Э. Белькруа.
“Природа и Охота” 1880г. 10-12
V.
Собака, хорошо дрессированная для полевой охоты, не особенно блестяще выкажет себя в первый раз, как ее поведут в лес. Это замечание в особенности справедливо но от ношению к собакам с широким поиском. И дело тут не в стойке – собака с крепкой стойкой везде стоит одинаково хорошо, что в лесу, что в поле, – тут дело в поиске.
Я объяснял уже в одной из статей моих те затруднения на которые наталкивается в лесу хорошая полевая собака, привыкшая искать на далеком расстоянии от охотника, дальним верхним чутьем. При охоте в лесу оба эти качества становятся недостатками.
О непригодности широкого поиска нечего и распространяться, ибо ясно, что собака, далеко отходящая в лесу, через минуту теряется из виду у хозяина и конечно делается никуда негодной .
Я впрочем видал и сам имел собак, которые в поле искали очень далеко и быстро, в лесу же сокращали свой поиск, так сказать, естественно, т.-е. сами по себе, наученные только практикой и опытом; так что, по прошествии некоторого времени они приспособлялись так, что в поле искали верх ним чутьем, а в лесу – нижним, и очень легко.
Но это конечно совершенства, а совершенства вообще встречаются не часто. Чтоб довести образование собаки до такой высокой степени необходимо охотиться много и постоянно. В руках охотника, уделяющего охоте только один день в неделю, собака никогда не приобретет названных качеств; напротив того, те из наших собратьев, для которых охота составляет ежедневное развлечение, могут выбрав себе чистокровную английскую собаку рассматриваемых мной пород, благородного происхождения, добиться от неё того, что она, с блестящими качествами отличной полевой собаки, будет совмещать сдержанность, солидность и послушание хорошей лесной собаки.
Лучшей из известных мне собак для лесной охоты был пойнтер, подаренный моим отцом одному из друзей. Никогда я не видал, чтоб из под какой-нибудь собаки били столько вальдшнепов, сколько из под неё.
Англичане, доведшие породы своих собак до высшей степени совершенства, отдельно для каждой специальности, показали нам чего должен держаться и чем должен руководствоваться охотник при выборе себе спутника и помощника на охоте.
Во Франции, где охотники по большей части держат только одну собаку, эта собака, попятно, должна быть, как говорится, на все руки. Таким образом, можно действительно призадуматься к каким породам собак всего легче прививаются все те разнообразные качества, которые необходимы собаке, долженствующей одинаково хорошо работать и в поле, и в лесу, и в болоте. Я думаю однако, что рассмотрение этого интересного вопроса лучше приберечь к концу статьи: оно может послужить заключением.
Ясно, что собака, ищущая верхним чутьем, не может при охоте в лесу, сохранить это драгоценное при полевой охоте качество, без разных неприятных последствий. Чтоб охота в лесу была удачна, необходимо иметь собаку, которая причуивала бы дичь по следу, на земле, так что низкочутая собака в данном случае самая подходящая. Это собственно и заставило англичан создать особые породы маленьких, коротконогих длинношерстных легавых, известных под названиями: коккеров, клумберов, шпрингеров; собаки эти превосходны, особенно в странах лесистых; горячность и подвижность их изумительны. У пас, во Франции, эти собаки еще неизвестны, но они могли бы оказать нашим охотникам большие услуги, даже не взирая на то, что не имеют стойки.
Когда вы в первый раз ведете в лес молодую собаку, привыкшую к широкому поиску в поле, вы не должны брать с собою других собак, и вам легче будет удерживать ее при себе, а иначе присутствие соперниц возбуждает в ней зависть; вследствие природной страстности ей захочется опередить других, её поиск, и так уж слишком размашистый и горячий для нового поля её действий, сделается от этого еще быстрее и горячее, и тогда вам уж гораздо труднее будет с ней справляться.
Итак, пусть ваша молодая собака работает сначала в лесу одна.
Излишне конечно говорить вам о том, как должно поступать с собакой, когда она очень далеко отходит; средства, употребляемые при этом, известны вам так-же хорошо, как и мне. Если собака ваша приучена к повиновению, она несомненно будет слушаться вашего зова; только в этих собаках, о которых у нас идет речь, так велик избыток сил, так неудержима потребность к движению, что они не тотчас после окрика сокращают свой поиск, а продолжают еще некоторое время работать полным галопом и, хотя и по отбегают уже далеко, но все-таки слишком еще необузданно скачут на кругах справа налево и слева направо, то и дело порываясь убежать подальше, то и дело вынуждая вас энергически подавлять эти порывы. Мало по малу они однако привыкают расходовать свои силы, так сказать, на месте, и через несколько времени вы с удивлением видите, что ваш сорванец ходит возле вас с благонравием и скромностью французской длинношерстной легавой…. только работая в пять или шесть раз горячее и энергичнее.
Если вы принадлежите к числу счастливых избранников судьбы и владеете роскошными заповедниками, если леса ваши кишат фазанами или даже кроликами, то у вас дело пойдет как по маслу. Как только запах дичи коснется обоняния вашей спутницы, она не тронется с места. Я видел английского пойнтера из Императорской охоты, – чудное восхитительное создание! Поиск его в июле нельзя было сократить никакими мерами, между тем, как работая позднее в лесу Рамбулье, н не отходил даже и па пятьдесят шагов: день свой он проводил на стойке.У одного из моих приятелей был превосходнейший желто пегий сеттер Пирам; в поле этот Пирам имел самый широчайший поиск и слыл разбойником между большинством наших товарищей охотников. Но разбойник или нет, а только из под его стойки хозяин его стрелял в десять раз больше дичи, чем все прочие охотники из под своих собак. Ну-с, так этот самый Пирам тоже охотился в Императорских заповедниках. В сентябре месяце печальной годины, за несколько дней до осады Парижа, он был на открытии охоты в Сен-Клу, в Марли, в Версале, когда на меня возложено было поручение истребить дичь в казенных заповедниках. Некоторые из приятелей, приглашенных мною на эту охоту, горько упрекали меня за то, что я взял Пирама, который, с своим бешеным страстным поиском, должен был, по мнению их, испортить все дело. Пирам однако не испортил ничего. Он вел себя просто, как горой, или, если хотите, как кукла, как будто он был сделан из картона. Не доходя еще шагов с сотню до полей, раскинутых перед входом в заповедники, он стал, и целый день сходил со стойки только для того, чтоб подавать фазанов; да и тут еще по дороге за убитой птицей, он большей частью снова делал стойки над другими, потому что дичь кишела, куда ни повернись: и справа, и слева, и сзади нас, и впереди; некоторые фазаны так прямо бежали нам в ноги; это была чисто какая-то фантасмагория и Пи рам был совершенно поражен, парализован.
Во всем этом нет решительно ничего удивительного: чем охота богаче дичью, тем легче добиться от собаки полнейшего благонравия. В виду такого избытка дичи, у собаки страстность быстро притупляется: является пресыщение. Я видал многих собак, у которых стойка обратилась в действие чисто механическое, о которых можно было скорее сказать, что они останавливаются, а не делают стойку. Это были именно собаки пресытившиеся. Да и сам я имел нескольких собак, равнодушно прогуливавшихся посреди целой стаи фазанов, воз вращающихся с кормежки. Из них упомяну хоть об одной: М. де-Пиервиль конечно помнит еще, с каким хладнокровием смотрел мой милый Стоп на сотни фазанов, в двух шагах от нас опускавшихся на деревья, когда мы как-то вечером возвращались в Гермьер, охотясь в заповедниках М. М. А весь секрет этого стоицизма в том, что Стоп жил у меня с прирученными фазанами, и много охотился на фазанов.
И ваша собака может дойти до этого, стоит только почаще ходить с ней в лесу и побольше показывать ей дичи; но, в конце то концов, нельзя сказать, чтоб это могло быть так уж особенно желательно и чтоб этому можно было позавидовать.
Но если вы пользуетесь благосклонностью не судьбы, а великого покровителя охоты, Св. Губерта, если для того, чтоб ваша охота была удачна, вам приходится бороться с серьезными затруднениями. (с чем я поздравляю вас от всей души), то вы потратите много времени, прежде чем ваша, от природы страстная и горячая собака, научится бить сдержанной и спокойной, научится – если можно так выразиться – размышлять, и вообще всему, что требуется от собаки при охоте в лесу. От этого она однако нисколько не теряет, поверьте. Понемногу, постепенно, она приучится обуздывать свои порывы, потому что опытность является следствием практики. Поработав несколько раз в лесу, собака увидит, что удаляясь от вас, она попусту тратит свое время; она увидит, что дело идет неладно, станет держаться к вам ближе и наконец сама нс захочет терять вас из виду.
Хорошая собака знает, что она ничего не может сделать без своего хозяина: она верит в него, как в силу и работает только для него, почему, поняв в чем дело, она перестанет уходить от него.
