ОХОТНИЧЬИ И ПРОМЫСЛОВЫЕ ПТИЦЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ РОССИИ И КАВКАЗА. М.А. МЕНЗБИР (ПРОФЕССОР ИМПЕРАТОРСКОГО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА)
Промысловое добывание рябчиков.—Добычливость ловли снастями перед ружейным промыслом. Непроизводительность ловли снастями.
(Причина запрещения данного вида охоты)
Уже из сделанного описания ружейной охоты за рябчиками на пищик очевидно, что этой охотой нельзя истребить всех рябчиков данного района, Как ни велика численность рябчика, он и на известной площади все-таки имеет много шансов спастись от выстрела, и без сомнения это было главной причиной, почему ружейная охота во многих местах сменилась ловлею сильями. Второй причиной послужила трудность добывания и дороговизна пороха до последних лет: до разрешения вольной продажи пороха им торговали на севере (губ. Архангельская, Олонецкая, Вятская, Пермская и др.) сами охотники, при чем цена на него поднималась до 1 р. за фунт. Промышленник отлично знает, что ловля рябцов сильями уменьшает их число на будущие года, но вместе с тем лелеет надежду добыть их в данный год столько, что это выведет его из всех финансовых затруднений. Не должно забывать, что огромная лесная площадь северной России не богата заработками для тамошнего населения и охотничьи промыслы и составляли, и составляют его главную статью дохода. Что мудреного, что промышленник не заботится о будущем, когда приходится изыскивать средства для существования в настоящем.
Нет сомнения, что проведение железных дорог и разработка естественных богатств края должны уменьшить охотничьи промыслы, дав народонаселению другие средства для заработка, а вместе с тем благотворно повлиять на сохранение дичи, а пока – что можно вкратце таким образом охарактеризовать результаты промыслового добывания рябчиков на нашем севере там, где; прежде два хороших охотника могли настрелять в осень до 1000 пар этой птицы, теперь на их долю придется пар 100-150, а то и того меньше. От части это как бы компенсируется то, что цена 20-25 к. пара, какая была прежде, сменилось ценою 60-75 к. пара, но не должно забывать, что такую цену платят только за стреляных рябчиков: ловленные гораздо дешевле, а так как ловленные количественно преобладают над стреляными, то выручка от продажи рябчиков вовсе не может возрастать, напротив, должна уменьшаться (вследствие уменьшения количества дичи и в общем сохранения низких цен), что мы и видим на самом деле.
Может быть, людям, мало знакомым с охотой, покажется странным, почему добывание птицы снастями неизмеримо вреднее ружейной охоты; но объяснить это очень легко. При ружейной охоте охотнику приходится разыскивать птицу, подманивать ее и, наконец, стрелять по ней; при сильях птица, напротив, сама пАсть в них. Охотник в известное время расставляет эти силья, иногда в количестве 500-600 штук на одного, и так как эти силья стоять неделями, то понятно, что при умелой их постановке они дадут гораздо больше, нежели ружье, особенно доморощенная винтовка северного промышленника, из которой стрелять приходится в одном случае из десяти. Итак, добычливость несомненно на стороне всяких ловушек. Однако, добычливость эта в значительной степени ведет не к пользе и обогащению промышленника, а к бессмысленному переводу дичи: из всех пойманных птиц около 2/3 пропадают для промышленника, будучи похищены четвероногими и пернатыми хищниками, или просто испортившись, потому что промышленник не успел во время осмотреть снасти. Из остальных незначительная часть тоже низкого качества, все по той же причине, т.-е. тронулась от тепла, другие не особенно высоко ценятся за способ добывания: ниже всего стоит цена на давленых петлями, затем идут придавленные падающими снастями. Поэтому многие промышленники, собрав в кучу свеже-пойманных рябчиков, стреляют в них, чтобы одним зарядом дроби, как они выражаются, выпустить у них кровь, попросту говоря, чтобы продать за стреляных. В вшу этого, т.-е. непроизводительной добычливости рябчиков снастями, надежда на оставление этого способа ловли конечно не потеряна, т. к. сами промышленники говорят, что хорошо было бы, если бы им доставалась 1/2 всей пойманной птицы, но, к сожалению, этот промысел слишком велся в наше северное население и, главное, в семьи промышленников с их чадами и домочадцами.
Лучше всего сказанное можно подтвердить частным примером и таковой мы заимствуем у одного из лучших знатоков промысловых охот севера – г. Воропая. К тому же большая часть написанного по этому предмету является простой перефразировкой слов этого писателя.
