я говорил. Полевые испытания учреждены, хотя очень слабо и непрактично сформированные. К этому ко всему, по-моему, нужно прибавить: развить как можно более полевые испытания и сделать их более продолжительными, чтобы собаки на них были испробованы надежно и всесторонне. Собак этих премировать высшими наградами как почётными, так и денежными, чтобы понудить и провинциальных охотников приводит на состязания своих питомцев. Отводить от подобных собак породу и из них устраивать питомники, а вовсе не из премированных по наружному виду, или вывозных из Англии, с полевыми качествами, либо сомнительными, либо пригодными для англичан, а не для нас. Приложить старания к образованию дрессировщиков, так как без них многие охотники не в состоянии натаскать своих собак, и они поневоле утрачивают полевые достоинства. Принять меры, чтобы на выставках премировались исключительно дрессированные полевые собаки, а потому премировать щенят и даже годовиков совершенно излишне. Тогда выведутся дамские собачки, которых владелицы держат как мосек или болонок, а также торговля щенятами от премированных собак в разных табачных и других лавочках, которые действительно премированы, но дальше помойной ямы своего заднего двора никуда не ходили, а потому и пригодны только для такой охоты. Раз не будут премироваться годовики и неполевые собаки, то не охотники не будут держать легавых, так как полевую и дорого и им ни к чему, а не премированную — не будет удовлетворено тщеславие. Некоторые держат собак вовсе не для охоты, а так, чтобы сказать: «вот у меня есть премированная собака»; многие любят самые выставки, быть на них экспонентами, водить туда с церемонией собак, гулять там, болтать, корчить знатока и проч. Мелкие собачники тоже не будут рекламировать своих собак. А то теперь какой-нибудь лавочник добудет явно или тайно кровного щенка, вырастит, выставит, получит награду и сейчас начинает торговлю щенятами, печатая в газетах рекламы, что дескать отец имеет такую-то медаль. Покупатели идут, приобретают кровных щенят, а потом удивляются, что из них вышли никуда негодные собаки. Нужно употребить все меры, чтобы вытеснить подобных собакозаводчиков, которых появляется очень много, в виду легкости, дешевизны и вместе с тем прибыльности разведения этих животных. Устроить завод лошадей, скота и прочее – это кусается: тут нужно быть либо богатым спортсменом, либо серьёзным промышленником; собак же может разводить всякий швейцар и дворник. Как разводят собак наглядно видно на породе мосек. Лет 10 тому назад в Петербурге эта порода была очень редка, и потому попадались только хорошие экземпляры, принадлежащие действительным любителям. Потом на мосек настала мода и большое требование, стали их разводить почти все швейцары и табачные лавочки, газеты были переполнены публикациями, — ну и развели! Теперь в Петербурге на каждом углу встретите моську, но пародию на кровную, хорошую же в настоящее время ещё труднее найти, чем прежде. Тоже произошло и с гордонами.
Из всех пород, разводимых в России, в настоящее время: самая лучшая и самая полевая, это жёлто-пегий пойнтер. Его, как видно, держат и разводят дельные охотники, оттого и собаки в большинстве случаев выходят дельные. Это знают и в провинции, и многие, хотя не любят пойнтеров, считают их не совсем пригодными для нашего климата и условий, все-таки обзаводятся ими, чтобы было с чем удовлетворительно поохотиться. Сеттера же находятся в жалком состоянии, тип их изменчив, полевые достоинства ещё более, и бездарностей, как кровных, так и не кровных между ними масса.
Однако я записался, начал об ирландцах, а увлекся далеко в сторону. Извиняюсь, читатель, что программа моей статьи вышла такая неправильная и изменчивая. Ведь я люблю кровных собак и собственно их сторонник, и мне больно, что они ведутся у нас так нерационально и так себя компрометируют. Извиняюсь перед столичными охотниками,-сторонниками настоящей выставочной собаки. Быть может, им не понравятся многие суждения, мною высказанные. Что-же делать!. Впрочем, я ведь не специалист этого дела, а только практик, следовательно, могу ошибаться; мои же ошибки не вредны, ибо за ними не последует толпа прочих, как за ошибками прославленных знатоков. А быть может, у меня найдутся и сторонники, которые разработают мои положения подробнее и полнее, тем самым принесут охотничьему делу посильную пользу. Всякая критика полезна, как правильная, так и неправильная ибо вызывает на невольные размышления о критикуемом предмете и ведет к более тонкому и всестороннему его анализу.. Это старая истина.
С. Е. В—в.
Художник Александр Мако
- „Кровные, городские, выставочные“ у меня понятия тождественные, потому что кровных деревенских полевых пород у нас пока не имеется, либо они слишком молоды и следовательно неустойчивы. ↩︎
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”