Главное, чего должно требовать от собаки, предназначаемой для лесной охоты – это послушания. Собака, скрывшись из виду своего хозяина, чувствует большую независимость, а следовательно и большую наклонность напроказить и преступить заповедь; ни разу не сорвав, например по куропаткам в поле, в лесу, она зачастую может кинуться за бегущим фазаном. По этой причине нужно быть неумолимо строгим и взыскивать за малейшую ошибку, без исключения, все-равно, как-бы ни была она легка.Так как собака, которую ведут в лес, само собой разумеется, должна уж быть хорошо дрессирована и приучена немедленно повиноваться приказаниям хозяина, то наказывать ее здесь следует конечно строже, чем в поле, если она, увлекшись, вздумает забыть правила дисциплины. Иначе, поохотившись несколько дней в лесу, вы рискуете окончательно ис портить превосходную полевую собаку.
Если вы хотите, чтоб ваша собака хорошо стояла по кролику, то ничего нет легче, как добиться этого: кролик, боль шею частью, выдерживает стойку, как каменное изваяние, и вам следует здесь только повторять то, о чем я говорил вам вначале этого очерка. Заставляйте собаку как можно до лее стоять на стойке, сами садитесь возле неё и гладьте. Если кролик вскочит и вы не успеете убить его – не горюйте: вам тотчас попадется другой. Но позволять собаке преследовать кролика нельзя ни под каким видом. Много собак было убито именно потому, что их не останавливали во время и до пустили их приобрести эту скверную привычку. У меня самого была собака – впоследствии сделавшаяся превосходной по всех отношениях – которой один из моих приятелей пустил в голову несколько дробин, стреляя по кролику, в то время, как она погналась за ним. Эти дробины были причиной того, что бедная собака преждевременно ослабла, одряхлела и, в настоящее время, не в состоянии уже служить, и живет на покое.
Итак, дельному охотнику непростительно стрелять по кролику, за которым погналась собака; стрелять-же кролика, по которому собака сорвала со стойки – просто глупо; а поощрять собаку к тому, чтоб она душила кроликов на лежке – это уж верх глупости.
А между тем, как много охотников думают, что поступают очень хитро и остроумно, прибавляя к кроликам, убитым ими самими, еще штуки три-четыре, задушенных их собаками! Подобные охотники недостойны даже того, чтоб иметь легавую собаку, да и легавые-то их всегда ничто иное, как отвратительные погонялки! Сколько раз, когда собака моя как вкопанная стояла над кроликом, какой-нибудь охотник, владелец подлой душильщицы – собаки, предлагал мне её услуги!. Стойте, стойте! говорит счастливец, Том сейчас найдет вам кролика!– Я конечно отбиваюсь от подобных услуг, как от чумы, по убийственное животное, едва завидев Мака в его красноречивой, неподвижной позе, стремительно бросается к нему, начинает шарить перед, ним в траве, и часто задирает кролика у пего под носом. Случалось, что и Мак, который ни за какие блага в мире по сорвал-бы со стойки, если б был один, тут, ободряемый прекрасным примером, принимает тоже участие в пирушке, и много-ли, мало-ли, а пожует-таки несчастного зверка…. Но уж и порку-ж он за то получит – Боже мой!…
Итак, никогда, ни по каким причинам и ни при каких обстоятельствах, не позволяйте своей собаке драть кроликов. Пусть лучше у вас к концу сезона будет убито их сотней меньше, но не портьте собаки.
В местностях сплошь заросших вереском, я сам бывало поощрял подчас собаку к тому, чтоб она спугнула кролика, потому что здесь кролики лежат очень плотно и самому взбудить их с лёжки иногда бывает положительно невозможно. Случалось, что потревоженный кролик, с переполоху, буквально прыгает сам в рот собаке; конечно, чтоб устоять при таком сильном искушении и не куснуть разочка два зверка, надо иметь слишком уж много добродетелей, во всяком случае больше, чем сколько имеет их не совсем еще окончившая свое образование собака. Ну, и куснет. Хотя здесь, разумеется, обстоятельства, уменьшающие вину, но это все равно. Кричу: „Тубо, разбойник! Тубо, шельма!“ Кролик немедленно освобождается из тисков и что есть мочи начинает улепетывать. Я шлю вдогонку выстрел. Мимо; зверок благополучно утекает. Дело однако не в зверке и не в промахе, а в том, что не надо было стрелять; надо было сделать собаке строгое внушение.
Видите, я сознаюсь в своих преступлениях.
Повторяю опять: никогда, ни под каким видом не смеет легавая дотрагиваться до дичи, но которой не стрелял её хозяин; если же охотник, чтоб не упустить добычу, и принимает от неё подобного рода услугу и прибегает к её помощи, то он никогда не будет иметь такой собаки, за которую можно было бы ручаться везде, особенно же в лесу. Обыкновенно такая собака, чуть отошел от неё на несколько сажень хозяин, чуть замедлил показаться ей из-за скрывшего его от её глаз дерева или кустарника – и она, вспоминая, что вы побаловали ее. накануне, захочет попировать и теперь, и сама по старается сцапнуть кролика. Не более уважения внушит ей и фазан, и вальдшнеп, и заяц.
Я видал собак, имевших замечательно крепкую стойку: сам я также имел собак, о которых говорят, шутя, что они умерли бы, стоя над дичью. Подобной стойки добиваются путем чрезвычайно строгого отношения, как к себе, так и к собаке.
Мне часто случалось, прогуливаясь до открытия охотничьего сезона с одним товарищем, который несомненно прочтет эти строки, видеть, как собака моя останавливалась в нескольких десятках шагах от меня на стойке, не видя нас, в лесу. Мы садились тогда на краю рва или оврага и сидели так долго, долго, пока того хотела дичь. Мак имел ко мне доверие: он ждал меня; он ждал бы меня… не знаю сколько времени; я готов бы был прозакладывать голову, что он не двинулся бы с места. Все собаки моего отца стояли также; да и не их одних мог бы я привести в пример замечательной стойкости и сдержанности.
Вот это называется – собака с крепкой стойкой. По чтоб иметь таких собак, нужно кроме того жертвовать часто самолюбием; нужно обладать. спокойствием духа, хладнокровием, не горячиться и не иметь желание но что бы то ни стало убивать. О! желание это губит самые лучшие начинания, самые блестящие качества охотника. В этом желании кроется причина, нечему у нас так редки хорошие собаки!
Стало быть вас следует теперь спросить, что вы предпочитаете: удовольствие иметь непогрешимого помощника на охоте, превосходного, совершенного, или удовольствие случайно принести домой потуже набитый ягдташ.
Глупо то пустое тщеславие, с которым хвастается охотник перед Своими товарищами после охоты, говоря, что он убил четырнадцать кроликов, одного зайца и. двух фазанов, тогда как на самом деле самим им убито только пять кроликов, и один фазан, остальное же обработано Мисс или Фавором. Глупо подобное хвастовство тем более, что – заметьте хоть сами – ни на кого оно не производит желаемого впечатления. Если вы не заражены этим мелочным тщеславием, если вы предпочитаете ему наслаждение, испытываемое при охоте па правильных, так сказать, научных основаниях, где и вам и вашей помощнице приходится играть прекрасную роль, если вы действительно охотник или желаете сделаться таковым, – старайтесь согласовать свои поступки с тою целью, которой вы желаете достигнуть. Будьте уверены, что в будущем вам воздастся сторицею за все маленькие лишения, рекомендуемые мною. Пусть другие упражняются в ремесле браконьеров, мирящихся решительно со всем, лишь бы набить ягдташ, вы же, как истинный охотник, будьте строги к самому себе и уважайте в себе охотника всегда, и во время самого действия, т. е. и в то время, когда вы предаетесь благородной страсти, известной под названием охоты. Пусть другие стреляют бегущих или сидящих па деревьях фазанов, пусть другие заставляют своего проводника гнуть спину под тяжестью ягдташа, наполненного дичью, позорно задушенной безродной, случайной собакой. Вы же охотьтесь с достоинством, охотьтесь для себя и для своей собаки, если вы намереваетесь сделать ее выходящей из ряда обыкновенных собак. Предоставьте другим удовольствие охотиться для кухни или для прохожих зевак, – вам же это было-бы стыдно.
Я говорил сейчас о желании убивать – желании, всецело господствующем над мыслями и чувствами большинства охотников во время охоты, о волнении, которое овладевает охотника при взлете дичи. Да, это волнение так сильно, что я готов держать какое угодно пари, что из тысячи охотников по найдется даже и десяти таких, которые в состоянии были-бы отвести глаза от только что поднявшейся дичи, даже если б эта дичь поднялась перед соседом. Просто как то инстинктивно впиваешься глазами в летящую пли бегущую дичь и не можешь оторваться от нее…
Вы сомневаетесь? Так попробуйте! Попробуйте перевести свой взгляд на соседа охотника, и вы убедитесь какое страшное усилие воли потребуется для этого. Я часто делал подобные опыты, но успех дался мне не сразу. Да что ж говорить? Попробуйте сами: увидите, что это совсем не так легко, как кажется.