«Охотясь с ружьем, – говорит Воропай (Охота на севере России, стр. 43 и след. Москва, 1871 г.), – нельзя добыть столько рябчиков, сколько сильями; охотясь с ружьем, не каждого рябчика можно найти, да и не каждый найденный будет убить: много причин, по которым рябчику удается спастись, Доказательством служит то, что, начиная с первого октября, или правильнее, с последней субботы перед этим днем (по приметам охотников в этот день надо убить хоть одну белку или рябчика), каждый охотник ежедневно ходит по одним и тем же местам и каждый день находит несколько рябчиков; отсюда видно, что по окончании промыслов к весне их остается еще много; а как каждая пара выводить средним числом не менее 10-ти цыплят, то и на будущую осень будет их довольно.»
«Совсем иное дело ловля сильями; там уж нет пощады: на том пространстве;, где поставлены силья, очень, очень редкий рябчик останется цел, и, следовательно, добыча будет несравненно богаче ружейного промысла, но зато временная: год от году остается их менее и менее, следовательно, и приплод уменьшается, таким образом рябчики истребляются до последнего. К тому же надо прибавить, что часто за ленью охотника или когда вдруг выпадет глубокий снег, либо по другим причинам, силья остаются не задернуты, и весной самка, иногда уже насидевши яйца, удавливается, и таким образом пропадает целый вывод.»
«Чтобы яснее понять, от чего на местности, занимаемой сильями, могут истребиться рябчики совершенно, надо припомнить, что они не перелетают далеко, следовательно, ежели на значительном пространстве их выловить, то надо много времени, чтобы они развелись вновь. Для примера, до чего доводить эта охота, возьмем охотников Кодемской пустыни. Кроме своей дачи, занимающей до 80.000 десятин, они ловят в Устьянской даче, Вельскаго уезда, в Сольвычегодском у. до Двины и в Шенкурском, по речке Зимней, почти до Разсох, следовательно приблизительно занимают до 250.000 десятин; охотников считается 50 человек; каждый средним числом ставить 900 силков, следовательно, всего 45.000. Отбросив огромные пространства, где рябчики не живут, то – есть чистые болота с редким сосновым лесом и сосновые боры, увидит, что на места, где держится эта птица, остается едва аж 25.000 десятин, и таким образом на каждую десятину придется почти два силка. Силки начинают ставить не с 1-го октября, а с 15-го августа, и ловят ими до конца октября, всего 75 дней, т.-е. на пространстве 60-ти сажен в длину и 40 в ширину поставлено два силка, и рябчик должен прожить 75 дней не попав в петлю, – на это надобно особенное, счастье.
«Последствия этой ловли уже делаются ясны и для самих кодемцев: лет 15 с небольшим, как введен этот способ ловли, и, по их словам, теперь не налавливается и пятой части против прежних лет, и год от году добыча делается значительно меньше; судя по теперешнему уменьшению, можно ручаться, что еще через 10 лет рябчиков не будет совсем. Крестьяне деревни Большого- Верховья рассказывали, что пока кодемцы не ловили в их дачах, то у них с двух дворов набирали воз рябчиков, т.-е. 1000 штук (Рябчик считается 1 фунт). Нынешний год во всем Верховье, где 6 или 7 охотников, едва ли убито 200 рябчиков, и то недалеко от деревни, где нет сильев. На этом пространстве никогда их не ставили, и рябчики водятся постоянно.»
«Выше было сказано, что сило стоит на одном месте 75 дней; но на самом деле это не нужно и не везде бывает: рябчики вылавливаются гораздо скорее; поэтому кодемские охотники начинают ловить с 15-го августа в местах отдаленных, а с 1-го октября переходят ближе к домам; но им и этого времени очень довольно. Когда после; 1-го октября верховские пойдут в те места своей дачи, откуда вышли кодемцы, то ни один из них, проживши там несколько дней, не убьет больше одной пары: так весь лесс будет очищен.»
«Но это далеко еще не весь вред, какой происходить от сильев. Пусть бы каждый рябчик, попавший в петлю, доходил до рук охотника; по крайней мере, заработав в один год порядочные деньги, другой бы хоть из лени не половил бы одну осень; но охотнику достается далеко меньшая половина, а большую седают медведи, вороны и кукши. Каждый охотник имеет несколько пересекающихся тропинок, возле которых ставить силья. Ворон или медведь, найдя случайно несколько рябчиков, замечают направление тропинки; тогда охотнику не достается уже ничего: он в неделю едва обойдет два раза свои силья, а они будут посещать каждый день. Ворон опаснее медведя: эта птица чрезвычайно лукава и осторожна, она скоро находить силья и одаренная острым слухом и зрением, ни за что не допустить к себе близко охотника, и поэтому убить ее почти невозможно. Медведь ходит медленно, разыскивая следы охотника, и часто поплачивается своею шкурой, потому что для него в таком случае тоже стараются устроить петлю из хорошей веревки, и он удавливается. Кукшей в лесу очень много, и хотя они; не в состоянии сесть рябчика, но зато растреплют его совершенно и сделают совсем негодным для продажи. Кроме того, вороны, ястреба и другие птицы не мало истребляют их. Кодемцы говорят, что очень были бы довольны, если бы половина попавшихся доходила до их рук, больше и не желают.»