Когда же вам удастся подавить инстинктивное влечение, против воли приковывающее взоры к взлетающей дичи, когда вы в состоянии будете оторвать глаза от неё, вглядитесь пристальнее в лице того господина, из под ног которого поднялась эта дичь. Никогда не представит вам человеческое лице таких поразительных изменений! Все черты искажены: глаза горят, мускулы натянуты, зубы сжаты, нос заострен, как у умирающего, дыхание остановилось… И все это из-за ничтожного поршка!…
А вы хотите, чтоб собака оставалась покойной и никогда- бы не поддавалась искушению там, где человек, как говорится, становится сам не свой. Между тем недостаток самообладания и хладнокровия в человеке причиняет гораздо больше бед, чем горячность собаки.
Недавно, например, один господин, живущий в департаменте Сены и Марны, приглашал, суля отличную охоту, одного знаменитого – не то что охотника, а уж архи-охотника, только что возвратившегося из Индии, где им убито было бесчисленное множество тигров и других крупных хищников. Смеясь над нашими, как он называл их, французскими охотишками, он отнекивался от любезного приглашения елико мог, поставляя главным образом на вид, что не находит пи малейшего удовольствия и интереса в том, чтоб убивать ни в чем неповинных тварей, умеющих обороняться только бегством. Ну, будь еще в перспективе волки – куда ни шло – он припал бы пожалуй предложение, хотя, собственно говоря, и это не стоит труда…. но уж козы, зайцы, фазаны, кролики – Боже мой! где-ж тут удовольствие, где борьба, где опасности, которых жаждет тот, в ком действительно горит священный огонь?…
— A! Так вы полагаете, что охота у нас не представляет никакой опасности! – восклицает вдруг один из присутствующих. – Как бы не так, черт возьми! Не далее как в прошлое воскресенье я убил моего тестя в двух ми лях от Мелюна.
Чтоб понять, что собака может увлекаться и делать ошибки не требуется убивать своего тестя: достаточно подумать о том, как сами мы увлекаемся страстью и делаем ошибки гораздо более серьезные.
Некоторые охотники запрещают своим собакам кидаться даже за тем кроликом, по которому они стреляли. Против этого сказать ничего нельзя, хотя я лично держусь системы совершенно противоположной. По моему, раз я стрелял, значит я надеялся убить, а так как выстрел, повторяю, служите для собаки знаком того, что пора подавать, то я и не имею права наказывать или бранить ее за то, что она, при звуке выстрела, бросилась за дичью, по которой я промазал. Что я промазал – вина не её: она же исполнила свою обязанность, бросившись к дичи – это её долг. В промахе же виноват я, и я один. При охоте с молодой собакой, в сомнительных случаях лучше не стрелять.
Понятно, всего лучше, когда собака кидается за дичью только по приказанию: „apporte!“ Бессмысленно было бы оспаривать это, но дело в том, что на практике это весьма трудно выполнить и правило это очень редко соблюдается даже охотниками, могущими похвастаться сдержанностью и хладнокровием.
Что касается меня собственно – я ценю в собаке не одну только дрессировку (я видал собак даже через-чур дрессированных), по также – и главным образом – внутренние, духовные её качества, её чудный инстинкт. Именно о развитии этого инстинкта я и стараюсь всего более, пользуясь для того каждым подходящим случаем.
Не думайте, что позволяя собаке пробежать сто-двести шагов застреленным кроликом, вы тем даете ей повод срывать со стойки впоследствии. Нет. У собак благородного, высокого происхождения, стойка есть действие механическое, инстинктивная сила, приковывающая животное к месту, где обоняние его поражено было запахом дичи. Действие это самостоятельно и не зависит нисколько от подавания дичи. Пока дичь не двигается, собака остается тоже неподвижной. В этом отношении я согласен со всеми. Она не должна двигаться также и во время взлета дичи – это аксиома. Как скоро собака грешит против этих двух заповедей своих, вы тысячу раз будете правы, призвав ее к порядку сильными выражениями, приправленными, по мере надобности, ударами арапника. По между стойкой и стремлением бросаться за стреляной дичью нет ничего общего, потому что последнее, повторяю, есть одна из форм подавания дичи.
Чтоб не быть голословным и не разводить теории, я лучше представлю вам дело, как оно бывает на практике.
Когда вы охотитесь с начинающей собакой и позволяете ей преследовать стреляного кролика, то ясно, если вы сделали промах, собака прогонит кролика, дальше чем следовало-бы, и потеряет таким образом время, которое могла-бы употребить более производительно. Ставить ей это в вину однако не следует: она еще новичок в своем деле. Но если, видя, что выстрел сделан неверный, вы зовете собаку, кричите тубо, и она, не взирая на крики ваши, нейдет к вам, то за подобное неповиновение вполне уместно, по возвращении беглянки, угостить ее несколькими ударами арапника, сопровождаемыми громкими тубо! Если-же, наоборот, вы, сомневаясь в том, какие последствия имел ваш выстрел, позволили своей собаке гнать, и не отозвали ее, или полагая, что дичь задета, вы крикнули apporte, – то налагать на собаку незаслуженное ею в дан ном случае наказание было-бы несправедливо и вредно. Тут, если есть виноватый, то этот виноватый вы, а не собака; она исполнила свою обязанность; прогнала-же она кролика на четыреста шагов, вместо того, чтоб бросить его на ста шагах, только потому, что не освоилась еще вполне с своим делом. Имейте терпение: опытность является следствием упражнения.
Все, или почти все мои собаки, поохотившись некоторое время, привыкали лучше меня узнавать, когда я ранил кролика и когда нет. Одна из них так никогда не ошибалась, так что когда она бывало замешкается, я знал, что это ne даром, и действительно она возвращалась ко мне или с кроликом в зубах, или же, если я только показывал, что желаю этого, она вела меня к логову или к куче хвороста, где укрылась моя фальшивая добыча. Подобные случаи повторялись десятки раз и десятки раз я убеждался, что мой верный товарищ никогда не обманывал меня.
Каждая собака, более или менее скоро (это зависит от того, как много покажете вы ей дичи и как часто будете водить на охоту) привыкнет бросать кролика, по которому вы спуделяли, прогнав только несколько шагов и преследовать лишь раненого кролика, который все-равно умер-бы жалкой смертью в каком-нибудь углу, если б собака не взяла его. Это истина и пи один охотник-практик не станет опровергать ее.
Я не обладаю качествами господина описываемого, „Сельским охотником“, и не умею, как он, причуивать перепелов; следовательно собственным моим обонянием я не имел возможности проверить то, что я сейчас выскажу и что выведено мною из множества наблюдений.
Я убежден положительно, что раненая дичь оставляет по себе иной запах, чем дич, нетронутая дробью.
Теоретически можно объяснить подобное убеждение тем, что через пробитую кожу испарения выходят более теплыми, живыми, более возбуждающими страсть; а маркиз де-Шервиль объясняет это тем, что испуг раненом птицы, т. е. ощущение страха, заставляет кровь приливать к сердцу, вследствие чего запах слабеет, уменьшается. Я согласен конечно с тем, что кровь у животного, задетого дробью, приливает к сердцу, но это дело одного мгновения; через несколько минут кровообращение восстановляется. Другое дело па парфорсной охоте: там запах зайца, преследуемого гончими, понятно слабеет, по мере того, как слабеют силы животного.
Таким образом, оба мнения имеют свои основания, и я нисколько не стою за свое.
Как-бы то ни было, а только старая собака никогда не ошибется и через несколько секунд знает верно, с чем имеет дело. Поэтому, когда она, прогнав кролика шагов на сто, возвращается к вам назад, прямо уж сознавайтесь в промахе, как бы ни страдало от того ваше самолюбие. Когда- же, наоборот, собака ваша с энергией гонит по стреляному кролику, будьте уверены, что она чувствует своим чутьем, что кролик ранен, что она может его взять.
Я очень хорошо сознаю, что смешно было-бы выдавать за положительную истину мое предположение, которым я объясняю описанные мною, всегда одинаково повторяющиеся маневры собак, действительно хороших и привычных на охоте по кроликам. Может-быть не следовало-бы даже и высказывать его, а следовало-бы благоразумно ждать когда гением человеческим изобретен будет новый аппарат, вроде телефона, имеющий целью усовершенствовать обонятельные нервы охотников. А в самом деле и этот пробел пожалуй будет восполнен в будущем – и может- быть даже недалеко то время, когда охотник, украсив свой обонятельный орган каким-нибудь инструментом, будет в состоянии соперничать чутьем с пойнтером. Что-бы вы сказали на это, господа?… Да-с! Тогда уж нечего будет спорить о сравнительных достоинствах различных пород собак: чутье пойнтера будет стоить 100 рублей, чутье тихони низкочута – пятиалтынный, кому какое по карману, тот то и выбирай.
Но до поры до времени надо мириться с тем, что есть, и держаться пока неизменного нашего спутника и помощника на охоте, тоже имеющего свои кое-какие достоинства, было-бы лишь уменье его выбрать. Надо извлекать пользу из того, что может нам дать собака и не требовать от неё невозможного или бесполезного.
Что меня касается, я в этом деле (как надеюсь согласятся и мои читатели), главным образом стараюсь держаться на почве чисто-практической и указываю те способы и средства, при помощи которых я всего успешнее добивался успеха и благодаря которым всегда имел хороших собак. Средства и способы эти я излагаю прямо и просто, ничуть не заботясь о том, согласуются они или нет с правилами классической школы, и если иногда задеваю наших учителей, и не всегда с должным уважением отношусь к их великим изречениям, зато всегда говорю, что знаю и что чувствую, искренно и правдиво.
Ведь и я мог-бы не хуже всякого другого повторять, что собака должна делать то-то и то-то, не делать вот этого и этого, что это преступление, что в собаке допущен может быть только благонравный поиск, накоротке, на кругах, что всякий другой поиск есть непозволительная глупость; что с собакой, ищущей накоротке, охотник всегда подберет много дичи по тем местам, где уже прошел перед этим охотник с собакой, имеющей поиск широкий, и т. д. Все это и множество других подобных вещей я мог-бы повторить вам и в настоящее время, по я этого не сделаю потому что это было-бы совершенно противно тому, что я видел и что я знаю. Что было верно двадцать пять или тридцать лет тому назад, положительно неверно теперь, в наши дни. Принадлежа к числу охотников еще не старых, я проверил это очень хорошо.
Все жалуются на постоянно возрастающее уменьшение дичи, все жалуются на постоянно возрастающую строгость полевой дичи; так не вполне-ли естественно, при изменившихся условиях, изменять и средства борьбы, искать себе иных помощников, чем те, которых искали наши отцы? Чем будет дальше, тем истина эта будет очевиднее, так что даже и самые закоснелые приверженцы старины будут вынуждены признать ее.
Однако вот и еще одним отступлением больше. Прошу извинения и принимаюсь снова за кроликов.
Мое мнение, стало-быть, таково, что охотник без малейшего вреда и ущерба себе и своей собаке, может позволять ей подавать стреляного им кролика, все-равно останется-ли кролик после выстрела па месте, в пятнадцати шагах от собаки, или протащится сотню-другую шагов подальше. Главное, опять-таки повторю я, -в том, чтоб ни под каким видом не позволять собаке срывать со стойки, и бросаться за дичью раньше выстрела.
Собаки чистокровные, породистые и умные, очень скоро отучаются гонять по кролику, не задетому дробью. Я видал собак, которые, вначале своей охотничьей деятельности, кидались за всяким кроликом без разбора, что называется без узды несясь за ним по лесу, вопреки всем правилам; но поохотившись немного, они сами, без всяких наказаний, отставали от этой привычки и, прогнав не стреляного кролика шагов на сорок, возвращались без зова к хозяину.
Как ни сильна во мне вера, или правильнее – доверие к чудному инстинкту породистых собак, я тем не менее никак не желаю принадлежать к числу лиц, проповедующих, что как-бы ни напроказила собака, каких бы глупостей ни наделала – наказывать ее не следует. Это охотничье лжеучение и я не простил-бы себе, если б позволил читателям заподозрить в себе приверженца этой ереси. Я может-быть даже строчке к своим собакам, чем люди, упрекающие меня в признании правил, отвергаемых профессорами охотничьей науки. А профессоров этих с их мудрыми правилами, я с удовольствием вызвал бы на состязание в поле, где мы посмотрели бы на деле одновременно и их собак и моих. Есть даже и такие отзывы, будто я желаю, чтоб собака была отчаянным разбойником и умела-бы только самым отчаянным образом бегать и скакать. Но я никогда не говорил ничего подобного, а что я люблю собак живых – это действительно верно. Я люблю собак, которые работают, побуждаемые к тому собственной страстью, которые для этого не нуждаются в постоянных понуканиях и подгоняниях охотника; я хочу собак не похожих на тех, которым все поют хвалебные гимны, которых постоянно нужно возбуждать, которые работают может-быть и по всем правилам искусства (т.-е. – secundum artenï), ио к жалкой, бедной натуришке которых одинаково приложимо и фармацевтическое правило: встряхнуть прежде чем употреблять.
Я снова повторяю, что чрезмерная страстность породистых, благородных собак, нисколько не мешает им применяться к условиям и лесной охоты. Люди, думающие об этом иначе, положительно заблуждаются. Самое большее в чем можно упрекнуть породистую английскую собаку, натасканную исключительно на полевую дичь – это в том, что она имеет вначале слишком высокое чутье. – О поиске её я не буду уже говорить, так как говорил о нем подробно.
Но, если вы соблаговолите снизойти со мной с высот теорий на скромную почву практики, то опять-таки увидите, что и здесь, в лесу, собака с самым высоким чутьем непременно начнет искать низом, и вести по следу, если не зверя, – но которому легавая должна только стоять, по отнюдь не гнать, за исключением приведенных мною выше случаев, – то птицы и в особенности фазана.
Я водил на лесную охоту собак, искавших чистым верхним чутьем, имевших даже слишком высокое чутье, и вот что я видел, когда приходилось иметь дело с фазаном. Лишь только запах дичи коснется обоняния собаки, она останавливается, как оцепенелая; если фазан сидит перед ней прижавшись к земле, тогда конечно она и остается на стойке; если- же запах идет от птицы, только что перед тем пробежавшей здесь, то собака, презирающая след и причуивающая всегда самую дичь, совсем теряется, недоумевает, не знает, куда ей повернуться, чтоб не сверять этого фазана. В кустарнике, уже обнаженном от листьев, дело идет еще туда-сюда: собака ведет верхом и лишь изредка наклоняет голову, вероятно для того, чтоб удостовериться верно-ли идет; по чуть вступив в молодую, трех-четырехлетнюю поросль, где ветки с уцелевшими еще на них листьями, пересекают струю воздуха насыщенную запахом самой дичи, и поглощают, так- сказать, этот запах, собака по не воле должна опустить чутье книзу и искать по следу, потому что верхним чутьем она уже не может уловить запаха. В таком случае и благородная собака делает тоже, что делает и всякая беспородная, только первая влагает в свою работу в двадцать раз более энергии и страсти: глаза у неё горят; уши приподняты; она то опускает. то быстро поднимает голову, приседая к земле, и таким образом доходит до самой птицы.
Вот тут-то именно, когда собака ведет, необходимо успокаивать ее, иначе, увлекшись страстью, она может поднять дичь вне выстрела и довести себя этим до жесточайшего наказания; да и кроме того, ускоривши шаг, она весьма легко может стирать след. Для примера возьмем, если хотите, раненого фазана.
Я говорил уже раньше, что большинство собак к фазану относятся с меньшей страстностью, чем к куропатке; но раненый фазан совсем иное дело: не знаю уж, может-быть его запах сильнее, чем запах не раненого, но только по раненому фазану собака ведет с неизмеримо большим увлечением, с таким увлечением, что чаще всего задетого дробью петуха можно считать для охотника потерянным. Такая развязка неизбежна, если собака бросится бежать; разве только, увидя случайно бегущего фазана, она догонит его и придушит; по такой финал, замечу вскользь, весьма огорчителен. Если фазан бежит в высокой густой траве молодой поросли, то ей никогда не найти его. Птица идет не по прямой линии, а бросается то влево, то вправо, то спустится в овраг, то выберется из него, и наконец забирается в чащу. Коль скоро собака, вместо того, чтоб тихо и благонравно идти по следу, сбилась па галоп, она наверное пронесется мимо того места, где фазан сделал петлю, потому что она уже одурела от страсти, а запах, который она перед тем впивала, еще слитком сильно ею чувствуется; и вот она летит дальше и дальше, в надежде найти стерянный след и начинает искать наудачу. Но надежды эти девяносто раз из ста бывают втуне и, если счастливая случайность не приведет собаку к тому самому месту, где притаилась дичь, то дичь эта для вас не существует: сколько ни старайтесь напасть на след, сколько ни заставляйте собаку кружить, в какую сторону пи заходите – все будет напрасно: повторяю, фазан может вам достаться разве только каким-нибудь чудом, – иначе он для вас потерян. К тому-же, при неистовой скачке собаки, ей могут встретиться еще и побочные обстоятельства, затрудняющие разыскивание следа: может попасться след другого фазана или под самым носом выскочит кролик и отвлечет ее от первоначального направления.