«Когда промысел кончится и пойдет продажа добычи, ловившие сильями опять теряют. Охота ружейная начинается с 1-го октября, т.-е. когда начнутся уже заморозки; охотник, возвратившись вечером к лесной избушке, вынимает из сумки убитых рябчиков, подвертывает голову птицы под крыло, приглаживает перья и складывает рядышком на полу, у наружной стенки избушки; в ночь рябчики замерзают и таким образом в целости сохраняются до продажи: такого рябчика купец берет штука за штуку. Совсем другое дело бывает с ловленными. Пойманная в половине августа или в начале сентября птица еще не доросла до настоящей величины, кроме того, пролежавши несколько времени в теплую погоду, она или совершенно испортится, или завянет, сделается дряблою (вытечет, по выражению промышленников). И вот при продаже начинается споры покупщик из 100 выбирает 70, но принимает их за 50, много за 60; за этих дает он цену настоящую, хотя и меньше, нежели за стреляных, остальных не берет вовсе; охотник начинает упрашивать, чтобы и остальных взял, и купец берет их не в настоящей цене, а дает из милости что-нибудь, и таким образом выйдет, что ловленные продаются на третью часть дешевле стреляных, Настоящая цена рябчиков в ноябре месяце за пару 25-30 и даже 40 копеек; в августе свежие можно купить 8-10 и 12 к,; когда они пролежать в тепле неделю, тогда не дадут и этой цены. Весь расчет в том, что рябчик будет продан мерзлый, следовательно, не так приметна порча. Хотя скупщики и опытны, но, купивши дешево, рассчитывают сбыть в Петербурге тоже мерзлою, где не каждый угадает, что рябчик не свеж. Скупщики бывают в больших убытках, ежели в дороге перед Петербургом их захватить сильная оттепель. Случается по нескольку дней простоять на постоялом дворе перед городом и молить Бога о морозе, а иначе рябчики пойдут в Неву.»
«Теперь сделаем расчет, сколько же гибнет рябчиков без пользы для охотников и какой через это выходит ущерб в их размножении. Тех, которые достаются в руки, считать не станешь. В Кодеме 50 охотников; в 1859 году ими поймано средним числом по 50 пар на каждого. По их словам, только одна треть достается им, а 2/3 гибнет от разных причин; но для вернейшего счета возьмем только по 50-ти пар, следовательно, на первый год уже совершенно напрасно погибло 2.5000 пар; каждая пара выводить не меньше пяти пар, следовательно, на будущий год было бы 12.500, через два года – 62.500, а через три года-312.500 пар, или 625.00 штук. Разделивши на 25.000 десятин лесу, удобного для пристанища рябчиков, получишь на каждую десятину по 25 штук. Цифра огромная. Положим, от разных причин пропадет 20, т.-е. останется по 5, даже по три птицы на десятину, и тогда самый обыкновенный охотник убил бы от 10 до 15 штук в день, а хороший-гораздо больше.»
«Все это не пустые цифры, не одна теория, но дело бывалое и доказанное на практике. Те же охотники рассказывали, что прежде за целый день приходилось проходить не больше и квадратной версты и при том делать по 60-70 выстрелов; но по неимению хороших ружей бывало много промахов, а все-таки есть такие, которым удавалось в хороший день убивать по 30 штук, следовательно, рассказы верховских охотников, что вдвоем в 1/2 месяца набивали по 1.000 рябчиков, совершенно справедливы. Со всем этим крестьяне соглашаются, но никогда добровольно не бросят этого способа ловли: они говорят, что иначе не заработают подати, а между тем, не рассчитывают, как будут жить через 10-15 лет, когда некого уже будет ловить. Вообще наши крестьяне не всегда понимают свою пользу и в особенности не умеют рассчитывать на будущее: большею частью надо делать им добро против их воли.»
«Те, которые бьют из ружей, соглашаются охотно на прекращение ловли сильями; но ловящие добровольно не бросят, а между тем, ежели охота эта не будет прекращена, то можно смело поручиться, что скоро во всем уезде нельзя будет найти и 5-ти пар.»
«В других уездах то же самое. Пинежские охотники забираются теперь верст за 150 и 200 от домов и налавливают в хороший год пар по 150 и более на человека; но и там, по их рассказам, около домов рябчиков уже нет, да и в глуши теперь меньше. И в самом деле, в 1856 году мне случалось пройти 250 верст по тем местам, и едва ли попалось 5 выводков. Один пинежский крестьянин поселился в лесу верст на 25 от границы Шенкурскаго уезда, т.·е. от своих деревень в 150 в., и 20 лет назад, его сын мальчик 8 лет в одну осень убил 90 рябчиков, едва умея держать в руках винтовку. Не трудно сообразить, сколько было в лесу птицы.»