Вы видите отсюда, что я вполне прав, советуя вам сдерживать свою собаку, вместо того, чтоб возбуждать ее.
Если же вы еще сомневаетесь и сказанное мною кажется вам недостаточно убедительным, то я покажу вам сейчас, как-бы шло дело, если б вы настойчиво требовали от собаки спокойствия, т. е. сдержанности, необходимой для успешного окончания этой трудной охоты, потому что пет ничего труднее, как отыскать старого стреляного самца фазана.
Да и не одни фазаны защищают себя с такою ловкостью, – об них конечно говорить нечего: старые, несколько раз стреляные петухи, – это прехитрые бестии! Они но опыту знают, каким опасностям подвергается их брат-фазан, кидаясь на утек, и путая след, задают немалую-таки работу собаке, так что если собака ваша не может похвалиться уменьем сдерживать свои порывы, то вам не видать ни одного из промазанных фазанов. Но, начиная с известного времени, хорошо также защищаются и куропатки загнанные в лес, и иногда бегут очень долго, прежде чем прижаться к земле.
Видите, и я также люблю, чтоб мои собаки были благонравны и на всякий случай скажу вам, как я поступаю.
Каждый раз, когда собака идет по следу бегущей дичи, ее нужно сдерживать, а не горячить. Я не говорю здесь, понятно, о тех деревянных куклах, которых ничто в мире не в состоянии расшевелить, которых постоянно нужно подзадоривать, даже и в тех случаях, когда приходится сдерживать всякую собаку, имеющую в жилах хоть каплю крови.
У нас сейчас шла речь о фазанах и я обещал сказать вам чего я требую при этом от своей собаки. Пока собака моя молода, следовательно очень еще горяча, вместо того, чтоб при падении птицы кричать ей: apporte! я стараюсь успокоить ее: Тише, Стоп! Тише! В случае надобности, т. е. если фазан после выстрела не остался на месте и мой юноша выказывает поползновение броситься за ним вслед, я громко кричу: тубо! Заставив его постоять, я снова позволяю ему идти и каждый шаг его сопровождаю словами: Тише, дружок, тише! и возвышаю голос всякий раз как замечаю, что собака начинает одушевляться. По моему мнению, чем позволять собаке гнать, лучше-же вести ее на веревке или даже совсем отложить розыски стреляного петуха. К последнему я часто прибегал, особенно когда приходилось иметь дело с старым самцом, почему – я сейчас объясню вам. Фазан никогда не тратит времени по пустякам и даже раненый, с разбитым крылом, несмотря на мучительную боль, тотчас-же, не медля ни минуты, бежит, чуть только почувствует под ногами землю, – не то что куропатка: та по нескольку секунд лежит на земле, собираясь с духом, прежде чем бежать. Я заметил даже, что чем настойчивее и живее преследуют фазана, тем дальние и тем додже он бежит.
Это первая причина. А вот и другая:
Молодая собака, видя, что птица перекувырнулась в воздухе, от радости и пламенного желания поскорее схватить добычу, разумеется теряет голову и мчится, ничего не слыша; фазан от неё уж во ста шагах, но злодей пробирается под деревьями, совершенно скрываясь за листьями; она его не видит, тогда как рассчитывала, что он тут; и она беспокойно оглядывается во все стороны, затем опускает нос в землю и, через несколько минут летит по следу пли почти по следу, а вы…. вам остается ждать, ждать долго и бесполезно.
Итак, когда у вас являются сомнения и опасения насчет того, можно ли будет сдержать страстные порывы вашей собаки, поверьте мне – лучше не позволяйте ей тотчас идти на розыски раненой птицы; переждите немного. Через минуту вы легко поставите ее на след и заставите идти так, как она идет по первому копавшемуся фазану, нетронутому дробью, как она идет всегда, показывая вам фазанов, которых вы стреляете из под её стойки.
Сказанное о фазане приложимо также и к куропатке, в особенности к красной куропатке, превосходно защищающей себя в лесу и в виноградниках.
Главное, необходимо при этом помнить, что суть не в том, чтоб убить штукой больше пли штукой меньше, а в том, чтоб дать правильный урок собаке. Не бойтесь показаться слишком строгим: позднее, когда ваш ученик приобретет больше навыка и опытности, вы всегда успеете ослабить ему узду и наконец дать ему полную волю. Но пока он еще не смыслит, ни под каким видом нельзя распускать его: стоит только раз сделать послабление и допустить его сделать промах и, будьте уверены, чем чаще будет у него неудача, тем чаще будет и досада, тем с большим жаром станет он повторять свои промахи, и влагать в свою бесполезную работу все более энергии и страсти, воображая, что ошибка его в недостаточно усердной работе, тогда как, совершенно напротив, ошибка в отсутствии спокойствия и сдержанности.
И действительно, собака с хорошим чутьем разумеется никогда не пропустила-бы ни одной раненой птицы или вообще дичи, если б не увлекалась и не сбивалась со следа.
Хорошая легавая должна вести охотника к месту, где затаился стреляный фазан, так-же, как хорошая гончая ведет к оленьей лежке или к гайну кабана. Увы! бывает это очень редко, сознаюсь.
Следовательно, чем ровнее и спокойнее работает ваш помощник, тем лучше.
Когда собака, пройдя несколько сажен по следу, вдруг пустилась в галоп и, удаляясь, пошла писать зигзаги, отзовите ее, как можно скорее; если она не послушалась – кончено дело! ошибка сделана огромная и…. трепка страшная, не в память потерянного фазана конечно, а в память оказанного неповиновения.
Можете впрочем попробовать поставить ослушника на то место, где им стерян был след, только он в редких случаях, добровольно и с должным спокойствием примется за испорченную им работу; чаще всего приходится откладывать урок до следующего раза. Я замечал, что многие собаки чаще находят-раненых фазанов, когда их приводят па след спустя несколько минут после падения птицы, а не тогда, когда сами они бросаются туда, видя падение птицы. Точно также молодая собака лучше работает по фазану, прошедшему за пять минут по тому месту где она напала
на его след, чем но фазану, бегущему в двадцати шагах перед её носом. Происходит это от того, что не столь горячий след менее возбуждает страсть, собака если вы только позволите мне так выразиться, сохраняет больше хладнокровия; а чем менее в ней возбуждения, тем легче и скорее слушается она приказаний.
Остальное зависит от носа.
Все это может-быть и лишняя, ненужная вставка или отступление, но я упомянул об этом, думая, что некоторым оно покажется интересным, как потому, что фазан такая дичь, которая стоит того, чтоб ей заняться, так и потому, что замечания, относящиеся к охоте на фазанов, могут найти себе применение и во многих других обстоятельствах.
Мне приходилось например, иметь дело с куропатками, которые видя, что не хватает сил выдерживать борьбу в поле, искали спасения в лесу и с полверсты иногда бежали в молодой поросли перед моими собаками, прежде чем окончательно сдаться. Ни один петух не сделает больше этого, стало-быть то, что сказано мною о фазанах не должно считаться за уклонение от темы.
Следуя указываемой мною системе, каждый охотник, про охотившись в течении нескольких лет в лесу, добьется того, что у него будет превосходная собака, конечно если он толь ко охотится с собакой породистой, кровной, а не с первым попавшимся ублюдком. Ведь не у меня-же одного могут, в самом-деле, „удаваться“ собаки!
Таким образом, вы видите, что я не только люблю благонравие в собаке, но даже непременно требую его от неё.
Само собой разумеется, что гораздо лучше (и во всяком случае гораздо труднее) иметь собаку, которая-бы одинаково хорошо работала и в лесу и в поле. Лесная дичь не всегда держится в одних местах, а смотря но времени года, то в молодой заросли, то в крупном лесу. В первое время по открытии охот, когда стоит погода жаркая, густая заросль, поросшая кустами терновника и высокой травой, манит к себе дичь своей прохладой; зимой, в морозы, эта-же заросль представляет ей убежище от холода. Но по мере того, как заросль подрастает, трава редеет, почва обнажается, ветви удаляются от земли, дичь не находит уже себе здесь прежнего укромного приюта. Также во время продолжительных дождей, трех-четырехлетняя заросль делается совсем неудобообитаемой, и дичь часто держится в десяти-пятнадцатилетнем паруснике.
Все это вам известно так-же, как и мне. Так вот хорошая-то собака, как в густой молодом за росли, так и в редколесье, должна искать одинаково хорошо,
хотя не одинаковым образом: в редколесье она не так быстро теряет вас из виду и притом же запах, оставляемый дичью, доносится до неё с более далекого расстояния, а потому она всегда норовит как-бы отойти подальше, даже и после того, как приобретет некоторую опытность. Но позволять ей этого не следует. Будет с неё если вы отпустите ее и на сорок шагов, потому что в лесу может случиться, что самая лучшая собака поднимет дичь вне выстрела, не причуяв её, если запах от неё заглушается слишком густыми ветками. А по моему, все что поднято слишком далеко, может считаться потерянным (не знаю, разделяете-ли вы это мнение) да и к тому-же все, что я бью без содействия и участия моей собаки, для меня безразлично, т. е. не доставляет удовольствия. Я предпочитаю убить десять штук из под стойки моей собаки, чем набить горы дичи случайно или на загоне.
Я часто охочусь в имении одного моего приятеля, имении, в котором один только недостаток: оно слишком богато дичью. Обыкновенно там охотятся без собаки, потому что собака там действительно совершенно бесполезна. Там я бивал много дичи. – „Знаете-ли, сказал я как-то этому приятелю, что оставило во мне лучшее воспоминание из всех ваших великолепий? Вы позволите мне быть откровенным? Ну-с, так я вам скажу, что это тот, конечно забытый вами вечер, когда мы, вместе с товарищем Б., по выходе из ваших заповедников, пошли походить по великолепному скошенному лугу люцерны, известному под названием Двадцати двух акров. С нами был мой старый Стоп. Отбежав немного от нас, чтобы начать работу против ветра, он через несколько скачков замер па стойке. Стойка была по куропаткам, находившимся от него по меньшей мере на триста шагов; на таком-же расстоянии был и я от Стопа. Ничто не шелохну лось. Я стоял, поджидая Б… и любовался восхитительной кар тиной. Известным вам аллюром, мой старый, верный друг, привел нас к выводку и вновь замер. Он мне кажется стоял-бы там и до сих пор, да и я вместе с ним, если б куропатки не надумали наконец сняться. Две из них упали на землю, одна направо, другая налево. Стоп по очереди отправился подавать их. Одна из них была ранена и изрядно- таки его попутала.“
Неправда-ли, как это событие просто и ничтожно? А между тем перед этим скромным воспоминанием исчезают целые груды набитых мною там фазанов и зайцев.
В лесу, в особенности-же в молодой заросли, необходимо очень тщательно искать, по всем изгибам и загибам, потому что листья, ветки, трава, кустарники, вообще всякая преграда, пересекает и поглощает запах дичи. Следовательно и при лесной охоте, не полезнее-ли окажется проворная и верхочутая собака, как и при полевой? Боюсь, чтоб не сказали, чего доброго, что я вру, но право-же я не могу не сказать, что даже и в лесу я предпочитаю английских собак французским, по той причине, что в английских собаках гораздо больше чутья, больше страсти, больше отваги; а приучить их не отходить далеко очень легко: стоит только упражнять их побольше и они станут с таким-же оживлением работать и в тесном ограниченном пространстве, как в широком; что-же касается чутья, то оно у них настолько тонко, что пронестись мимо дичи составляет для них чрезвычайную редкость. Глупо, конечно, постоянно говорить только о себе и я прошу извинения у читателей, что принужден так часто приводить в пример собственных собак; но необходимость заставляет меня брать доказательства там, где они есть, а французские охотники почти вовсе не держат английских собак (теперь в прочем начинают заводить их), так что мои собаки были до сих пор почти единственными между множеством тех неопределенной породы собак, с которыми охотятся многие даже настоящие охотники, не зная о существовании иных собак, лучших. Ну-с, и вот, на чтобы мы ни охотились, на зайцев- ли, на фазанов-ли, ни одна из известных мне собак не доставляла возможности убивать столько дичи, сколько мои. У меня был пойнтер, очень горячий, но превосходно ходивший в лесу: когда мне случалось охотиться в обществе он бывало находит и стоит над зайцами там, где до него прошли три или четыре собаки, ничего не причуяв. А почему это? Почему он слышал дичь там, где другие собаки ничего не слыхали? Не потому-ли, что у него было лучше чутье? И однако Стоп вовсе не обладал качествами исключительными. Я вовсе не принадлежу к числу охотников, имеющих претензию па обладание лучшей собакой в мире, и вовсе не думаю, что моя собака – феномен, единственная на земле. Напротив, я видал слишком много английских собак, неизмеримо лучших, чем мои, чтоб не иметь подобного убеждения.
Моя собака отличалась также и деятельностью сравнительно с своими слишком благонравными товарищами. В то время как те, дорогой, скромно шествовали посредине мостовой, усердно считая гвозди на наших каблуках, мой англичанин летал по сторонам дороги, обыскивая по очереди придорожные рвы, то правый ров, то левый. Следовать примеру товарищей и чистить наши шпоры было-бы слишком невыносимо для его горячей натуры.
— Смотрите, Стоп на стойке, восклицает кто-нибудь из приятелей,— Ступайте, господа, стреляйте!— И так с утра до вечера.
И опять-таки повторяю, собака, о которой идет речь, вовсе не исключительное какое-нибудь создание, и не одна проявляет такую деятельность и чутьистость. Все собаки моего отца делали тоже и даже больше того, потому что охотились чаще моих; все собаки той-же породы могут делать тоже самое. Это врожденное, дело природы!
Я мог привести бесконечно много примеров, подобных приведенным, но к чему?
Что поиск и чутье не имеют особой цены, в местах, кишащих дичью, где достаточно одной крепкой стойки – с этим я совершенно согласен; за то эти качества выше всего ценит тот, кому приходится охотиться в одиночку, в местах, малонаселенных дичью.
Мы говорили сейчас об охоте в молодой заросли: вот где живая, деятельная собака, приученная держаться близко от хозяина, производит просто чудеса.
Пока собака молода, благоразумный охотник никогда не должен стрелять по дичи, поднявшейся от шума, при приближении собаки, по дичи, над которой она не делала стойки. А поднимет ваш юноша такой дичи не мало, хотя-бы у него было и очень тонкое чутье, потому что он еще легкомыслен и ветрен. Вот тут-то всего полезнее повторить урок, который я советовал вам давать при начале натаски в поле, т. е. за ставить ученика искать убитую дичь, вынутую из ягдташа, чтоб приучить его быть всегда внимательным, на-стороже.
Сначала нужно упражнять собаку в редколесье. Проносится она, призовите ее к порядку: крикните: Внимание! Ищи! Она уже знает значение этих слов, остановится, поведет чутьем по ветру, а остальное сделается само собою.
Повторите урок десять раз, заменяя куропатку кроликом, зайца фазаном. Повторите его затем в заросли и кустарниках, в чаще. Таким образом, мало но малу, вы добьетесь, что собака ваша всегда будет внимательна, всегда настороже, будет тщательно разнюхивать малейший запах; а через два года, ручаюсь вам, ваш юноша утрет нос любой собаке, кончившей курс в лучшей дрессировальной школе.
Заботьтесь о том, чтоб помощник ваш никогда не тратил времени даром раз она в поле (в особенности, если охотник с ружьем) она не должна гулять, а должна охотиться, если только вы не запретили ей этого; в последнем случае, при слове: «назад» она должна быть у ваших ног. Но при всяких других обстоятельствах, идете-ли вы к выводку по голой равнине, или проходите по лесной дороге – собака ваша должна искать, должна работать беспрерывно. На ровном месте она может найти вам куропатку или зайца, которых вам никогда не найти с собакой „на колесах“ в лесу она даст вам возможность убить несколько штук кроликов, обыскивая окаймляющие дорогу рвы.
Все это идет в счет и увеличивает достоинства собаки.
В лесу подавать дичь гораздо труднее, чем в поле. Во- первых, труднее отыскивать убитую дичь, и во-вторых, если попадется, например, почтенных размеров заяц, собака может отступить перед затруднениями, которые представят ей по пути с такой тяжелой ношей разные ползучие растения и высокие травы, и оставит вашу добычу на месте, а принесет вам только несколько пушинок, прилипших у неё на губах. Потакать такой слабохарактерности однако не следует. – Ищи, подай! Дах! Cherche, apporte! повторите несколько раз. Старайтесь, чтоб собака сама устыдилась своей слабости и принесла брошенную дичь; если-же она колеблется, то вы без всяких колебаний, решительным тоном и громко требуйте: «Cher che, мошенник! Apporte!»
Если ваш Дах нрава непокорного и натуры страстной, и если он отказывается повиноваться, не бойтесь пустить в дело арапник и посчитать ему легонько ребра, приговаривая: Cherche, apporte! В большинстве случаев собака наконец надумает…. если не принести дичь, то по крайней мере свести вас к тому месту, где она ее оставила.
Если собака, приведя вас на место, имеет вид сконфуженный и жалкий, не бейте ее, а погладьте, приободрите, не переставая повторять: „Apporte, Дах! Apporte, голубчик! В крайних случаях, если например собака оставила зайца в очень густой, непролазной чаще, достаньте его оттуда сами и, отбросив за несколько шагов, в более доступное место, прикажите: – „Apporte, Дах!». Она подойдет к нему тогда и возьмет его, все-равно как в поле. Но вы у неё не берите его, а заставьте ее нести ношу вплоть до выхода из леса; только тут можете взять у неё зайца изо рта и приласкать ее за послушание.
Найдете вы, что собака в хорошем расположении духа, заставьте ее несколько раз относить и приносить зайца. Поступая так, вы в скором времени будете иметь собаку, кото рая притащит вам зайца за целую версту и никогда не бросит его. Говорю о версте, предполагая, что вы не придерживаетесь правила о классических тридцати или сорока шагах; ошибся я – тогда представьте себе, что я ничего не говорил.
В случае-же, если ваша собака нрава тихого, немножко, как говорится, сиротлива (я, признаться, не особенно долюбливаю таких собак), и если она бросит в лесу дичь, то редко уж когда сумеет хозяин убедить ее вернуться и взять дичь. Но тут дело не в ослушании, а просто в отсутствии энергии, в недостатке предприимчивости и отваги. И с такой собакой нельзя уж обращаться так, как с той бедовой шельмой, которую мы с вами сейчас имели в руках. Вместо громких криков нужно пускать в ход, нежность, ласку, ободрять тихонько, и идти в лес рядом с собакой, все продолжая ублажать и умасливать ее, говоря ей просительно и кротко: cherche, apporte’. Она знает, что виновата, страх-же наказания может только совсем уничтожить ее и помешать даже привести вас к месту преступления, т. е. к тому месту, где лежит брошенная ею дичь.
Точно также и на месте необходимы кроткие меры: если собака отказывается сама взять дичь, подайте ей ее и заставьте следовать за вами, по пути опять-таки самым нежным голо сом приговаривая: Apporte, дружок! Apporte, голубчик’. Хорошо, хорошо’. и т. д. Одним словом, сюда идут самые ласкательные понукания и подгоняния, какие только имеются в вашем репертуаре. Остальное довершит уже привычка.
Я лично во сто раз больше люблю собак страстных и энергичных, собак высокого происхождения; впрочем с не которыми собаками, даже и очень благородной крови, исключительно с суками. иногда необходимо прибегать к мерам терпения и кротости.Когда собака, превосходно умеющая подавать что угодно в поле, научится хорошо подавать и в лесу, вам ни под ка ким видом не следует вместе с ней искать раненую дичь. Эта манера и всегда-то очень скверна, но в лесу она может привести к самым жалким последствиям.
Мне случалось иногда видать, что собака целых четверть часа бегает взад и вперед, отыскивая упавшего как камень фазана, и все-таки не находит его; я десятки раз видал, что она проходит в двадцати шагах от этого фазана, не обращая па него никакого внимания, а между тем собака вовсе не бесчутая. Неудача-же её поисков происходит от двух причин: во-первых, хозяин её никогда не старался развить её инстинкт, возбудить в ней внимание применением помянутого мною выше способа; во вторых, отправляясь всегда па поиски вместе с собакой, он спешит сам поднять убитую дичь, всякий раз, как ему удастся найти се, и часто даже вовсе не покажет ее бедняге собаке, выбивающейся из сил в напрасных поисках.
Раз собака получила приказание „Apporte’.“ она должна найти и подать дичь. Надо, чтоб это слово в ея представлении соединялось всегда с действием, на которое оно указывает; надо, чтоб собака находила и подавала дичь сама. Если собака не нашла еще дичь, а вы уже видите ее, все-таки не двигайтесь с места и все повторяйте: apporte’. Если собака отошла от вас далеко, она не найдет фазана, в двадцати шагах от неё распростертого на спине; опа возвратится туда, где слышит вас. Успокойте ее тогда, но не переставая твердите: Apporte, Дах, apporte] Если она отчаявшись уже в успехе, и против ветра не почувствует дичи, – тогда вы можете возбудить в ней внимание указанным мною выше способом.
Но я собственно предпочитаю предоставить вполне самой собаке всю заслугу удачи и все наслаждение торжества. Я настаиваю всегда, чтоб она отыскала сама и. главное, чтоб она думала, что отыскала сама, одна, без вашей помощи. Чем продолжительнее будут поиски, тем сильнее будет её радость и вы увидите тогда с каким торжествующим видом схватит она злополучного фазана и с какою горделивою радостью усядется перед вами, держа в зубах добычу.
Поступая именно так, следуя всем этим указаниям и замечаниям, могущим показаться даже и мелочными, на самом- же деле имеющими громадную важность, вы через несколько времени будете владеть собакою, имеющей к вам самое глубокое доверие, собакой, которая лопнет (извините за выражение) скорее, чем позволит себе отказаться от поисков за раненой дичью, пока в ушах её раздается слово: apporte’.
Так как теперь предметом нашей беседы служит по носка… настоящая, практическая, а не та поноска intra muros, представляющая собой ничто иное, как подготовительное вступление, прелюдию, – то вполне уместно сказать здесь несколько слов о пороке, встречающемся у иных собак.
Есть собаки, которые мнут дичь, что конечно очень неприятно и что весьма трудно исправить. Средства, предлагаемые (серьёзно, а не в шутку) некоторыми профессорами и заключающиеся в клубочках, утыканных булавками и тому подобных милых штуках, не стоят конечно, чтоб на них останавливаться. Не заслуживают, по моему мнению, никакого внимания и другого рода способ, а именно: заставлять собаку подавать чрезвычайно легкие предметы, например яйцо, в надежде, что если собака подает неразбитым яйцо, то также будет подавать и куропатку, На самом-же деле, та самая собака, которая подает вам яйцо зяблика, ничуть не повредив скорлупки, в дрызг разотрет зубами и перепела и куропатку, если уж имеет наклонность мять дичь.
В сущности – это дело темперамента, это избыток дикой страсти, это так сказать механическое движение, против воли заставляющее собаку нажимать зубами па мясо трепещущей еще дичи, упавшей от вашего выстрела. Но прикажите, по воз- вращении домой, подать с погреба куропатку—и, в большинстве случаев, собака подаст ее вам целехонькой, все равно, как клубок, или свернутую в комок тряпку. В поле-же, возбуж денная, разгоряченная охотой, в лихорадочном пылу самой бе зумной страсти, она рвет пополам и куропаток и перепелов.
В счастливое время моей юности, или вернее даже детства, мне позволял иногда отец водить на прогулку своих собак. Нужно сознаться, что я ne всегда был так умен, как того требовало возложенное па меня поручение. Например, кошки составляли тогда предмет моей глубочайшей, особеппой анти патии; точно также и в Маке я свято сохранял и поддержи вал ту ненависть, которая по пословице должна существовать между собаками и кошками, и он стал яростным гонителем этого зверя. По количеству кошек, истребленных нашими сов местными усилиями, Общество покровительства дичи наверное признало-бы нас достойными большой медали, еслиб только это общество существовало. У Мака были дьявольски сильные ноги; чуть бывало выскочит откуда-нибудь, в недалеком раз
стоянии от пего, кошка, ей ужъ не жить па белом свете; проносясь как стрела над беднягой, мой пёс только накло нял немного голову и продолжал свою скачку дальше, как- будто, разбежавшись, не в силах был остановиться. Можпо было подумать, что он ни до чего нигде даже и не дотронулся, а между тем кошка лежала недвижима, с переломленным хребтом.
Этот-же самый Мак подавал живой молодую куропатку.
Брат Мака, один из лучших псов, и один из самых отъявленных разбойников, каких мне приходилось знавать вначале своей деятельности, тоже заявил себя знаменательным образом.
В одно прекрасное утро, хозяин его. восхищенный необыкновенными способностями своего Тома, отправился на охоту, заранее предвкушая предстоявшее ему большое наслаждение. До завтрака им было убито семнадцать перепелок…. ни одна из них не попала однако в его ягдташ. Том стоял на стойке превосходно; лишь только птица падала, срезанная выстрелом, он стремительно кидался к тому месту, где она упала, тыкался носом в землю и усердно продолжал разыскивать дичь. Но дичи как не бывало!… После третьей или четвертой исчезнувшей бесследно перепелки, хозяина Тома взяло наконец сомнение и он начал внимательно следить за собакой. Скоро сомнения его рассеялись: Том ел перепелов! Делал он это в один миг: глотал-ли, всасывал-ли, вдыхал-ли он их, как хотите, только это было движение невольное, бессознательное; сама собака удивлялась этому исчезновению и, поглотив снова-здорово принималась отыскивать ее.
Когда факт был точно и хорошо проверен, стали беднягу Тома драть, и драть больно; порка следовала за поркой, пока он, на семнадцатой перепелке, не уразумел, в чем штука; эта перепелка осталась на месте, но перемятая, истерзанная. хотя охотник совершенно не заметил, когда его разбойник пес дотрагивался до неё и когда успел так ее отделать.
Решено было запретить Тому подавать убитую дичь. Мало по малу нервы этого через-чур страстного пойнтера успокоились и спустя немного времени, измяв несколько первых штук при возобновлении опыта, он стал подавать очень аккуратно, как требуется, чтоб подавала каждая собака.
В подобных случаях необходимо терпение и большое самообладание, сдержанность: гнев-же не приведет никогда пи к чему хорошему. Старик Бопен рассказал мне однажды но этому поводу следующий анекдот.
Как-то раз, в день открытия охот, он сопровождал па охоту некоего храброго генерала, барона де-Ж…….., собака которого была отдана ему для дрессировки. Собака искала, стояла и подавала превосходно; но, как большая часть молодых собак, и юноша Медор, выступая в первый раз на свое поприще, не успел еще ознакомиться с „настоящей“ поноской, а знал только ту, вступительную или подготовительную, о которой я говорил выше; он водил знакомство с перепелами и куропатками только на стойках, знал их по одному чутью, но не был еще с ними в непосредственном прикосновении. Первая убитая из под его стойки куропатка свернулась от него шагах в двадцати. Медор ринулся к пей, уткнул нос в землю, но, не взирая на всевозможные причитания и подзадоривания Бонена, не нашел убитую дичь. Тоже повторилось и со второй перепелкой. Генерал начинал сердиться. Третья перепелка упала в жниво и билась еще на месте; в одну секунду Медор очутился возле неё и птица исчезла совершенно так-же, как и обе её предшественницы. Генерал подвинулся на несколько шагов вперед и второй заряд влепил в голову злополучного Медора….
Хотя средство это и радикальное, тем не менее я не посоветовал-бы вам применять его для исправления собак, мнущих дичь.
Я признаю, что порок этот трудно исправить, главным образом потому, что он зависит от темперамента собаки, но все-таки нельзя сказать, чтоб он был совсем неизлечимым.
Я знал многих собак, имевших этот недостаток, в особенности одну; она мяла дичь до крайних пределов, и однако как эта, так и многие другие, были окончательно исправлены. и к тому-же при помощи очень простого способа. Бонен говорил мне. что способ этот ему не всегда удается, но я, по крайней мере, никого не знаю, кто-бы удачнее применял эту систему, которую я хочу рекомендовать и вам.
Прежде всего нужно заметить, что мнут дичь обыкновенно собаки во всех отношениях хорошие, иногда очень горячие, часто слишком горячие, но всегда – очень нервные. Этих собак более, чем других, нужно держать крепко в руках; от них, более чем от других, нужно требовать полнейшего подчинения и доводить дрессировку их до возможного совершенства. Многое можно спустить собаке вялой, заспанной, но с собаки, полной жизни, полной силы и отваги, необходимо взыскивать за малейшую безделицу; прирожденную им независимость характера следует не только подчинять строгой дисциплине, но и положительно подавлять.
Бонен, воспитанники которого отличаются необыкновенным послушанием, исходя из того правила, что собака мнет дичь, повинуясь невольному нервному движению, зависящему от её темперамента, поступает всегда следующим образом. Тут я считаю нужным!, оговориться, что я видел, как поступает Бонен, но сам я к этой мере не прибегал, потому что до сих пор мне счастливилось и я не имел ни одной собаки, у которой названный порок был-бы особенно сильно выражен. Стало- быть, на этот раз я прошу позволения сказать, что видел, как это делают.
При падении дичи. Бонен громко кричит: „Тубо!“ Этому приказанию все собаки его повинуются всегда мгновенно. Благодаря краткой остановке нервы собаки немного успокаиваются и, спустя минуту. Бонен говорит ей медленно: „apporte!“ Собака бросается к птице, по лишь только успевает схватить ее и притиснуть зубами, покачав справа налево головой, как раздается громовое – тубо! Собака не всегда выпускает добычу сразу и тогда начинается порка, такая, какую получают собаки только у Бонена, да еще некоторые известные мне английские собаки, за проступки, по-видимому, ничтожные, по в сущности очень важные в глазах людей, желающих выдрессировать своих собак на славу.
Итак, вся суть в том, чтоб задержать и остановить со баку прежде, чем она успеет броситься к месту, где упала дичь, и добиться, чтоб она немедленно выпускала изо рта добычу, при крике: тубо!
Если урок не возымеет надлежащих последствий, если, например, собака совершенно бессознательно, так сказать, проглотит перепелку, что случалось не раз на моих собственных глазах даже с собаками, дрессирующимися у Бонена, тогда Бонен не позволяет!, своему ученику подавать убитую дичь, а поднимает ее сам, садится в некотором расстоянии оттуда и тут уж заставляет собаку поднимать и подавать куропатку. Странное дело! ведь и тут куропатка совсем еще теплая, а между тем собака не рвет ее, как ту, которую она бежит поднимать непосредственно после выстрела и которая еще бьется у неё мгновение в её сильных челюстях. Тут она ограничивается только тем, что пожует немного птицу и потрясет, как сказано мною выше, наклоняя голову справа налево. Тем не менее и здесь раздается громкое тубо, напоминающее преступнице её обязанность. Если собака не бросает дичь, следует сильнейший удар арапником, а за ним неизбежно крик от боли, вследствие чего перепелка вываливается изо рта. Так продолжается урок до тех пор, пока собака не начнет сама выбрасывать дичь по приказанию: тубо! После этого снова идет учитель с своим учеником на охоту и снова пробует пустить его на только что срезанную выстрелом дичь.
Такой трудный урок требует конечно знания, и глубокого знания характера собаки, подлежащей обучению. Кроме того тут необходима ловкость и сноровка, чтоб отдать приказание в тот именно момент, как совершен проступок; необходимо большое хладнокровие, чтоб наказание соразмерять с проступком. Нужно остерегаться, чтоб бестолковыми, несвоевременными наказаниями и строгостями, не внушить собаке совершенного отвращения к подаванию дичи; только при разумном ведении дела и можно исправить собаку от того порока, перед которым, по мнению большинства французских охотников, меркнут все ея достоинства и качества.
Здесь кстати заметить, что есть люди и есть животные, между которыми существует какое-то таинственное, непонятное как бы сродство, неподдающееся никакому определению, но про изводящее между тем удивительное действие. Возьмем хоть наездников: если не все они, то но крайней мере большая часть их могут быть и замечательными берейторами, но справляться с лошадьми самыми неукротимыми, могут только один- двое избранников, тогда как все прочие боятся подойти к ним. Почему это? Смотрите и дивитесь: подходит человек к лошади, взбешенной от гнева или испуга. Почему одного простого слова или простого прикосновения его достаточно для того, чтоб укротить ярость животного и отдалить от него страх? Почему?
Ответа на этот вопрос не может дать даже и сам совершающий эти чудеса. Ему неизвестны их причины и источник.
Недавно я имел честь познакомиться на охоте, у одного из приятелей, с уважаемым командиром полка X…, автором превосходного сочинения о верховой езде; труд этот представляет собой последнее слово науки.
— А все-же, заметил один из наших товарищей,— об одной важной вещи вы ничего не сказали в вашем сочинении, потому что есть лошади, с которыми ваши лучшие помощники, несмотря на все ваши наставления, не могут ничего ровно сделать, й с которыми только вы один в состоянии справляться Почему это? Как? Отчего?
— Этого я не могу сказать, так как сам не знаю, воз разил X…. Действительно, кроме науки разработанной, разум ной, классической, есть что-такое другое, и это „нечто“ я чувствую в себе, по что это собственно – я объяснить не умею.
Может-быть это «нечто», это необъяснимое сродство между человеком и животным, существует также между собаками и нашим славным стариком Боненом. Как бы то ни было, но я никогда не видал, чтоб кто добивался таких результатов, как он.
Конечно, если б я вздумал говорить вам, что приведенным мною способом можно отучить собаку мять дичь в два или три дня, то это было-бы преувеличением, но я могу положительно сказать вам, что превосходный пойнтер г. Тони М., за пожирание перепелов и куропаток отправленный на другой день открытия охот к Бонену, через месяц был уже совершенно излечен от этого недуга, который большинством охотников считается неизлечимым.
Попробуйте попытать счастья, может и вам поможет Ов. Губерт.
Итак, во всем, сказанном мною до сих пор читателям, я вполне чистосердечно изложил главнейшие условия, которым, по моему мнению, должна отвечать собака, охотящаяся и в поле, и в лесу.
Картина “Setter with Duck, Percival Leonard Rosseau, 1859-1937 ”
Последующая часть. Предыдущая часть
Если вам нравится этот проект, то по возможности, поддержите финансово. И тогда сможете получить ссылку на книгу «THE IRISH RED SETTER» АВТОР RAYMOND O’DWYER на английском языке в подарок. Условия получения книги на странице “Поддержать блог”